— Да. Сожалею. Но предложение обняться ещё в силе?

— Я не отменяю…

Джим вздохнул и тут же прильнул ко мне, его руки скользнули мне на спину, а шелковая кожа его щеки была приятной на ощупь.

Я контролировал себя, когда он глубоко вздохнул и прижался крепче.

Я контролировал себя, когда его нога медленно оборачивалась вокруг моего тела.

Я контролировал себя, когда его губы разомкнулись и я почувствовал влажный поцелуй на моём плече.

Я всё ещё контролировал себя, когда его ногти глубоко впились мне в спину, сгребая ткань моей формы, и внезапно его зубы впились в нежную кожу моей шеи, так остро…

— Капитан.

Я не вскрикнул. Не… совсем.

Джим ахнул и оттолкнулся, спотыкаясь отошёл назад, пока не ударился о самую дальнюю стену.

Он закрыл глаза, лицо напряглось.

— Я… не хотел?

— Это маловероятно, — прошептал я, нуждаясь в том, чтобы мысли были структурированы, ясны, без метафор или эмоций, нуждающихся в пустых фактах, чтобы в течение нескольких секунд придти в себя.

Но, к моему удивлению, я понял, что щит держался. Я всё ещё мог мыслить логически, я не терялся в цветах… пока нет.

— Знаешь, это очень нездорово. Это именно то, о чём Боунс предупреждал меня, и я знаю, что не должен этого делать, — Джим говорил об этом, но я всё ещё видел свежий страх в его глазах.

Но… он сказал, что это успокаивает его. Он сказал, что хочет этого. Как он мог теперь передумать и сказать, что это ухудшило его здоровье? Тупая боль болезненно пульсировала в моей голове. Возможно, «нездоровый» — не буквальный смысл? Мне нужна была логика. Так много противоречий. Так много эмоций.

Он солгал. Или он скрыл своё отвращение ко мне, потому что он был слишком добр, чтобы сказать мне об этом. Всё моё восприятие было неправильным. Но почему? Я не сказал, что получаю от этого удовольствие. Это было совершенно нелогично.

Он хотел этого, он всегда был инициатором этого. Я не понимаю…

— Спок?

Я посмотрел на него; он тяжело опирался на панель. Мои собственные сомнения и смятения мгновенно исчезли из-за его боли. Позволит ли он, чтобы я поддержал его, если я не спрошу разрешения?

Я контролировал себя. Моя логика не оставила меня. Понимание этого дало мне силу. Я бы нашёл способ помочь ему. Я не имел никакого значения. Только он имел значение. Только Джим.

— Спок, я поклялся, что на самом деле я не планировал… Мне очень жаль. Боже мой, мне очень жаль. Я не могу поверить…

Я не знал, как утешить его в устной форме, поскольку у меня не было ответа на его недуг; доктор МакКой был врачом, он должен был найти лекарство. Но я найду другой путь.

— Не извиняйтесь, это не…

— Я причинил тебе боль? — резко спросил он.

— Конечно нет. Не заботьтесь обо мне, моё единственное желание заключается в том, чтобы вы чувствовали себя лучше.

Неверящий вздох.

— Я понятия не имею, почему я это сделал. Что со мной не так?

— Вы больны. Доктор МакКой не должен был допускать вас к работе.

— О, он пытался остановить меня. Но пока он не сможет сказать мне, почему мне не разрешают работать, я буду работать, — твёрдо сказал Джим. — Если он не может указать на результат теста и сказать: «Ты заражен этим вирусом», я останусь на мостике. Эта миссия важна, Спок. Пять жизней зависят от нас.

— Я уважаю ваше решение, — я не мог не согласиться с этим.

— Спасибо. Просто… я понятия не имею, что со мной происходит. И я ненавижу это незнание. Он прислонился к стене и скользнул вниз, пока не сел на пол. Я осторожно подошёл к нему и устроился рядом с ним.

— Вам нехорошо, капитан.

— У тебя есть одна такая замечательная черта, заявлять об очевидном, Спок, — Джим слабо усмехнулся.

Внутри меня что-то заболело. Это была не боль, которая могла быть закрыта за стенами или защищена, или подавлена, или проигнорирована или забыта. Это была необходимость заботиться о нём, чтобы быть рядом в каждом образном и буквальном смысле этого слова.

— Двадцать две минуты осталось до того, как мы прибудем на орбиту планеты, капитан.

— …Ты пытаешься мне что-то сказать, Спок? — он дразнил.

— Да.

Слабая улыбка сказала мне, что тактика сработала. Обычно, это действовало.

— Я уверен, что вам будет полезно немного отдохнуть.

— Я не смогу отдохнуть за двадцать минут, плюс, я хочу вернуться туда, чтобы контролировать…

— Десять минут. Вы можете сидеть здесь, и я останусь рядом с вами ещё десять минут. Мы не будем говорить… и не будем ничего делать, — добавил я поспешно, на всякий случай. Джим фыркнул, затем кашлянул, а я продолжил: — Вы расслабитесь и сделаете глубокий вдох, и не будете волноваться десять минут. Закройте глаза.

Он сделал то, что я сказал, и я осторожно проследил мочку его уха пальцем, уместность уже давно была далека от нас, так что ещё одно нарушение этой границы привело к тому, что он незначительно побледнел.

— Вы попытаетесь достичь состояния, в результате которого вы вообще не будете думать о чём-либо.

Я сказал это тихо, и Джим издал слабый всхлип и сжал кулаки.

— Я не могу.

— Вы должны.

Его руки оставались напряженными. Я не мог позволить себе колебаний. Миссия была потенциально опасной, и если бы это небольшое спокойствие могло ему каким-то образом помочь, это было жизненно важно.

— Дышите глубоко и ни о чём не думайте, — конечно, ни о чём не думать — невозможно, но я допустил, что это заблуждение послужит моей цели.

— Вы будете чувствовать себя спокойно и расслабленно.

Я коснулся его руки так легко и мягко, как мог, и расправил пальцы. Я не чувствовал. Стены рушились, но ещё оставалась моя логика. Чтобы засвидетельствовать это.

— Вы почувствуете мир. В течение десяти минут. Вы позволите себе десять минут.

— Спок… — внезапным движением Джим сжал мою руку. Его хватка была сильной, а я даже не подумал о том, чтобы отпустить его. — Я не могу позволить себе спать сейчас, — в его голосе был ужас.

Я чувствовал боль.

— Я буду здесь, чтобы разбудить вас. Десять минут.

Он нахмурился, даже с закрытыми глазами.

— Но я…

— Я буду здесь.

— Обещаешь? — прошептал он.

— Обещаю.

С мучительной медлительностью всё его тело расслаблялось и становилось податливым рядом со мной, мышцы разжимались, напряжение уходило. Наконец он наклонил голову к моему плечу, мягкие золотые волоски ласкали мою челюсть. Он заснул.

И за те десять минут мы целовались в тишине, но Джим об этом никогда не узнает.

========== Часть 16. Шестнадцатый раз ==========

В битве было так много звуков.

Я напряг слух, чтобы захватить все; отделить каждую каплю воды, падающую на грязную землю, столкновение дерева с металлом в скрежете боли… но ревущий звук дождя заглушил все другие детали и оставил меня бессильным полагаться на слух в одиночестве. Я не мог разобрать характерный звук дыхания Джима, не говоря уже о слабом узоре его сердцебиения, чтобы убедиться, что он не был в опасности, и это означало, что я был вынужден смотреть вокруг каждые пятнадцать секунд.

Вычисленное отвлечение, которое могло, тем не менее, оказаться фатальным.

Мы находились на открытой поляне среди густого леса коричневых и желто-золотистых деревьев. До того, как злобные гуманоиды атаковали нас, они вручили нам тяжёлые деревянные посохи с зазубренными краями; возможно, сражаться с невооруженным противником, было нарушением какого-то этического или морального кодекса в их культуре. Джим получил булаву с заостренными шипами и немедленно отделился от меня в разгаре боя.

Они были очень примитивным обществом, едва превышающим эквивалент Железного века Земли и инстинктивно жестоки к нам. К счастью, все пять учёных были найдены до начала ливня, однако, на менее удачной ноте было подмечено, что досаждающая жидкость этой планеты была не просто раствором окисленного водорода, как на Земле. Взвесь радиоактивных элементов в нём предотвращала всякую активность транспортера из-за ионной интерференции, которая не позволяла регистрировать координаты отдельно взятого гуманоида и поднять его на корабль, тем самым оставляя сканеры слепыми для регистрации любых форм жизни.