Согласился тут Курдалагон закалять Батрадза и сказал ему:

— Один месяц ты будешь жечь уголь, а другой месяц будешь возить белый кремень с реки.

Так и сделал Батрадз. За один месяц он много угля нажег, а за другой месяц много привез белого кремня с реки.

И тогда Курдалагон бросил Батрадза в свой громадный горн и гору белого камня, кремня, навалил сверху. С двенадцати сторон двенадцать мехов поставил он вокруг горна и целый месяц со всех двенадцати сторон дул на Батрадза. Сменился месяц, и подумал Курдалагон: «Сгорел, наверное, бедный сын Хамыца. Надо выгрести из горна кости его». Подошел он к горну со своими большими щипцами, и вдруг из раскаленного горна закричал на него Батрадз:

— Ты что, шутишь, что ли, со мной? Ведь не пронимает меня твой огонь. Скучно здесь у тебя в горне. Хоть бы ты фандыр мне принес, я бы увеселял себя песней.

Принес Курдалагон фандыр и подал его Батрадзу. Вновь насыпал он на Батрадза черного угля и белого камня и еще целую неделю с двенадцати сторон дул на него. А все жалуется Батрадз, что не пронимает его огонь. И тогда сказал ему Курдалагон.

— Нет, видно, простым углем я тебя не согрею. Найди-ка драконово гнездо да убей побольше змеев-драконов. Вот если из них мы выжжем уголь, этот уголь должен прогреть тебя.

Нашел Батрадз драконово гнездо, много истребил он змеев-драконов, принес их всех Курдалагону, и пережгли они на уголь тела драконов. Потом Батрадз опять полез в горн, и целую неделю с двенадцати сторон дул на него Курдалагон. А через неделю подошел он к горну, и кричит ему оттуда Батрадз:

— Кажется, я достаточно накалился! Не держи меня здесь, высоко на ветру, а кинь меня в море!

И ухватил Курдалагон щипцами своими раскаленного нарта Батрадза и со всей силы бросил в море. Закипело, забурлило море, и вода облаком поднялась к небу. Все рыбы — и большие и малые — остались на сухом дне и бились на горячем песке о голые камни. Батрадз же превратился весь в синюю сталь. Но одна кишка его не успела закалиться, потому что вода в море уже испарилась. Вышел из моря Батрадз, а вода вновь упала в море, и снова заиграла морская волна. Очнулись большие и малые рыбы, и снова привольно им стало плавать в морской глубине. А Батрадз поднялся к Курдалагону и сказал ему:

— Если ты как следует не закалил меня, горе твоему очагу! Я голову сорву с твоих плеч! — И тут Батрадз положил ногу свою на наковальню Курдалагона и ударил по ней молотом: по стальному звону узнал Батрадз о том, что он закален хорошо, и сказал: — Теперь мне ничего не страшно!

В дальний поход ушли все славные мужи Ахсартаггата. Только старый Урызмаг остался дома. Долго не возвращались нарты Ахсартаггата, и стали говорить в народе:

— Сильны Ахсартаггата, но, видно, встретились они с мужами, что сильнее их! Наверное, истреблены уже Ахсартаггата.

Издавна не в ладу жили друг с другом род Бората и род Ахсартаггата — враждовали они. Род Ахсартаггата не был многочислен, но силы и мужества исполнены были мужчины Ахсартаггата. Бората же были многочисленны и богаты, но не хватало у них силы и отваги.

Когда услышали Бората о том, что нартские мужи из рода Ахсартаггата не вернулись из похода, то сказали:

«Нет больше из рода Ахсартаггата никого живого, и ждет их добро, чтобы кто-нибудь взял его. Уцелел, правда, старец один, пойдем убьем его и унесем все их добро!»

Собрались Бората, подумали и решили:

— Устроим пир, позовем на него старого Урызмага, напоим его и убьем. Тогда все добро Ахсартаггата останется без хозяина, и мы присвоим его.

И вот Бората в своем большом общем доме устроили пир.

— Кого бы послать, чтобы пригласить Урызмага? — советовались между собой Бората.

И Сырдон, который случился здесь, предложил:

— Я схожу за ним и приведу его.

Пришел Сырдон к Урызмагу, сел перед ним на корточки и сказал:

— Устраивают Бората пир в своем прославленном большом Доме клятвы и приглашают на этот пир тебя. Захочешь — придешь, а не захочешь — не придешь.

— Что это ты мне говоришь такое? — сказал Урызмаг. — Разве так гостей приглашают?

— Бывает, что и так приглашают, — ответил Сырдон.

— Ну так пойди, поблагодари их и скажи им, что болен старый Урызмаг и не сможет прийти он на пир и пробыть там до конца.

Ушел Сырдон, и сказал Урызмаг Шатане:

— Эх, совсем состарился я, хозяйка, и перестали нарты чтить меня! Разве почетных людей так приглашают: «Захочешь — придешь, не захочешь — не придешь»?

— Правда, состарился ты, хозяин моей головы, что не можешь понять смысла того, что тебе говорят. Злое дело задумали против тебя Бората, и Сырдон дал тебе это понять.

Когда Сырдон передал мужам из рода Бората, что не придет Урызмаг, стали Бората советоваться между собой, что им делать, и решили послать за Урызмагом молодую невестку. По обычаю, приглашающей невестке отказать нельзя было, и потому, — говорили Бората, — если сохранилась еще душа в теле Урызмага, он обязательно придет на пир.

Подошла молодица к дому Ахсартаггата и постучала в дверь. Вышла к ней Шатана.

— Устраивают наши пир в нашем прославленном большом Доме клятвы и прислали меня пригласить на этот пир вашего старика.

Вернулась Шатана в дом и передала Урызмагу приглашение молодицы.

Забеспокоился тут Урызмаг. «Да не простит Бог приславшим ее!» — подумал он и сказал Шатане:

— Выйди, мое солнышко, и скажи ей: «Нехорошо, конечно, нарушать обычаи нартов и нужно бы уважить слово молодой невестки, приглашающей на пир, но нездоровится, мол, старику нашему, и пойти он не сможет. Очень просит он за это прощения!»

Шатана вышла и передала невестке ответ своего старика. Что еще оставалось делать невестке? Без хорошего ответа вернулась она обратно.

Тогда Бората послали за Урузмагом женщину, носящую одежду печали по покойному. Подошла она к дверям Урызмагова дома и позвала: «Кыс-кыс!» Не позволял ей обычай в присутствии мужчины назвать Шатану по имени[62]. И к ней тоже вышла Шатана:

— О Шатана! Чванливые Бората не дали мне даже снять одежду печали и прислали меня к Урызмагу с приглашением на пир. Прошу тебя, скажи ему — пусть не опозорит меня отказом!

Зашла Шатана к Урызмагу и поведала ему то, что сказала женщина.

Урызмаг покачал головой и сильнее прежнего забеспокоился. Но что ему еще оставалось делать? Невозможно сказать «нет» женщине в одежде печали.

— Скоро буду сам! — такой ответ передала Шатана женщине, носящей одежду печали.

Вернулась Шатана обратно и сказала Урызмагу:

— Не тревожься, старик мой. Вот тебе шелковый платок, и когда трудно придется тебе, брось этот платок на землю, и придет тебе помощь. Возьми с собой вот эту длинную трубку и спрячь ее под шубу. Сядешь на войлочный тюфяк и, когда захотят тебя споить, выливай хмельное в трубку — и будет оно через трубку уходить в войлок.

Взял с собой Урызмаг платок и трубку, положил их за пазуху, накинул на плечи соболью шубу, нацепил на пояс меч и тоже спрятал его под шубу. И пошел он на пир Бората.

Когда Бората увидели Урызмага, все встали ему навстречу — и старшие, и младшие.

— Мир дому вашему и да будет пир ваш угоден Богу, Бората! — сказал Урызмаг.

— Здравствуй, здравствуй, Урызмаг, — ответили ему Бората и притворились, что очень рады Урызмагу.

Повели они его и посадили на самое почетное место, во главе всех семи рядов. Начался пир. Семь чаш ставили перед Урызмагом при каждой здравице. Но он выпивает столько, сколько принимает душа его. Остальное незаметно льет в трубку, и в войлок уходит излишнее зелье.

Но недаром зовут Сырдона хитростью земли и коварством неба. Заметил он уловку Урызмага и тихонько указал на это Бората.

— А теперь подымем чашу всадника, отправляющегося в путь, — сказали старшие Бората и встали.

Пришлось встать и Урызмагу. Грустно покачал он головой, но посчитал, что не подобает ему отказаться от этой чаши. Не смог он вылить в трубку излишек хмельного зелья, выпил все семь чаш, и стало его качать. И тут он услышал слова: