«Спасибо за организацию этой интересной выставки. Захватывает. Смирнова»

Почерк знакомый…

«Незачем делать из этих психопатов людей особенных. Это больные люди, которые нуждаются в квалифицированной помощи! Их работы — это откровенный бред! Они упиваются своей исключительностью, вместо того чтобы лечиться! Я запретил ходить сюда своему сыну. Пусть растет нормальным человеком…»

Я передумал писать отзыв. Положив ленточку между страниц, говорю хиппарю «до свиданья» и выбираюсь на улицу.

Из-за туч выглядывает солнце. Потеплеет?

И тут я замечаю его. Он в темном углу около водосточной трубы.

Он сидит: грязный и никому не нужный. На холодном ветру. Он старается не терять присутствие духа. Изучает свое отражение в застывшей луже. Но чьи-то сапоги наступают, давят хрупкий лед. Зеркало-лужа покрывается паутиной трещин. Его морда там — разрезана на тысячу частей.

Сапоги стучат дальше.

Внимательные глаза-бусинки — миниатюрные черные дыры.

— Откуда ты взялся, Мишка?

Мишка хранит молчание.

Игрушка не до конца потеряла симпатичность. Когда-то этого медвежонка наверняка купили за большие (для обыкновенной игрушки!) деньги, подарили кому-нибудь на день рождения. Или на 8 Марта, или на Новый год. Обвязали подарочной красной ленточкой, засунули в коробку — и подарили. Какое-то время игрушка была любимой.

И вдруг надоела.

Такое часто случается с игрушками. Даже с очень дорогими.

Они надоедают.

Медвежонок будто сошел с модных открыток компании «Carte Blanche». Лохматый, с умильной мордой, немножко курносый, на боку — аккуратно пришитая заплатка. Ему место во главе девчоночьей кровати, а не в темном углу около водосточной трубы. Он в относительном порядке. Ну, шерсть, конечно, немного свалялась… так ведь можно выстирать, просушить, расчесать…

А на боку-то рваная рана, начинка вон лезет…

— Откуда ты здесь? Кто тебя выкинул?

Я беру медвежонка за лапу.

— Будем знакомы! Я — Кит.

Слабый кивок в ответ.

— Я буду звать тебя Боло, о'кей?

Играет мелодия на телефоне. Номер подавлен.

— Подожди минуту, — говорю я Боло. — Але?

— Привет.

— Это ты?!

— Это я.

— Выспалась?

— Да, спасибо. Слушай, у меня к тебе предложение.

Я выдерживаю паузу.

— Какое?

— Поживи у меня.

— Как черепашка?

— Дурак!

— Ты серьезно, что ли?

— Абсолютно. Я предлагаю тебе быть моим молодым человеком. Что скажешь?

— Надо подумать.

— Я тебе подумаю! Мыслитель выискался…

— Тогда я согласен.

— Что?

— Я СОГЛАСЕН!

— Дом помнишь? Тогда приходи. Все, мне пора, отбой!

И тишина.

Вот и поговорили. Сердце бьется, как у загнанного зайца. Это и есть счастье?

— Все не так паршиво, а, Боло?

Я легонько надавливаю медвежонку на живот.

— Мама? — спрашивает он.

Надо же, работает.

16

Ее дом на Ильина, 7 А.

От этого здания исходит мощь. В нем аккумулировались воспоминания многих поколений. Улица с древней историей: упоминается в Алексеевской летописи с 1314 года; Ильина улица — первоначальное название, восстановленное по решению горсовета (буквы «о» на энциклопедической табличке стерлась, и читается теперь: горсвета). Отграничена улица крепостным валом и рвом, правда, неглубоким. Следует заметить: концентрация котов превышает все мыслимые нормы.

Дворы-колодцы, скрипучие качели, петляющие тропки, столетние деревья заслоняют обзор бабушкам на верхних этажах…

Иду по дорожке, выложенной фигурным кирпичом. На лужайке перед ее домом — кострище, окаймленное камнями величиной с голову писателя Тургенева. А у него, исследователи знают, что говорят, голова была — будь здоров!

На провисшей почти до земли веревке — зеленое байковое одеяло. Два кресла в оранжевой обивке и на колесиках: выброшены на обочину.

Навстречу мне неторопливо движется огромный, размером с теленка, ярко-рыжий кот никакой породы. С обрубленным (или откушенным?) хвостом. В ошейнике. Милостиво разрешает себя погладить и отправляется на помойку, там у него с друзьями накрыт шведский стол.

