Я увидел ее и побежал к ней навстречу. Она, как обычно, не шла, а почти бежала. Она успела после пятнадцати вызовов и приема заскочить в магазин и, груженная авоськами, спешила домой приготовить ужин на пятерых.
***
Поезд Москва-Баку. Мы с сестрой убываем на летние каникулы к бабушке в Солнечный Азербайджан. Состав трогается с места. Вот он набирает скорость, а мама бежит по перрону и машет нам рукой, пока мы не скрываемся из вида.
***
Я спрашиваю себя: почему мы ее не берегли? Почему мало помогали? Ответ прост: мы, домашние, привыкли. К хорошему, как известно, привыкаешь быстро. С другой стороны, мама просто не могла жить по-другому. Она не умела ничего не делать. Она не могла, например, развалиться на диване и смотреть телевизор.
Мы, два брата и сестра, сидим по бокам, обняв ее, и, поминутно целуя ("моя мама!"), смотрим телевизор, а мама что-то зашивает. Вот она начинает сонно кивать головой.
"Мамочка, пора спать!".
***
Я часто наблюдаю: когда один из супругов покидает другого в преклонном возрасте, и если они были действительно крепко привязаны друг к другу, то оставшийся переживает ушедшего на два-три года. Мама воссоединилась с отцом через два года четыре месяца.
***
Она спустилась на лифте и, осторожно передвигаясь, вышла во двор. Здесь, у третьего подъезда дома ? 7 по улице маршала Гамалеи, детская площадка. Малышня резвится вовсю! Гоняют друг дружку, визжат. Молодой папа читает дочке книжку "Алиса в стране чудес". Знал ли Льюис Кэрролл, что в сказочную норку его Белого Кролика будут восторженно заглядывать миллионы маленьких обитателей планеты Земля, шаг за шагом овладевая взрослым искусством "открывать нужные двери"?
Малышка с хвостиком обхватила жилистую отцовскую руку своими двумя лапками и прижалась к нему. Он пока еще не осознает, что это лучшие мгновения его жизни. Пройдут годы. Девочка-ребенок станет подростком, девушкой, женщиной, женой, матерью. Папка же неотвратимо состарится и будет жить воспоминаниями, разгоняя тяжелое мужское одиночество иллюзорным братством за миской портвейна с такими же общипанными дворовыми кобелями.
Дети оставляют родителей позади. Потом они сами становятся родителями и их постигает та же участь. Дети владеют родительскими душами, иссушают и орошают их. Дети - цветы Жизни? Нет, они - сама Жизнь.
***
Мама присела на лавочку. Она смотрит на тех, кому посвятила жизнь, и на глаза ее наворачиваются слезы. Куда все исчезло? Где муж, Владимир Леонович? Как это умер? Почему дети так быстро выросли? Почему ноги плохо ходят, а память слабеет? Почему... Бесконечные "почему" человека в конце Пути.
***
Я в родительской квартире на улице Гамалеи. Отец, уже серьезно больной, лежит на диване в своей комнате и слушает Радио Свобода.
Мы с мамой сидим в столовой. Она перебирает непослушными натруженными пальцами с отложениями солей в суставах рецепты правильной жизни. Мама долгие годы выписывала их из всевозможных журналов, чтобы прийти к выводу: "Жить надо правильно!".
Эти наивные слова сегодня представляются мне верхом мудрости.
"ЖИТЬ НАДО ПРАВИЛЬНО".
Речь идет не только и не столько о здоровом образе жизни. Излишне здоровая сволочь - самая опасная падаль, с массой дурной всепроникающей энергии.
"Жить надо правильно".
Это как? Не по лжи? В Любви к ближнему?
Не к этому ли призывал Спаситель?
Тогда почему мы живем неправильно?
Почему мы призываем жить правильно, а сами живем неправильно?
Почему я доставлял ей немало горьких минут своей иногда невоздержанной, необузданной жизнью?
Почему она жила правильно, а я не следовал ее примеру?
Почему?
***
"Ты кушаешь курагу? Обязательно кушай, джана (армянское ласкательное), для сердца очень полезно".
"Если хочешь расслабиться - выпей за ужином водочки сто граммов, а пива не пей, от пива почки портятся".
"Сиди прямо, не горбись, а то к старости станешь скрюченным как вопросительный знак. Повторяй себе ежеминутно: у меня стальной штырь в спине".
"Кушай творог каждое утро. В нем кальций. Для костей очень полезно".
"Думай только о хорошем. Не говори о других дурно. Не строй козни. Не раздражайся. Не мсти".
"Люди совершают плохие дела не со злого умысла. Участь у них такая, потому что они люди, а не святые".
"Цени то, что есть. Многие не имеют даже самого необходимого для нормальной жизни".
"Радуйся успеху другого человека, и твой час наступит".
"Не говори часто и с придыханием о деньгах. Они, как и женщины, не терпят излишнего внимания к себе".
"Береги семью, ближе нее у тебя никого нет и не будет".
"Молись чаще и от души. Бог есть, я это знаю".
Простые истины? А почему я к ним не прислушивался, когда мама была жива?
***
Как-то раз к ней, полуслепой, когда она была дома одна, проникли "социальные работники", отвлекли болтовней и уволокли из буфета пенсию. Мама сказала мне: "Дай Бог этим женщинам здоровья. Наверное, эти деньги им сейчас очень нужны".
***
Мы просто сидим с ней рядом и молча перебираем семейные фотографии. И мне хорошо.
Я набираю номер родительского телефона, она снимает трубку, и мне опять становится хорошо. Так было.
И только сейчас, когда мамы нет, и я никогда не встречу ее в этом мире и не услышу в телефонной трубке "бодрую двадцатилетнюю фронтовую медсестру" (голос человека с годами почти не меняется) с неизменным: "Але-о-о, джана, это ты?", я понимаю, КОГО я потерял.
***
Мы с товарищем у нее дома. До смерти, как потом выяснится, пара месяцев. Я даже не знал, чем ее угощать в таком сложном состоянии, поэтому приносил (да так и раньше было) то, что любили вкусить и сестра, и племянник: фрукты, орехи, сыр, колбаску и прочую нехитрую снедь.
А мама еще ничего, держится! Сестра розливает чай, а она пытается непослушными руками резать куриную грудку.
- Мама, не надо. Я и сам могу настругать. Мы чайку хлебнем, и все!
- Как это так, джана? Надо поесть, у нас же гость.
Она уже не готовит, как в былые годы, долму на пятнадцать человек, но гость обязательно должен что-нибудь отведать.
***
"Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие - как часовые...".
Владимир Высоцкий. "Он не вернулся из боя".
***
Я на Миусском кладбище Москвы, недалеко от метро "Савеловская". Здесь нашли приют творцы моего счастливого детства: родители, бабушка Аршалуис (мама мамы, беженка из Баку) и ее сын дядя Юрик, любимый мамин брат, вывезший в страшном 1989-ом из полыхающего в межнациональном огне города девяностолетнюю старушку-мать, жену и семью сына.
(Перемещенная на жительство к моим родителям, бабушка через три года ночью, во сне, завершила свой славный век. Дядя Юрик сразу последовал за ней: мать и ее младший сын ушли в лучший мир с интервалом в один морозный январский день.)
Я всегда прихожу навестить их один. В звенящей тишине я разговариваю с ними, а они со мной.
Бабушка Аршалуис:
- Карен джан (армяне называют меня "КарЕн", хотя в паспорте записано "КарЭн"), как моя сладенькая внучка Анечка?
- Спасибо, бабусенька, он уже мама, родила сына. Часто рассказываю ей о тебе. А помнищь, как мы сидели на балконе твоей квартиры в Баку и говорили, говорили обо всем?
Дядя Юрик:
- Джигяр (усиленное "джан")! В шахматы еще играешь?
- Редко, дядя Юрик. А помните, как Вы всех нас возили на пляж в Загульбу?
Отец:
- Карен! Как дела? Ты еще на "Свободе"?
- Нет, папа, с Радио Свобода я ушел. Отэфирил почти четверть века, хватит. Вернулся в лоно науки. Нашу дачу в Яхроме привожу в порядок. Ты встречаешь и провожаешь меня - на веранде твоя фотография.
