В доме он всегда ходил в белой рубашке и серых штанах, подворачивая их до колен. Признаться честно, я никогда не интересовался об этой странности – не видел смысла.

Казалось, что он застыл во времени, в моих мыслях он всегда представал именно в этом виде. Ну, к сожалению, в данный момент держащий меня мужчина не был частью моих воспоминаний.

- Никакого воровства, – я мягко улыбнулся и покосился на Эмили, – старик, вещи попадают ко мне магическими пут-… Ауч-ауч-ауч, отпусти!

Меня бесцеремонно начали сдавливать в объятьях. Я попытался стукнуть старика по лбу тростью, но у меня ничего не получилось – мои руки были прижаты к телу. Пришлось терпеть и строить умирающие рожицы, чем ещё сильнее выводил из себя старика.

Люблю его.

Спустя несколько минут болезненного хруста костей, меня уронили на землю и дали, наконец, вдохнуть полной грудью воздух. Старик всегда говорил, что даже подобное «наказание любовью» учит очень важной вещи – осознанию того, что любовь очень болезненна…

- Кевин, я могу многое понять. И твоё увлечение фокусами, и куклами…

- Лучше спаси меня, его увлечение куклами нездоровое! – раздалось от Эмили.

- И чревовещанием, – продолжил дед, неодобрительно поглядев на мой прищуренный взгляд, направленный на куклу, – но твоя клептомания мне непонятна. Мы прекрасно обеспечены, попроси – и я куплю тебе что угодно! Ну, почти что угодно… К психологу ты идти не хочешь, сам понимаешь, я могу силком потащить к нему, но я уважаю твоё мнение и вижу, что с головой у тебя всё хорошо.

Я важно кивнул, вынув из шляпы позолоченные часы.

Старик всегда относился ко мне, как к равному. Видел не ребёнка, а взрослого. Но и требовал от меня соответствующего поведения и поступков.

Чтобы я не плакал, когда мне больно, ведь я взрослый, а взрослые не плачут. Я-то знал, что взрослые точно так же плачут, просто тогда, когда никто не может этого заметить…

Кхм, дед требовал, чтобы я исполнял обещание, ведь слово нужно держать, но тут я не совсем согласен, ну да ладно.

И многое другое, за что я был ему благодарен.

- Ну, почти хорошо, но на некоторые странности можно закрыть глаза, – продолжил мужчина, осуждающе поглядев на часы.

- Мне всегда казалось, что горячо любимому внуку подобных вещей не говорят, – я потёр бок и обвинительно взглянул на хмыкнувшего старика, отобравшего у меня мою добычу.

- Горячо любимый внук не будет тревожить сердце старого деда подобными поступками, – в тон мне ответил дед, с интересом оглядев часы. – Что ж, Кевин, мои поздравления, ты отобрал у бедняги довольно дорогую вещь. Английский карманный хронометр, фирма производства – «Coventry Astral», год выпуска… тысяча девятьсот двадцать первый. Позолота, внутри несколько серебряных шестерёнок.

Старик был оценщиком. Причём очень хорошим. Когда я говорю «очень», это означает, что он мирового уровня.

Вообще, наш род довольно древний и уходит головой в бородатые тысяча пятисотые года… или что-то вроде этого, я не сильно слушал нудный рассказ деда о нашем «уважаемом роде».

Какой он уважаемый, когда в нём только я, да старый оценщик?

Так вот, большинство из моих предков были оценщиками и, судя по всему, мне так же предстоит продолжить родовое дело.

- Вот только какой идиот додумался приделать к карманным часам ремешок? Да ещё таким зверским образом?! Дубина, испортил столь хорошую работу! – дед реально разозлился, судя по забившейся жилке на виске. – Ладно, забирай, Кевин. Но помни, как только тебя поймают, я сразу же сдам все твои похождения в соответствующие органы и не посмотрю, что ты мой внук. Понял?! Возможно, именно там тебя научат уму-разуму, поставив на учёт!

- Конечно, дед, – я улыбнулся и кивнул.

Из раза в раз разговор не меняется. Да, меня разыскивают во многих местах, но я же не совсем глупый? Просто нужно быть осторожным, хе-хе!

Дед пару мгновений сверлил меня строгим взглядом, после чего тяжело вздохнул и махнул рукой, словно высказывая этим жестом всё разочарование в «непутёвом внуке», затем он медленно направился на выход из кухни, куда я довольно тихо пробрался, но он меня постоянно замечает. Как? Без понятия!

Я думал направиться следом за дедом, но остановился и медленно повернулся в сторону замеченного мной печенья, посыпанного сахарной пудрой… оно так и притягивало взгляд, умоляя, чтобы я закинул пару-тройку… десятков печенек себе в рот.

Через несколько минут я уже вовсю хрустел печеньем, сидя рядом с попивающим чай дедом около большого белоснежного камина. В нём весело танцевал огонь и трещали деревяшки, а запах… ах, этот сладкий фруктовый аромат горящей древесины, его ни с чем не спутаешь!

Всполохи огня освещали просторное помещение с довольно высоким потолком нашего поместья. На стенах висели десятки картин разнообразных людей, подписанных витиеватыми надписями с датами. Кто-то был в рясе священнослужителя, кто-то в серебристой броне, а у кого-то на голове красовалась довольно интересная шляпа.

Тут были все наши предки, отметившиеся в истории.

Рыцари, инквизиция, учёные, торговцы… их было много, и каждый оставил за собой след. Разные люди, разные эпохи, но всех их связывало две вещи – красные, словно кровь, глаза и единая фамилия нашего рода – Регнард.

В самом углу, будто скрываясь от случайных взоров, висело полотно с красивой светловолосой девушкой. Казалось, что художник вложил в неё всю свою душу, столь жива она была. Небольшая улыбка, скорее ухмылка или насмешка, озаряла светлую кожу лица, немного прикрытые глаза веяли спокойствием, алые зенки смотрели вперёд, прямо в душу, а невидимый ветер, запечатлённый рукой мастера, колыхал длинные светлые волосы.

Художник вложил в эту картину всю свою душу.

Казалось, что ты физически ощущаешь присутствие этой красивой женщины. Вот-вот она сдвинется, прикроет кровавые глаза и поднимет лицо вверх, улыбаясь тёплому весеннему солнцу…

Не удивительно, что работа столь хороша. Её написал мой отец, воплотив один из самых счастливых моментов своей жизни, вырвав его из памяти и навеки запечатав в этой картине, а после заболел сильнейшей болезнью и быстро истлел, словно свеча, уходя вслед за возлюбленной.

Поэтому он вложил в картину всю свою душу и свою любовь.

- Кевин, те сны, о которых ты рассказывал… – старик отвлёк меня от моих печальных дум, привлекая к себе внимание. – Ты до сих пор их видишь?

- Ну… – я почесал кончик носа и несмело кивнул. – Иногда, а что?

- Ты рассказывал ужасные вещи, – дед повернулся ко мне и серьёзно заглянул в глаза, скрестив руки на коленях. – Кровь, смерть… «бездна». Ты же понимаешь, что это ненормально? Не глупый, поэтому должен понимать, почему я волнуюсь.

- Ну почему же так категорично? – я шутливо взмахнул длинными рукавами. – Иногда я вижу людей, улыбки, а иногда вообще ничего не вижу, зато чувствую! И бездна… она не всегда тёмная. Временами она предстаёт передо мной светлой, такой золотой! Самое красивое, что я видел в своей жизни, жаль ты не можешь увидеть мои сны!

Я прикрыл глаза и припомнил золотые всполохи. Тёплые, как воспоминания о моей матери, от них автоматически тянуло улыбаться.

- Твой характер изменился, твои действия, твои… – мужчина попытался подобрать слова, отворачиваясь от меня к камину. – Твои глаза стали другими. Взгляд. Три года назад ты был другим, Кевин. Автокатастрофа, смерть Марты…

Он тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой, после чего потёр переносицу и несколько раз кашлянул:

- Извини, не стоит старому идиоту говорить о таком с ребёнком, – он ободряюще улыбнулся и печально взглянул на меня. – И напоминать ему о подобном. Какой же я жалкий, не так ли?

Я пожал плечами и вопросительно приподнял бровь:

- Ты что забыл, что я всю жизнь тебя жалею?

- Старый дурак притворяется побитым щенком, – поддакнула Эмили.

Мужчина закашлялся и многообещающе поглядел на мою милую улыбку, после чего засмеялся взрывным хохотом, чередуя его с кашлем: