Я тебя не в силах проклинать.

Мысли о самоубийстве посещают Львову все чаще.

В одном из последних писем она пишет Брюсову: «Я очень устала... Всему есть предел... Все во мне умерло...»

23 ноября 1913 года Львова покончила с собой.

Ее смерть глубоко потрясла Брюсова. Куда девались его обычные уравновешенность и спокойствие? Мучимый совестью, остро сознавая свою вину, не в силах встречаться с людьми, которые знали об его отношениях с покойной, а тем более с ее родными, он не нашел ничего лучшего, как немедленно уехать из Москвы, несмотря на то что со дня на день ожидался приезд Верхарна, встречи с которым Брюсов очень ждал.

Через пять дней в хронике «Русских ведомостей» появилась заметка:

«Похороны Н. Г. Львовой. Вчера после отпевания в церкви Григория Богослова, на Миусском кладбище похоронили застрелившуюся молодую поэтессу Н. Г. Львову. Отдать последний долг покойной собрались поэты Б. Садовской, В. Шершеневич, В. Ходасевич и др., было много курсисток. На гроб возложено несколько венков».

В числе их был и венок от Брюсова...

В журналах и газетах появилось несколько некрологов, авторы которых оплакивали безвременную смерть молодой поэтессы и тепло отзывались о ее даровании.

О причинах ее ухода из жизни говорилось в общих словах: «Драма Н. Г. Львовой — это драма всякой женской души, поставившей фундаментом своего существования одну любовь». Имя Брюсова не упоминалось, однако толков ходило немало. Недаром Брюсов в одном письме говорит о «безумных обвинениях, которые иные возводят на меня».

На могиле Н. Львовой был воздвигнут памятник, но найти его автору этой книги не удалось. По словам И. Эренбурга, на нем была строка Данте: «Любовь ведет нас к одному» (т. е. к смерти).

«Русская мысль» почтила память Львовой двумя ее стихотворениями; после фамилии автора стоял крестик, заменявший траурную рамку. «Старая сказка» вышла вторым изданием с добавлением посмертных стихов.

Время залечивает все раны. Брюсов не был бы поэтом, если бы душевный кризис, связанный со смертью Н. Львовой, не нашел отражения в его творчестве. А стихи он не переставал писать и в эти исключительно тяжелые для него дни:

Здравствуй, море, северное море,

Зимнее, не знаемое мной!

Новое тебе принес я горе,

Новое, не бывшее весной...

Непосредственно к Львовой обращен «Венок на могилу» с эпиграфом из Пушкина: «Все — в жертву памяти твоей».

Вспоминает Брюсов об умершей и годы спустя в стихотворении «Памяти другой» (1920):

Твое обиженное тело

Землей и травами покрыто,

Но здесь, со мной, твоя любовь...

Такова одна из драматических страниц в жизни В. Я. Брюсова.

«Я САМ-НЕ ВЕГЕТАРИАНЕЦ...»

Новизна поэтических приемов Маяковского и свобода, с какою он обращался со стихом, ломая общепринятые каноны, вызывали негодование ревнителей этих канонов. Приняв всерьез озорной призыв поэта «сбросить Пушкина с парохода современности», они яростно ополчались на новатора, высмеивали его творчество, отказывали ему в признании.

Одним из приемов борьбы для противников Маяковского служила пародия: ведь пародировать можно не только старое, отжившее свой век, но и новое, посредством доведения его до абсурда.

Пародии на Маяковского встречаются еще в дореволюционной печати, высмеивавшей футуристов, но и в советское время их было немало. Особенно часто их помещал в 1926—1929 годах журнал «На литературном посту», снискавший печальную известность своей вульгаризаторской критикой и проводивший линию враждебного Маяковскому руководства РАППа.

Не обходилось и без личных выпадов. В пародии Н. Адуева поэт показан фанфароном:

Поеду в Америку

_ _ _ _ _ _ _ _ справлять гардероб,

Не столько

_ _ _ _ _ _ _ _ людей посмотреть чтобы,

Сколько

_ _ _ _ _ _ _ _ себя показать чтоб.

Честолюбцем изображен он и в коллективной пародии В. Лебедева-Кумача, М. Козырева и Л. Никулина:

Скоро пойду,

_ _ _ _ _ _ попрошу,.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ чтобы в классики.

Памятник там,

_ _ _ _ _ _ юбилей

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ и так далее.

Как это не вяжется с высказываниями самого Маяковского против «бронзы многопудья»!

Злые пародии на поэта сочиняли собратья по перу, немало пострадавшие от его остроумия: А. Жаров, В. Казин, И. Сельвинский. В язвительной «Оде скромности» А. Безыменский упрекал Маяковского в том, что он «не признает никого, кроме себя», «поэтов стирает в муку... по два рубля за строку», говорил о «мелком весе и скандальном звоне» его «поэтических гирь».

Однако встречались пародии без личных выпадов, выражавшие, наоборот, симпатию к поэту. В связи с его приездом в Ростов-на-Дону некто Ян писал в газете «Советский юг»;

Думали: дикий,

_ _ _ _ _ _ как лев в Сахаре,

И вместо лика —

_ _ _ _ _ _ разбойничья харя.

Вырос из земли

_ _ _ _ _ _ не человек, а глыба.

Были б короли —

_ _ _ _ _ _ короли возвели бы.

В 1925 году в Харькове вышла книжка «Парнас дыбом», авторы которой укрылись за своими инициалами: Э. С. П., А. Г. Р., А. М. Ф. (Паперная, Розенберг, Финкель). Здесь было показано, что написал бы Маяковский и другие поэты на темы «Жил-был у бабушки серенький козлик» и «Пошел купаться Веверлей». Вот строки из стихотворения о козлике:

Скрипела старуха,

Телега словно:

Кха,

_ _ кхо,

_ _ _ _ кхе,

_ _ _ _ _ _ кхи.

Великолепно мною уловлены

Старухины все грехи.

Далее идет рассказ о судьбе козлика:

Вздумалось козлику в лес погуляти,

Какое же дело мне?

Но я, старуха,—

_ _ _ _ _ _ _ _ аккумулятор

Загубленных козьих дней.

Прочитав эти пародии, поэт, как рассказывает очевидец, похвалил их и сказал: «Главное в пародии — чтобы остроумной была и точно попадала в цель. Без сатирической обостренности, без гиперболы здесь не обойтись.