Я почувствовал, как краска смущения расплескалась по лицу и торопливо надел кольцо. Пальцы отца были гораздо крупнее моих, но украшение тут же сжалось, тесно обвив перст. Металл тускло мерцал в полумраке кабинета, а отец, не замечая моего смятения, продолжал:
— Итак, Драко, ты стал обладателем чудесной вещи, которая сделает тебя счастливым человеком. Кольцо никогда не ошибается, выбирая спутницу жизни. Многие поколения Малфоев были действительно счастливы в браке, испытывая любовь глубокую и истинную к своей второй половине, к детям, к семейной истории.
— И как же я пойму, что встретил ту самую, единственную.
— Поверь мне, сын, ты почувствуешь это сразу! В её присутствии кольцо намекнет тебе, сделавшись теплым или даже горячим. И Мерлин тебя упаси не прислушаться. Оно будет жечь, давить, истязать твою плоть до тех пор, пока ты не смиришься с его выбором.
— То есть я могу не сразу принять его решение? Отец, но почему вы раньше не сказали мне об этом, ведь исходя из ваших слов, я могу и не испытать нежных чувств к девушке, на которую укажет кольцо?
— Возможно и так. Так случилось со мной. Но признав Нарциссу, я познал, что такое настоящая любовь. К тому же, мы не имеем права идти против традиций, ибо семейная легенда гласит, что ослушавшийся не найдет счастья ни с одной женщиной на земле, но самое страшное, он будет лишен возможности продолжить наш род, ибо постигнет его проклятие бесплодия.
Я задумчиво повернул кольцо на пальце. Оно уже не сдавливало кожу и свободно скользило по фаланге.
Мы с отцом еще какое-то время поговорили ни о чем, больше не затрагивая тему перстня и моей судьбы, а потом прошли в летнюю столовую, где эльфы уже сервировали стол. К полудню должны были собраться гости…
***
Я шел, не разбирая дороги, путаясь в собственных ногах и мыслях. Возможно, виной тому стал слишком крепкий эль, а может быть, причина в металле, что вновь мучительно обжигал кожу. Я привык, смирился и знал точно, как с этим бороться. Главное не подходить близко, а лучше вообще держаться в стороне, ведь стоило только ЕЙ попасть в поле моего зрения, как кольцо начинало тихо поджаривать кожу на пальце.
И стоило только признаться самому себе, что мне все равно: грязнокровка она или нет, богата или бедна, красива или дурна, как чувство нежности во мне разрослось до невиданных размеров. Но вот чего я боялся на самом деле, так это признаться отцу в том, кто есть моя судьба.
Люциус неоднократно спрашивал меня о том, в чью пользу сделало выбор кольцо. Шутливым тоном он называл фамилии чистокровных семей: «Уж не Паркинсоны ли будут нашими родственниками»? — смеялся отец или того хуже: «Драко, это Астория Гринграсс, я угадал, да»? — нетерпеливо, как ребенок, вопрошал папа.
Гермиона Грейнджер. Мне хотелось кричать. Я держал это в себе. Казалось, что когда-то это разорвет меня на части.
Сколько раз я представлял себе, как мне с опущенной головой, придется сказать отцу и матери, кто моя избранница. Наблюдая за родителями в последний год, я понял, что мама будет рада любому моему выбору. Поражение Темного Лорда заставило её многое переосмыслить и пережить. Но для Люциуса Абраксаса Малфоя правда могла оказаться слишком жестокой. И как бы ни был очернен отец в глазах окружающих, его авторитет для меня всегда останется абсолютом. Взгляды мистера Малфоя — вот тот фундамент, на котором возросло все мое мироощущение. Я не готов был так ранить отца, и принял решение сопротивляться кольцу столько, сколько могу.
Боролся я отчаянно. Перерыв всю библиотеку, и её запретные секции, под молчаливое одобрение мадам Пинс, я так ничего и не отыскал. Не было ни одного упоминания о заклятии, которое хранило в себе кольцо, а значит, честным способом избавиться от него у меня бы не получилось.
Я пытался доказать себе, кольцу и всему миру, что на месте Грейнджер может быть любая. И даже привлек к опровержению пророчества Пэнси. Я говорил ей слова, смысла которых не понимал, пытался целовать ее в губы… и дальше поцелуев так и не зашло, ведь стоило мне коснуться Пэнси, как острая боль от кольца распространялась по всему телу. Наверное, даже пытки от Круциатуса — ничто, по сравнению с этими мучениями. Будто кто-то насыпал раскаленный песок между вен и продолжал подогревать его.
