Мы усаживаемся на мягких подушках в вагоне, которому позавидовали бы… да любой позавидовал бы. Бархат обивки, красное дерево, хрустальные люстры, шикарный стол, черная икра в вазочке, ковры — нога утопает по щиколотку.
Она фыркнула, наблюдая за моей реакцией:
— Извини, официоз! Я ж все-таки Королева, причем путешествующая! Мне и вуаль положена по этикету! — она вынимает из складок белоснежного платья трубку. Набивает, раскуривает. Выпускает дым через ноздри. — Уф! Наконец-то могу покурить по-человечески! Вересковая это, моя самая, самая…
— Ты куришь трубку?
— Ну, иногда сигары…
— В том мире есть сигары?
— В том мире, — передразнивает меня она. — Сигары и кофе появились в первую очередь. Гении без сигар и кофе трудиться отказываются!
— А твой труп в реке?! Я же видел твой труп! Этого не может быть!!!
Диана заряжает мне оплеуху.
— Дурак! Ты Заклинание прочитал, которое я тебе напела, оболочку сбросил, выменял на Время?!
Я обхватываю руками голову.
— Ой, дурак! А родители-то что подумают!
— Родители подумают, что ты…
— Не надо!
— Как хочешь, — Дина пожимает плечами.
— Не бузи, главное…
— Не бузи? Ты чего со мной разговариваешь, как с этим…
Пауза. Диана курит трубку, молчит.
— Мне кажется, ты повзрослела…
Она косится в зеркало.
— Постарела?
— Нет, что вы… то есть, что ты…
Она расхохоталась.
— Сколько тебе сейчас лет? — спрашиваю я.
— Там время шло по-другому. Для тебя прошел всего месяц, для меня — пять лет! Пространственно-временной континуум — штука нестабильная!
— Пять лет?
— Чего ты как попугай повторяешь! Да, пять лет.
— Но как ты стала королевой?
— Выбрали на всенародном голосовании.
— Нет, я имею ввиду…
— Понимаю я, что ты имеешь ввиду. Просто я не рассчитала силы. Я читала Им слишком много отличных книг, наверное…
— И что?
— Что, что! — тут я понял: она нервничает не меньше меня, хотя и скрывает это за показной грубостью. — А-то ты не видишь! Оглянись! Здесь уже разучились мечтать! А там — не разучились?
— Слушай, Диан, а драконы есть?
— Спасу от этих драконов нет. Проблемы одни. Молчи вообще про них.
— Ты добилась своего…
— Перебилась своего, — она пыхтит трубкой. — Мы расстарались до того, что мертвый мир нынче живее всех живых!
— Это же круто! А как ты сюда смогла выбраться?
— Эйнштейн, хвала ему, пять лет этот паровоз изобретал! Паровоз и самотелепортирующегося в пространстве и времени медведя! И носитель информации…
— Блин, — говорю я и тянусь ее обнять. — Я очень рад! У меня столько вопросов накопилось! Это же, это же…
Она слегка отстраняется.
— Что с тобой?
— Минуточку. Вопросы давай потом задашь…
Тут мой воспаленный мозг поражает догадка. Если есть Королева, то должен быть Король. То-то она нервничает, то-то отстраняется…
— Кто? — хриплым голосом спрашиваю я. — Не скажешь сию минуту… я щас с твоего поезда слезу.
Я встаю.
— Да сядь ты, не психуй! — Диана дергает меня за рукав куртки. — Эва распоряжается! Слышишь, как генераторы разогреваются… Догадался уже? Вдохни поглубже! Меня индиец один правильному дыханию обучил…
— Нафиг дыхание! Кто?
— Виктория.
— Чего? Какая виктория? Победа? Или ты…
Панель почти бесшумно отъезжает в сторону. Почти. Диана судорожным движением прячет трубку под подушку. Пахнет жжеными тряпками.
А на пороге…
— Мамочка, ты опять курила?
— Нет, дорогая, что ты! — Диана разгоняет ладошкой воздух. — Я — никогда!
— Мамочка, не ври мне. Ты же обещала бросить!
Ей года четыре. Ангел. Белокурый. Вся в меня.
— Здрасьте! — ангел делает книксен.
