— Нам было пять лет, когда мы впервые познакомились друг с другом, — начал Люис, и в этот момент я поняла, что найду ответы на все свои вопросы. — Бал, танцы, яркий свет. Мы были маленькими детьми, разодетыми в богатую одежду и не смевшими даже улыбнуться, — Лунн оскалился так отчаянно и горько, что я была готова заставить его замолчать. — Многие думают, что быть аристократом весело. Приемы, светские раунды, деньги, известность. Ни черта, Эванс. Абсолютно нет, потому что если ты аристократ, то это значит лишь одно — за тебя расписали твою жизнь, пока ты был ещё в утробе. Ты не имеешь права выбирать свою судьбу. Не имеешь права жить или пытаться принимать решения самостоятельно. Ты даже факультет выбрать не можешь, потому что погряз в этом замкнутом круге ещё с младенчества, и любое неповиновение будет отомщено или выбито из тебя непростительными заклинаниями.
Люис вздрогнул на секунду, нервно сглотнув, и я в ужасе уставилась на некогда непоколебимого Слизеринца. Всё вокруг излучало боль и напряжение, а наэлектризованный воздух давил на легкие. Я дрожала всем телом, понимая, хорошего конца здесь никогда не будет.
— Есть, конечно, исключения, — тихо продолжил он, глядя пустым взглядом куда-то сквозь меня. — Сириус Блэк, например. Но у него было то, чего никогда не было у нас — характер. Всё-таки Блэк, знаешь ли. А ведь тогда мы с ним общались. Даже хорошо, если быть точным, — Лунн замолчал на мгновение, предавшись своим воспоминаниям, а потом продолжил. — Мы были самыми лучшими друзьями: я, Коул и Харли Вайт. Я помню, как она придумывала разные шалости, подстрекала нас на них и при этом так невыносимо улыбалась. Она думает, я не вижу, как вымученно она светится, насколько её улыбка жалкая и шаблонная. Она думает, что я живу в радужном мире и верю, что она будет жить, — Лунн запустил руку в волосы и сморщился от боли и ярости, пнув стул со всей дурью. — Но она умрет, Лили. Ты понимаешь, ей осталось совсем чуть-чуть, и это убивает меня. Я столько лет ждал нашей встречи, что не готов потерять всё в одночасье!
Он смотрел на меня с яростной болью, а я была не в силах сказать хоть что-то. Люис замолчал, резко нагнулся и подобрал стопку писем, задумчиво поглядывая на них. Что-то изменилось в его лице. Лунн внимательно глядел на грязные конверты и я слышала, как утихает его сердцебиение. А потом он встал, быстрым шагом подошел ко мне, плюхнулся рядом и протянул конверты. Я дрожащими руками приняла их и с округлившимися глазами вычитывала в поле адресата имя «Харли Констанция Вайт».
— Что…что это всё значит? — осипшим голосом прошептала я, смотря на него во все глаза. — Я не понимаю, Люис.
— Нам было пять лет, Лили, когда мы впервые встретились, — повторил он, пустым взглядом глядя на меня в ответ. — Я, Коул и Харли настолько нуждались друг в друге, что мы начали общаться. Писать друг другу письма с множеством грамматический ошибок, ходить друг другу в гости и поддерживать статус аристократии. Мы были не разлей вода. Мы были командой. И тогда я впервые почувствовал это странное чувство влюбленности. Я смотрел на маленькую, нескладную ровесницу, понимая, что отношусь к ней не так, как отношусь к друзьям. Нет, это была не любовь, это была просто глупая детская влюбленность, но она осталась в моем сердце навсегда. И я так сильно привязался к ней, что часто пытался удивить, выучивая назубок магловские стихи, которые находил у сестры под кроватью. Всё это казалось настолько долговечным, а длилось всего года два.
Люси вновь умолк, всматриваясь в черно-белые колодографии, а я перебирала потрепанные конверты, ощущая себя частью чего-то странного. Когда мой взгляд упал на Люиса, я тяжело вздохнула, сжав его руку, будто бы говоря, что мне очень и очень жаль. Только моя жалость здесь была ни к чему, потому что он пропитался ею сполна. И я знала это, как никто другой.
— Когда у нее нашли рак?
— Когда ей было восемь, — тихо прошептал Лунн. — Семейство Вайтов было очень древним. Оно не отличалось ни особым благоразумием, ни дружелюбием. За грехи надо платить, и Вайты поплатились. Когда Харли было шесть, умер её брат —единственный продолжатель рода. Он умер от чахотки, представляешь? Из-за того, что Вайты непомерно издевались над маглами, на их семью обрушилась череда проклятий, и каждый представитель рода умирал от какой-нибудь магловской болезни, испытывая страшные муки. Пожалуй, Харли в этом плане повезло больше всех. Она не только прожила девять лет после обнаружения её болезни, но и была лишена страшных физических болей, испытывая вместо них душевные, — Люис сжал кулаки, бросив на меня яростный взгляд, и поднял одну из фотографий, протягивая её мне. На меня смотрела Харли, которая выглядела лет на шесть моложе и Люис с Коулом, у которых на лицах был не то страх, не то боль. — Последний раз мы виделись с ней перед поступлением в Хогвартс. Она была очень грустная и задумчивая, но мы не понимали, в чем дело. Про то, что она больна мы узнали только перед самым нашим отъездом, в день, когда её навсегда должны были запереть в карцере, в обмен на ещё девять лет жизни.
Я удивленно посмотрела на него, не понимая, о чем глаголет парень. Неужели…неужели об усадьбе? Лунн, внимательно наблюдавший за моими эмоциями, медленно закивал головой, будто бы соглашаясь со мной. Он смотрел на меня настолько испуганными глазами, что я поняла — то угнетение, которое испытывала я в том доме, испытывали все.
— Это страшное место, Эванс, — проговорил Лунн, ощутимо вздрогнув. — Оно высасывает из тебя всю энергию, но именно это позволило ей жить так долго. Именно это имение, в которое лучше никогда не приходить, дало ей жизнь, а теперь забирает свою плату. Оно забирает Харли.
Люис прикрыл руками глаза, вздохнув, а я от оцепенения не могла и пошевелиться. Вот, почему Алида Лостер запрещала ходить в это место, вот почему она так рассердилась. Потому что оно пожирало душу и жизнь каждого прибывшего, потому что оно питалось страхом волшебников. Все пазлы медленно стали складываться в голове. Харли Вайт не могла покинуть эти острова, потому что усадьба поддерживала её жизнь, она писала, что боится этого здания, потому что оно было живым. Всё это время, когда я пыталась найти ответы на загадку, он был рядом, почти под носом. Только вот это ни капельки не радовало, а страх заполнял каждый миллиметр кожи, потому что время уходило слишком быстро и неизбежно. Потому что Харли Вайт действительно умрет, и даже Люис не верит в обратное.
— Ты поэтому стал участвовать в этой олимпиаде? Чтобы только увидеть её перед смертью? — я задохнулась на секунду, медленно повернув голову в его сторону. — Вы все: Коул и ты — боролись только ради единственной встречи с человеком, которого видели девять лет назад?
Лунн горько усмехнулся в ладонь, прикрыв веки. Он весь ссутулился, думая над чем-то своим, а я отсчитывала минуты этого злополучного разговора, в действительности ощущая себя той ещё дурой.
— Я люблю её, Эванс. Я ходил по головам ради этой встречи, подставил столько людей, и я добился этого, — Лунн резко встал, выпрямившись, и уверенно посмотрел на меня, качая головой. — И я горжусь тем, что я Слизерениц, горжусь тем, что ради своей цели мог бы и убить, потому что цель оправдывает средства, как бы вы — Гриффиндорцы — ни думали. И ты не должна погружаться в эту историю, потому что в ней нет хорошего конца. Мы все обречены на такую боль, от которой захочется вскрыться тотчас. Только вот что мне, что Коулу на это плевать. Мы доживаем остатки этого месяца лишь ради Харли, а дальше не будет ничего. И мы готовы к этому, а ты — нет. Ты не умеешь прятать свои эмоции, не умеешь гасить их внутри себя. Лили, ты же просто подавишься ими.
Люис приблизился ко мне и сел на корточки, смотря в глаза. Я испытывала странные чувства: с одной стороны я начинала понимать, что вообще не знаю ничего о Люисе, но с другой стороны, мне казалось, что сейчас я изучила его полностью. Это так непонятно. За всей его ворчливостью и холодности скрывалась отчаянная натура, которой не чужда забота о других. И как же чертовски права была Харли, говоря, что нельзя судить о человеке лишь из-за цвета его галстука, потому что Слизеренцы — холодные снаружи — бывают настолько заботливыми и добрыми, что понятие «кровь» и «цвет» стираются полностью.