Я стал ненавидеть огонь и тепло, сторониться, избегать, обходить. Грейнджер — огонь в моем сердце, в моей плоти, что медленно поджаривал меня. И теперь мне казалось — немного осталось, и я сгорю заживо.
========== Часть 2 ==========
***За три года до***
По возвращению в Хогвартс я был необыкновенно воодушевлен. Кольцо, которое подарил мне в июне отец, безмолвствовало все лето, и мне стало казаться, что все это — полуденный сон, выдумка. Я спрашивал отца, но он лишь улыбался: «Jous de chaque moment, Draco». (наслаждайся каждым моментом, Драко — фр.)
Но по прибытии на вокзал Кингс-Кросс я впервые почувствовал некоторые изменения. Стоило мне пройти на платформу 9 и ¾, как перстень на пальце легко завибрировал. Я шел по перрону, оглядываясь и прислушиваясь к разливающемуся по руке теплу. Где же оно станет наиболее сильным? Но я так и не нашел в тот день.
Сказать, что я был разочарован, мало. Я негодовал. Как же я пойму кто она, если кольцо одинаково теплое всегда?
Вот тогда у меня родилась идея.
Начиная с самого первого дня в школе я мог быть замечен за странным занятием: найдя кого–либо из студенток Хогвартса в одиночестве, я подходил ближе, прислушиваясь к своим ощущениям. Но ни Пэнси Паркинсон, ни сестры Гринграсс — вообще ни одна Слизеринка — не порождали в металле тепла. Я был очень разочарован, ведь лучшие девушки учились именно на нашем факультете.
Это случилось на занятиях по Трансфигурации.
День не задался с самого начала: нам предстояло три совместных занятия с Гриффиндором. Я был недоволен обстоятельством присутствия рядом Поттера в такой продолжительный промежуток времени. Заняв самое отдаленное место, я разложил учебник и пергаменты перед собой. Урок уже начался, когда дверь скрипнула и в класс вошла…
Грейнджер…
Присутствующие слизеринцы подавились смешком, ведь наша идеальная ученица никогда не опаздывала. А сейчас весь ее вид указывал на то, что у девчонки что-то случилось: глаза раскраснелись и блестят. Можно подумать, что она больна или плакала. Лицо белее полотна, а губы сжаты в тонкую полоску. Извинившись, Гермиона попросилась войти в класс.
МакГонагалл, вздохнув, поправила очки и попросила ее сесть скорее, чтобы не мешать остальным. Грейнджер прошла мимо Поттера и Уизли, сидящих за первым столом и сделала им рукой какой-то знак. Очкастый недоуменно вытаращился на неё.
Но мне стало резко не до них. В тот момент я понял, что единственное свободное место в аудитории находится рядом со мной. Это поняла и Грейнджер. Вздернув подбородок, она прошла мимо посмеивающихся студентов и, подойдя, тихо спросила:
— Тут свободно?
— Садись, если не боишься Авады, пущенной в тебя под столом, — огрызнулся я.
Она присела на самый край скамьи и стала доставать из сумки учебники. Урок продолжался, и Гермиона потеряла ко мне всякий интерес. Мы слушали МакГонагалл и записывали скучнейшую лекцию, как вдруг у Грейнджер с треском сломалось перо. Тихо чертыхаясь, девушка полезла в свою бесформенную сумку, чтобы достать запасное. Но и оно оказалось сломанным.
Усмехнувшись, я все же протягиваю ей свое, с золотым наконечником:
— Вот, Грейнджер, держи. Это хорошее и оно не сломается. При твоей страсти к учебе нужно покупать перья дороже. Хотя… вряд ли ты можешь себе это позволить.
Во взгляде неприязнь, но желание учиться берет верх в ее поединке с собой, и она протягивает руку, чтобы забрать предложенное.
И в тот момент, когда ее пальцы коснулись опахала, меня пронзила резкая горячая боль… исходившая от кольца. Это было столь неожиданно и чувствительно, что я, отдернув руку, невольно вскрикнул.
МакГонагалл на миг замолчала и вопросительно уставилась на нас:
