«Странно», — думал Леон, ожидая, когда стихнут хлопки и крики. «У этой песни удивительный магнетизм. И дело не в том, что она уже известна на городских танцплощадках, и ее знает добрая половина студентов. Что-то в ней недосказано, что-то в ней еще сбудется; наверное, именно поэтому она и привлекает любителей неявных чувств и слов. Но отчего в последнее время всегда, когда я ее пою, мне становится не по себе? Чего ждать от нее, от этих двух нот, словно ступенек лестницы?»

«Хороший парень. Он чем-то похож на Джона. Но мягче и светлей…» — подумал Пол

— А теперь давайте что-нибудь общее? — с улыбкой предложил он. Может, оттого что в зале было полно девчонок, а может, захотел тоже почувствовать себя на сцене Личностью.

— А что, например? — улыбнулся Леон. Ему понравился незнакомец. Звезд с неба на басу не хватает, зато без единой ошибки, и ничего лишнего. А какое звукоизвлечение — настоящее мясо!

— Вы «Beatles» слышали?

«Ветра» переглянулись и дружно расхохотались. Включая Руслана за пультом. А «Харисон» завороженно и чуть удивленно смотрел на незнакомого басиста, и его губа была закушена, а глаза блестели неподдельным интересом.

— Конечно, слышали, чудак-человек, — хлопнул Пола по плечу Леон. — Называй любую, сейчас сбацаем.

И левой взял на грифе «любимый аккорд битлов».

— Из нового концерта знаете?

— Какого еще «нового», старичок? — озадаченно переспросил Коля. — «Битлы» давно распались.

— Как?? Когда?!

— В шестьдесят девятом, — пожал тот плечами. — Странный ты чувачок.

Глаза незнакомца вдруг натурально полезли на лоб при этом, прямо скажем. Не новости.

— Чертова япошка, — яростно процедил он сквозь зубы. — Она все-таки добилась своего.

— Чего-чего? — озадаченно переспросил Леон.

— Чего играть будем? — прошипел Коля. Женек же меланхолично крутил в воздухе над барабанами палочки. Ему было все равно, зато он лучше всех в городе пел по-английски «на шару» — не зная ни единого слова языка, на ходу сочиняя красивые «английские» фразы под любую музыку.

— Знаете «Yesterday»? — предложил незнакомец.

— О кей! — авторитетно заявил Леон. И одними губами прошептал:

— Олл май троубалз симд со фа-а-арэвэй!

— Только петь буду я, — объявил басист. — Я знаю ее настоящий текст. Который был в самом начале.

— Ну, начинай, — милостиво позволил Леон. И кивнул Женьку.

— Ван-ту-фри-фоу! — защелкал тот пальцами.

И вдруг…

— Два яйца! — хитро улыбаясь, запел Пол. — Я люблю тебя, яичница! И могу готовить без конца, тебя, моя яичница-а-а!

Зал грохнул в ответ, заржал и… дружно подхватил, полностью заглушив собою Пола, тщетно пытавшегося перекричать толпу.

— Естудей! — весело горланил он. — В институте снова рыбный день! Я от этого хожу как тень, ведь в институте рыбный де-е-ень!!

— Где же ты! — лукаво подмигнув озадаченному Полу, подтянул Леон. — О, бефстроганов моей души! За тобою я хожу как тень, ведь в институте рыбный де-е-ень!

— Нет, нам не найти, кто же пра-а-а-в, кого вини-и-ить! — подхватили «Ветра». — К Мя! Су! Нет пу-ути-и-и, рыбный день не отмени-ить! Ты слы-ышишь?

— Естудей! — вдруг встав в полный рост, величаво и торжественно, как гимн, запел «Харисон», не обращая внимания на обомлевшего за его спиною Фирсова. — Рыбным запахом меня овей!

— Будешь, будешь тут ходить как тень, — ревел зал.

— Ведь в институте рыбный де-е-ень!

«Ветра» опять резко оборвали последний аккорд, и в наступившей не сразу тишине Пол, никогда не терявший на сцене присутствия духа, медленно и сладко завершил, указывая обеими руками на зрителей:

— Oh! I believe… In yesterday-a-a-y…

Женек просиял и выдал целый каскад барабанных брэков под грохот меди.

И это был полный и окончательный ништяк!

Мысли путались до самого конца их выхода, пока они не закончили последнюю песню и не спустились со сцены, триумфально и уверенно. С первых рядов оглядывались, галерка уже отрядила поздравительного делегата и полбанки розового портвейна. Фирсов оживленно шептался с «Харисоном».

А Пол задумчиво оглядывал зал, силясь нащупать какую-то новую ниточку жизни, которую он только что ощутил. Ему вдруг показалось, что эта ниточка могла связать его с чем-то истинным. Точно судьба заново давала ему шанс открыть будущее и не печалиться о прошлом.

Но время уже истекало, он чувствовал это. И тогда Пол обернулся к Леону, пристально посмотрел в его глаза — все-таки до чего же парень похож на Джона! — и спросил:

— Сколько нужно нот, чтобы снова сделать такое?

Позади веселился зал, хиппаны братались со скрипачами, а «Харисон» теперь что-то горячо и увлеченно втолковывал Руслану.

— Настоящий шлягер? — кивнул Леон.

— Точно!

Они смотрели друг на друга — два мира, два языка, две гитары. Тем и интересны друг другу, тем и нужны.

— Ты ведь уже сам показал, — улыбнулся Леон.

— Я? — брови этого парня полезли вверх, и это было уже абсолютно, стопроцентно знакомо и узнаваемо. — Где? Когда?

— Когда сделал вот это.

Леон поднял Victory, и вокруг взметнулись десятки ответных растопыренных «коз».

— Файв? Пять нот? — уточнил Пол.

— Не пять. Достаточно двух, — покачал головой парень, похожий на Джона. И поочередно загнул пальцы своей «козы».

— Первая — ля? — предположил Пол.

— Ага, — кивнул Леон. Его глаза смеялись, но лицо оставалось серьезным.

— А вторая?

— …! — ответил Леон. Но в этот миг рядом с ними громко заорали, захлопали кому-то, и Пол не расслышал ни звука.

— Вторую? — потребовал он.

—…!! — крикнул в ответ Леон. И опять его голос потонул в шуме и гвалте, стоявшем вокруг. Тогда Пол, шестым чувством понимая, что его время уходит окончательно, быстро протянул парню медиатор — все, что у него было в карманах.

— Напиши!

Леон, которому тоже передалась спешка незнакомца, схватил с пустого пюпитра — на что рокеру ноты? — карандаш и быстро написал на медиаторе что-то.

Пол посмотрел на медиатор, затем на Леона.

Тот улыбался.

И Пол улыбнулся в ответ.

— Я понял. Да. Теперь я понял.

Порывисто схватил Леона за руку и быстро вложил в его ладонь медиатор.

— Это тебе. Может, еще встретимся.

И быстро побежал из зала. Он чувствовал, как истекают его последние секунды здесь и сейчас, и начинаются новые. Совсем другие.

— Scra… Scra…

— Господи, он, кажется, приходит в себя…

Пол открыл глаза.

Слева поблескивала пара синхронизированных магнитофонов Studer J-37 на 4 дорожки — в «Сержанте» на них Мартин сделал первую в истории многодорожечную запись. Справа — больничная тумбочка с белоснежным махровым полотенцем и что-то похожее на капельницу. Две разных стороны двух разных судеб. Предстояло выбрать одну из них. Просто выбрать.

Он медленно повернул голову влево. И услышав первую ноту, одну из двух, попытался ее пропеть. Но из горла пока что вырвались только хрип и шипение, как из старой церковной фисгармонии.

— Scra… Scra…

— Что он говорит?

— Scrambled egg… how I love… a scramled egg…

— Что? — прошептал склонившийся над ним очень бледный человек с усталыми, потухшими глазами за стеклами очков, водруженных на длинный, по-птичьи хищный нос.

Пол слабо улыбнулся, и слова вдруг сами полились из него.

— Два яйца! Я люблю тебя, яичница!!

— О, боже! Это по-каковски?

На него со страхом смотрели огромные, округлившиеся глаза Ринго.

— Думаю, это чешский, — авторитетно изрек Джордж, и Ринго посмотрел на него с большим уважением.