— Если вы, пожалуйста, объясните, капитан…
— Я думал, что ты знаешь, — Джим отстранился, держа моё лицо в ладонях и широко улыбаясь. — Я думал, что ты был добрым и вежливым, как всегда, и деликатным, и не упоминал об этом, потому что ты такой расстроенный и, так или иначе, ты всё же начал этот разговор, верно? Но я клянусь, я клянусь, что понятия не имел, что ты такой… тупица!
Больно… эмоциональная боль более сложна, чем физическая травма, я объяснял это много раз ранее.
— Джим, я приношу свои извинения за неудобство в понимании, прошу пояснить…
— Я люблю тебя, идиот!
Неподвижность. Тишина. Концентрация. Размышления и вопросы, так много вопросов.
Он любит меня? Он лгал? Нет, не было никакой цели в том, как человек мог меня любить…? Как могло существо, такое как Джим, любить меня…? Невозможно. Возможно ли это? Он только что заявил об этом, очевидно, это было возможно, если бы это было реально, если бы это было фактически, если бы я не был неправильно понят, если, конечно, я не придавал этому слову ошибочный смысл, а смысл Джима не был романтическим, или возможно…
— Вы живы.
— Чувак, ты действительно нечто, не так ли, Спок?
— Ты сказал, что я могу обнять тебя.
— О, это моё желание.
— Поцелуй меня.
— Я хочу Спооооока!
— Прости. Я снова прикасаюсь к тебе. Это так заманчиво!
— Мне нравится, что я могу просто делать это, когда захочу.
— Я знаю, что ты, очевидно, ничего не чувствуешь ко мне в… романтическом смысле. Я имею в виду, мы друзья, и я полностью согласен с этим, мне это нравится. Здорово. Мне нравится быть твоим другом. Но если бы ты меня привлекал, то это не было бы преступлением или чем-то ещё. Это то, что я пытаюсь сказать. Потому что я думаю, что ты действительно горячий.
— Я только что признался, что меня влечёт к тебе, и ты не думал предупредить меня, что ты собираешься снять свою одежду?
— Ты читаешь мои мысли?
— Обними меня?
— Я не говорю, что я влюблен в тебя или что-то в этом роде! — он не сказал этого… но и не отрицал этого.
Возможно, это была просто правда.
— Спок? Должно быть, мне нужно повторить? Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы ты разрывал связь, потому что я тебя люблю, — он наклонился вперёд, крепко сложив руки за спиной по причинам, которые я должен был понять позже. — Я действительно хочу поцеловать тебя, всё время, но я привык к этому, так что всё в порядке. Я имею в виду, если тебе нужно время, ты можешь просто продолжать стоять там немного дольше. Если ты хочешь.
Тогда мне может быть будет позволено сохранить её, эту маленькую связь, эти заветные узы…?
— …и хотя я признаю, что это немного нервирует, у меня, вероятно, есть ещё где-то минута не-поцелуя с тобой…
Такое повышенное количество вопросов для рассмотрения. И вот передо мной Джим с яркостью в глазах. Джим, говорящий бессмысленную болтовню, чтобы отвлечь меня, по всей вероятности, это всё ещё помогает, даже сейчас, или особенно сейчас.
— …о, а также, извини, я так много раз назвал тебя идиотом…
— Четыре.
Слабый смешок.
— Тогда, четыре раза. Эй, от твоей минуты осталось около пятнадцати секунд, — осторожно усмехнулся Джим, глядя на меня из-под золотых ресниц. — Тебе лучше сказать что-то до этого, или я собираюсь тебя поцеловать, и я не думаю, что смогу остановиться. И ты не сможешь пожаловаться, потому что я дал тебе справедливое предупреждение.
Девять секунд, сейчас. Недостаточно времени, чтобы адекватно выразить многое, а не в восемь, семь, шесть…
И поэтому я ничего не сказал, но позволил некоторому из того, что я чувствовал, появиться в моих чертах, и Джим издал слышимое хрюканье, или, возможно, это был подавленный стон разочарования и в две-три секунды…
Наши губы соединились, а затем расстались, чтобы позволить языкам танцевать, а метафоры здесь не запрещались, потому что точной науки было недостаточно для того, чтобы сдерживать мои эмоции, потому что стало невозможно отрицать, что у меня были эмоции, когда они выливались из моего тела с каждым поцелуем, которым мы делились, сродни приливным волнам моря Земли.
— Вы солгали, — сообщил я ему в первый раз, когда я позволил нам разойтись на мгновение, чтобы вдохнуть кислород. — Вы не дождались, оставалась последняя секунда…
— Заткнись, Спок, — рассмеялся Джим, — я думаю, мы оба дождались.
Самый веский аргумент.
Как восхитительны экспрессивные люди; Джим был песней из стонов и чуть сбившегося дыхания и низким гулом в горле, который я теперь узнавал. И вскоре его руки нашли мои, и его мысли разыскали мои в слепой тяге, и безумие медленно раскручивалось в глубинах моего разума, пока я не был достаточно насторожен, чтобы опасаться его захвата.
— Джим.
Он отступил назад, пытаясь вдыхать воздух и выгонять его изо рта, как грозу.
— Что это? Что не так?
— Я… вы должны позаботиться. Я могу… Я не могу полностью контролировать… Я боюсь причинить вам травму или нет… не имея возможности остановиться, если вы хотите этого, в любой момент…
— Нет. Нет, я не думаю, что я этого желаю, — Джим ухмыльнулся бесстрашно, когда ему страх был необходим, когда нужно испытывать страх, чтобы оставаться в безопасности.
— И я доверяю тебе, Спок, таким образом, каким ты ещё не доверяешь себе.
— Я… — это было нелогично, встретить трудность в выражении ему своей идеи. И всё же. — Я чувствую… — Глаза Джима слегка расширились, и он затаил дыхание, пристально глядя на меня. Это было важно, и ему нужно было сказать.
— Я чувствую страх, Джим.
Снова раздался этот звук, слабый, страдальческий вкрик, прежде чем он поцеловал меня в губы.
— О Боже. Спок, ты… я так сильно тебя люблю.
Сначала я поставил под сомнение актуальность этого заявления перед лицом того, что я только что разоблачил, но секунды шли, и всё, что Джим сделал, это сжимал мою форму своими большими человеческими руками, и дышал, понимание начало пробуждаться.
— Спасибо, — пробормотал я ему в лоб, который был прижат к моим губам. Этот момент, возможно, послужил точкой отсчёта. Внезапно меня затопила настоятельная необходимость сообщить ему о каждой детали, от ощущения, что я осмелился приплести любовь, отравленный ядовитым дождём и что теперь знал, что эту страсть разожгли мы совместно. — Джим, вы знаете… вы должны знать о моих намерениях… мои намерения… — Нет, он улыбался ярко, но нет, это не были правильные слова. Но как объяснить…
— Мне не нужно, чтобы ты говорил со мной о любви, Спок, — сказал тогда Джим. — Я уже знаю… Я знаю это сейчас. Мне не нужно слышать постоянных заверений… просто одного достаточно. Просто эта связь, этого… этого достаточно, и я скажу, что я люблю тебя, столько раз, сколько ты хочешь это услышать (и я знаю, что ты никогда не признаешь это вслух, но ты захочешь это услышать, и это нормально, потому что я великолепен, и я умею читать твои мысли буквально), но с тобой… всё, что я прошу у тебя, это то, что ты показывал мне.
Яркая улыбка превратилась в злую ухмылку, которая была чем-то ещё более ярким.
— Покажи мне.
Я взял его за руку и был неудачен в своих попытках задушить своего рода чувство, с которыми мне редко приходилось бороться. Для Джима было много новых впечатлений (не моё обычное блаженное безразличие) и некоторые знакомые; во-первых, гнев, а также презрение, но со временем пришедшие к уважению, оценке и… и теперь было неудовлетворительное, почти неудобно сильное почтение к этому человеку, который был, в конце концов, просто человеческим мужчиной, и всё же.
— Хорошо, чтобы продемонстрировать это должным образом, вы должны снять свою одежду. Капитан.
Это, конечно же, шокировало его.
— Да, сэр.
Ненадолго, конечно.
С восхитительной скоростью, рубашка, сапоги и брюки были отброшены в разные стороны, и я заметил своё собственное увеличение сердечного ритма и расширение зрачков, отразившееся там, где стоял Джим, тяжело дыша, и впиваясь в его красоту. Хотя я и не подозревал, что один, особенно заметный предмет одежды, остался.