— Во-о-о-т, — говорит Диана. — В общем девочке отец нужен! Откажешься, на алименты подам…
— Папочка?!
Я чувствую, как рот расползается до ушей, расходится в идиотской ухмылке.
Следом протискивается Карлик.
— Моя Королева! Дозволь молвить! За вашим гостем животное притащилось.
Из-за пазухи Эва Куаци выкарабкивается Кошак.
— Котик! — хлопает в ладоши Виктория. — Мамочка, можно оставить котика?!
— Оставляй, — кивает Диана. И мне. — Веревки из меня вьет, безотцовщина…
Машина памяти набирает скорость. Отрывается от рельсов. Мы с Дианой обнялись, молчим, смотрим в надраенный до блеска иллюминатор. Вика играет с котиком. Эва Куаци отдает распоряжения гомункулусам. Я понимаю, что впервые за двадцать лет по-настоящему счастлив.
— И все-таки, почему Кит?
— Потому.
— Почему?
— Че ты пристала?
— Я пристала?!
Черно-белый мир за бортом. Мы вырвались!
В динамиках играет «The Show Must Go On».
Шоу продолжается, шоу продолжается…
— Что это?
— Где? — по-детски вытягивает шею Диана.
— Вон, внизу! Зеленое пятно!!!
— Эва, прикажи спуститься пониже!
— Разве что на секунду, моя Королева! Механизм запущен! — говорит карлик.
Волшебный поезд всего на секунду зависает над зеленым пятном.
Но и мгновения хватило, чтобы я понял, узнал.
ОН машет нам рукой. ОН улыбается. ОН занимается тем, что красит траву в черно-белом мире, который почти разучился мечтать…
Почти.
— Диан?
— ?
— А может между нами это, ну это самое, как бы, помнишь, что создает…
— Может быть.
Я выгибаю левую бровь.
— Может быть?
— Слышь, Кит, ты детей-то, точно, любишь?
30
МАШИНА ПАМЯТИ (ВАРИАНТ-2):
ОН машет нам рукой. ОН улыбается. ОН занимается тем, что красит траву в черно-белом мире, который почти разучился мечтать…
Почти.
— Диан?
— ?
— А может между нами это, ну это самое, как бы, помнишь, что создает…
— Может быть.
Я выгибаю левую бровь.
— Может быть?
— Слышь, Кит, ты детей-то точно любишь?
Я сцепляю пальцы, отворачиваюсь от иллюминатора.
— Ты бы никогда не стала курить табак с вишневой ароматической добавкой.
— Я же говорила, что ты слишком умный…
— Ты бы не стала прятать трубку даже от своей дочери — это противоречит твоему характеру.
— Ты сам все разрушил, Кит.
— Нет никакой машины памяти. Нет тебя, Диана, потому что ты умерла. Потому что ты была простой девочкой, одержимой идеей смерти. И скоро не станет меня. Мое сердце уже остановилось. Но мозг еще живет. И рисует картинки. Но и он сбивается. Он выдает желаемое за действительное. Это мой последний сон, время истекает. В данный момент я умираю в своей постели от какой-нибудь острой сердечной недостаточности, и завтра родители обнаружат мой труп…
— Прощай, Кит.
Ее лицо рассыпается на разноцветные квадратики.
Эва Куаци лопается, как мыльный пузырь.
Не гудят двигатели.
Белокурый ангел, которого изобразило мое подсознание, открывает дверь вагона и шагает в пустоту. Я видел, как мелькнуло белое платьице.
Кошак жалобно мяукает. Вагон прямо в воздухе разваливается на части. Я падаю вниз. Я закрываю глаза…
А когда открываю их вновь: вокруг меня тьма.
Тьма расступается, и я понимаю, что нахожусь в библиотеке. Стеллажи с книгами, насколько хватает взгляда. Только книги. Это наказание.
Сколько времени мне потребуется, чтобы перерыть их все, отыскать то единственное Слово, которое позволит создать собственную Вселенную и кого-нибудь себе подобного?
Я один. Я зажигаю свечу, стоящую на библиотечном столе.
Беру первую попавшуюся книгу. Открываю на середине.
Это Бродский:
Идет четверг. Я верю в пустоту.
В ней, как в Аду, но более херово.
И новый Дант склоняется к листу
и на пустое место ставит слово.
