— Странно, что ты даже не счел нужным показать меня своим коллегам! Я, наверное, такой маленький человек здесь, куда мне до Макса!

Я, закипая, тоже повысил голос и стал активно выступать. А если уж я попер, меня не остановить. Несусь, как бык на тряпку. Чуть не разосрался с главным шефом вусмерть. Остановил меня почти умоляющий взгляд Ганса. Я тут же понял, что, дерзя шефу, подставляю его. Сдержался. Остановился и Роланд.

В тишине раздался робкий голос Ганса:

— И кстати, Максим, как так получилось, что тебя в субботу стриптизерши раздели?

Донесли уже, суки. Оправдываться я не стал. Сказал, что, во-первых, я не был на службе, а во-вторых, не знал, что это запрещено. Помогло мало. Пожалуй, больше спасла уверенность, с которой я это говорил.

A-а, начхать. Сказал примирительно, что немедленно убираю Свена, закрываю закусочную и встаю сегодня сам. Закрылся (ох, убытки терпим, убытки), выгнал Свена и встал у входа.

И надо же такому случиться — именно сегодня разгорелась самая большая драка за последние полгода. Четверо на пятерых. В одиночку я с ревом все же выкинул всех, но прямо перед дверями драка продолжилась. Одному вдрызг разбили рожу; крови было столько, что я, между раундами переводя дыхание, трижды вызывал уборщицу замывать пол, поскольку площадка у дверей выглядела так, будто на ней овцу зарезали. Потом драчуны, передохнув, начинали заново и опять по кругу. «Вон отсюда!» — удар в грудь, противник мой отлетает, это воодушевляет его соперника, и тот в очередной раз переходит в активную атаку. Разворачиваюсь ему навстречу: «Стоять, я сказал!» — и снова толчок в плечи.

К счастью, наконец-то вернулся с обхода Анри. Еле разогнали толпу с помощью еще двоих тюрштееров. Они пришли частным образом, но помнили наш кодекс: на любой дискотеке ты тюрштеер и обязан помочь собратьям по цеху.

Впрочем, эта драка меня успокоила, как ни странно. Выгонят — ну и хрен с ними, им же хуже будет. Пускай второго такого ненормального, как я, найдут.

* * *

…Единственная девочка, которую я стукнул по голове. В четвертом классе. Мне стыдно до сих пор. Звали ее Лиза Ицикович. Правда, на ней была толстая меховая шапка, да еще и с большим пушистым помпоном, а на моей руке — добротная вязаная варежка. Но стукнул я ее по макушке так, что она села прямо на пол, а потом пошла плакать.

Степенная, упитанная, не лишенная миловидности тихушница Лиза Ицикович. Ее десятилетнее лицо с выражением покоя и чувства собственного достоинства вполне могло принадлежать и взрослой женщине: круглые глаза с густыми ресницами, пухлые щеки, двойной подбородочек. Училась она средне, в классных побоищах и безобразиях не участвовала. Была аккуратной, чистенькой хорошисткой-троечницей по прозвищу… правильно, Цицка. А чего ждать с такой фамилией? Вот эту Цицку я и ударил. Прямо по голове.

Все началось с того, что я потерял книгу для чтения. Я был впечатлительный мальчик. Мне всегда было неудобно просить деньги у родителей даже на сладости, ну, как-то все время казалось, что у них денег нет. А тут меня стал преследовать прямо-таки левитановский голос: «В десятикратном размере!» Я узнал, сколько стоит эта книга для чтения, и ужаснулся, что за мое головотяпство родителям придется выложить больше десяти рублей. Сумма по тем временам серьезная.

И вот этой бедой я поделился с Лизкой. Мы не дружили с ней, но сидели за одной партой — видимо, учительница решила, что степенная Лиза будет действовать на меня умиротворяюще. Больше всего я боялся, что учительница попросит меня прочитать абзац. Тут и выяснится, что книги у меня опять нет. «Максим! Где… твоя… книга?!!» И всё. И придется родителям расплачиваться.

Лизка, услышав про мои страхи, отнеслась сочувственно. Она предложила пользоваться ее книгой. Правда, на определенных условиях. За каждое совместное чтение я должен был приносить ей две импортные конфеты. Дело в том, что однажды папа привез из Москвы чехословацкие конфеты, и я принес Лизе горсточку угоститься. Ну, горсть тогда у меня была еще маленькая, Лиза слопала сладости быстро, и похоже, у нее разыгрался аппетит.

Я стал таскать конфеты этой мелкой вымогательнице. Она честно выполняла свою часть договора и, подсаживаясь поближе, давала считывать. Но в конце концов конфеты кончились. В тот день я их не принес. Сказал, что забыл. И Лизка не дала мне книгу. Весь урок я проерзал в ужасе, что вот-вот устроят «чтение по голосам» — и тогда арест, позор и бедные родители, вынужденные отдавать бешеные деньги за головотяпство сына.

То же повторилось и на следующий день. Лизка же, привыкнув к сладкому на переменках, да еще и в красивых фантиках, стала дуться. Но самое страшное… на третий раз, когда выяснилось, что карманы мои пусты, она заявила, что, если я не принесу ей конфет, она сдаст меня учительнице. И меня, растратчика, посадят за утерю казенной вещи. Я, разом вспотев, пообещал что-нибудь придумать. Лизка, важно фыркнув, отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Ночью я едва спал из-за кошмаров. И отправился в школу с мыслью, что лучше бы мне не родиться на свет, чем потерять эту драгоценную книгу, превратившую меня в раба. Перед школой, как всегда, стояла толпа учеников, спешащих попасть внутрь, в спасительное тепло. В этот день у дверей проверяли сменку. Без сменной обуви замерзшего на осеннем ветру бедолагу отправляли домой.

Запускали по пятеро. Я обреченно встал в очередь. Сменка-то у меня была. А вот книга… Подошла моя очередь. И тут я почувствовал, что кто-то вырывает мой холщовый мешочек со сменными туфлями. Я оглянулся и увидел Лизу! Забыв свою сменку, она решила воспользоваться моей. Больше всего меня возмутило спокойное выражение ее лица: она тянула к себе мою сумку так же небрежно и легко, как утром, наверное, отправляла в рот сделанный мамой бутерброд. А что такого? Кто там в темноватом тамбуре разберет, что в мешке, главное — его наличие.

Я рванул сумку к себе. Лизка придвинулась румяным круглым лицом и тихо, одними губами шепнула: «Расскажу про книгу Марине Алексеевне».

Вот так и случилось восстание Спартака. Неожиданно для проверяющих и прежде всего для себя, я истошным голосом заорал: «Рассказывай, сволочь!» — и с размаху, от души, врезал кулаком прямо по меховому Лизкиному помпону. Рука у меня уже тогда была тяжелая. Лизка села на задницу и, похлопав губами, зарыдала.

Последовало, конечно, долгое разбирательство у завуча. Мне было стыдно. Стыдно и одновременно… свободно. Рядом ныла Лизка, сдавая меня со всеми потрохами. А я не выдержал и тоже заплакал. Закричал, что зря я ей конфеты скормил, надо было сразу двинуть по шапке. Хочу отдать должное завучу — тетка оказалась с чувством юмора. Меня просто отругали, тем дело и кончилось.

И главное, выдали новую книгу для чтения! С мальчиком и девочкой в школьной форме, идущими через лес. А про старую, потерянную, никто и не вспомнил. Хотя чья-нибудь мама или уже даже бабушка Елизавета Ицикович помнит ее, наверное…

* * *

Наша служба и опасна и трудна.

Только что сообщили: арестован владелец крупнейшей дискотеки, по национальности цыган, за то что нанял тюрштееров для убийства совладельца, а заодно и регионал-ляйтера сети танцхаусов «Ангар» Роланда. Сегодня непременно узнаю, кто именно этот цыган и чем дышит. Весело, блин…

* * *

— Я принесу тебе диск со своими песнями.

Такие глаза у нее… Умные и детские одновременно. Необычные. Вероятно, потому, что не может быть у ребенка мудрых глаз. Но она не ребенок. Ох, нет… Проститутка. Настоящая, прожженная, циничная, прошедшая Крым и Рым. Чувствуется: чего там только не было. Первое время, когда она, только-только оставив свое ремесло, устроилась к нам в танцхаус официанткой, я шарахался — так от нее несло улицей. Крупная брюнетка, едва за тридцать, по-польски зло красивая. Единственная женщина в танцхаусе, с которой я не мог обменяться при встрече дежурными поцелуями, как у нас это принято. Я к ней даже прикоснуться не мог.