В прошлом веке в этом доме была гимназия.

Как напоминание: магазин «ГимназiстЪ», часы работы с 10 до 17; воскресенье — выходной.

Потом она превратилась в коммуналку.

Потом в обычный многоквартирный дом.

Дом стоит буквой «П», крыша покатая, отсвечивает серой жестью, похожа на крыло солнечной батареи. В углах дома трещины, как заеды, такое ощущение, что ему катастрофически не хватает витаминов.

Западная стена красная, с широкой трубой и крохотным одиноким окошком метр на метр вверху. Крутая стена! Из фильмов про гарлемских бандитов.

Тупичок опять же.

Загонят сюда и кокнут…

А на восточной стене портрет человека, смахивающего на поэта Маяковского, и трафаретная надпись: «Я не медный пятак, чтобы всем нравиться!».

Крыльцо скособочено, будто вылеплено неаккуратно из пластилина. Подвал тоже скособоченный, дверь болтается на одной петле.

Ее окно.

— Зиг хайль! — кричит она сверху.

Я задираю лысую голову:

— Здрасьте.

Окно второго этажа распахнуто настежь, Диана сидит на подоконнике. Настраиваю камеру из двух больших и двух указательных пальцев. Итак, моя супер-камера поворачивается, увеличивает изображение.

— Не простудишься?

Безразмерный шерстяной свитер натянут на коленки. Ярко рыжие волосы собраны в несколько несимметричных хвостиков. Не накрашена.

— Закаляюсь, — голос низкий, грудной и чуть хрипловатый. — В этом рюкзаке все твои вещи?

— Да! Там всякое барахло: щетка, бритва, белье…

— А где шишку набил?

— Об косяк ударился.

— А я с завтрашнего дня курить бросаю…

— Молодец!

— Буду вести здоровый образ жизни.

Диана затягивается, удерживает в легких никотин, он за семь секунд растворится в крови и достигнет головного мозга. Медленно выдыхает дым. Курит она красиво, естественно. Бывают люди, про них говорят, что сигарета — неотъемлемая часть образа.

— Слушай, а чего мы теперь с тобой делать будем?

— Пошли в кино. Ты же моя девушка, я приглашаю тебя на премьеру.

— В кино? — Диана снимает резинки с волос. — Я не готова. Я не при параде.

— Готовься. Надевай шляпу с перьями, и пошли.

— Может, вначале поднимешься, — она лукаво прищуривается.

Я разбираю пальцевую камеру.

— Может, и поднимусь… только я не один!

— А с кем?

Я вытаскиваю из рюкзака Боло.

— С ним.

— Ты мне его подаришь, — утверждает Диана.

17

Говорящий медведь стал собственностью Дианы.

Мы втроем отправились в кино. Кинотеатры дарят покой.

Ребенком я ходил в кино с дедушкой. Мы приходили за сорок минут до начала сеанса, разменивали монетки и стреляли зверей из светового ружья. Аттракцион такой был. А еще были пыльные портьеры, репродукции картин неизвестных мне художников, скользкий блестящий пол. В зале я обожал эти большие люстры, прожектора, сцену и с восторгом пялился на огромный экран.

Однажды я участвовал в конкурсе (школа, летний лагерь) и выиграл абонемент в кино на целый месяц… Блин, я радовался до чертиков, махал им, а на другой день подарил девчонке, которая мне ну очень нравилась! Она подарок приняла и пошла в кино с другим парнем. Я был взбешен. Тогда я пообещал, что ни одна девочка во всем мире больше не удостоится моей любви! Я стану взрослым, красивым, умным и богатым, женщины будут меня любить, а я буду лишь снисходительно улыбаться… сдерживать обещания труднее, чем их давать…

— А где сейчас твой дед? — спрашивает Диана.

— Он умер. Четыре года назад.

— Прости…

— Ничего.

Мы пьем кока-колу и набиваем рты солоноватым попкорном. Фильм про мутантов. Вечерний сеанс. Полная бредятина. Народу в зале раз-два и обчелся. Мы садимся в предпоследний ряд, Диана надевает очки (как учительница!) и смотрит на голливудских чудовищ. При этом, не глядя, пихает пятерню в стакан с попкорном. Я задумываю шутку. Во втором стакане дырявлю пальцами дно и, когда первый заканчивается, передаю ей. Это надо слышать, как она визжит! Сует руку в попкорн, а там кто-то хватает и не отпускает…