Я разворачиваюсь на своем голубом пластиковом стуле и выхватываю карандаш у него из

рук. Желто-оранжевый карандаш летит через всю комнату, отскакивает, падает и катится

к новым ботинкам одного из учащихся.

– Дружище, это единственный карандаш, который у меня был, – Герберт, выглядящий

немного старше своих двенадцати, с темными кудрями на голове, опускает плечи и

вжимается в стул. – Я же просто шутил.

– Погоди, вот я встречусь с Матильдой, Герб. И ты пожалеешь, – говорю я, передавая ему

свой карандаш. Моя мама наполнила мой портфель столькими предметами, что мне

хватит на весь следующий год.

Мой лучший друг ухмыляется и пытается отмахнуться от меня, как будто он не

нервничает по поводу рыжеволосой девчонки, которая заливает его щеки краской того же

цвета, что у нее волосы. Мы несколько раз сталкивались с его пассией за это лето, потому

что все живем на одной улице, и он вел себя так, будто это не он держал ее руку в

последний учебный день седьмого класса, прежде чем ее мама не забрала ее на

потрепанном универсале.

– Я не понимаю, о ком ты говоришь, – говорит враль, вращая свой новый карандаш между

большими пальцами.

– Матильда Тип, – пищит Кайл достаточно громко, чтобы слышали другие, якобы

напоминая имя девочки, в которую Герберт влюбился, когда ему исполнилось

одиннадцать. – Ты держал ее за руку в прошлом году.

И снова, весь класс взрывается от смеха. В этот раз не из-за появления новенькой, а

Герберт любит внимание. Он принимает игру, кидая смятые шарики из бумаги в Кайла и

сочиняя на ходу о девчонках, которым он вскружил голову этим летом.

– Какая Матильда? – шутит он, пока миссис Алабастер не ударяет линейкой по своему

столу.

Когда мы все успокаиваемся и приступаем к работе, я поглядываю на ту, от которой

дрожит мое сердце. К моему удивлению, она убрала свои волосы в высокий хвост и ее

глаза смотрят на меня в упор, из-под затемненных стекол.

– Когда у тебя день рождения и почему этот город называется Кастл Рэйн (Прим. ред.: в

переводе Замок дождей)? – спрашивает она. Руки Пен полностью покрыты различными

дурацкими узорами.

– Двадцатого сентября. Потому что, скалы у берега похожи на замки, и здесь много

дождей, – говорю я с нервной хрипотцой в голосе.

Розовые губы растягиваются в широкой улыбке и Пенелопа говорит:

– Мой день рождения в этот же день тоже.

– Правда?

Она хватает меня за руку и тянет ее в небольшой проем между нашими партами.

Используя маркер, которым она рисует зеленые листья на пальцах, Пенелопа Файнел

разрисовывает мой ноготь на большом пальце руки в цвет деревьев на улице. Я ее не

останавливаю.

– Да, мой день рождения через шесть недель. Мне будет тринадцать, – она раскрашивает

мой следующий ноготь и говорит со вздохом. – Моя мама считает, что я должна

подружиться с кем-нибудь, потому что нужно устроить вечеринку в честь официального

перехода в подростковый период. Как будто это что-то очень важное.

– Быть подростком это круто, – говорю я.

Пен роняет мою руку и освобождает волосы от резинки.

– Я имела в виду поиск новых друзей.

***

Девушка, с которой у нас день рождения в один день, сидя под деревом в школьном саду в

одиночестве, и скучает за обедом. Я наблюдаю за ней через грязное окно столовой, где

сижу со своими друзьями, которые заняли все стулья вокруг круглого стола. В

совершенно новой одежде, мои друзья громко болтают о том, что они успели сделать этим

летом. Они очень громко смеются.

Отвернувшись от Пен, стараюсь вести себя как ни в чем не бывало. Как будто, моя новая

соседка не захватила мое сердце. Я распаковываю полностью органический обед, который

меня заставляет есть мама, и киваю, как будто понимаю, о чем все говорят.

– Ты видел «Соски темнеют в полночь», и не сказал нам? – спрашивает Кайл, сдувая свою

длинную светлую челку с голубых глаз. – Посредственный же ты друг.

Нахмурив брови, я роняю свой бутерброд с арахисовым маслом и медом и

переспрашиваю:

– Что?

– Ты же кивнул, когда Кайл спросил, знает кто-нибудь, что такое «Скинамакс», – говорит

Матильда Тип. Она кушает маленькой ложечкой пудинг из стаканчика.

Мое лицо ярко пылает, и друзья смотрят на меня с улыбкой пока я пытаюсь придумать,

откуда знаю о неприличных фильмах, которые крутили по кабельному каналу

«Скинамакс» прошлой ночью. Плохие художества и пузыри от жвачки затуманили мой

здравый рассудок.

Прежде чем я соглашаюсь с собой, что влюблен в Пенелопу, я выпаливаю часть правды.

– Я зашел в комнату Рисы, когда она смотрела это.

Кайл запихивает в рот фруктовый батончик и улыбается.

– Я рассекретил твою сестру.

Вставляя трубочку для питья в мой полностью натуральный сок, я увожу тему в сторону,

спрашивая у друга:

– А как ты, узнал об этом?

И он не переставая, до конца ланча рассказывает, как был не в состоянии уснуть

предыдущей ночью и пробрался в гостиную, чтобы посмотреть телевизор с выключенным

звуком.

– Бывают соски огромные и прям совсем темные, – рассказывает он с гордой ухмылкой на

лице. – А вагины волосатые.

Пообедав, я направляюсь обратно. Коридор полон народа и я не обращаю внимания, что

происходит впереди, пытаясь найти новый кабинет. Ровно на один час, каждый день, все

восьмые классы меняют свой постоянный кабинет на дополнительный, где проходит урок

для подготовки к высшей школе. Я, в будущем, хотел стать доктором и думаю, что знание

второго языка будет очень полезно, поэтому выбрал испанский. Когда получил новое

расписание этим утром, я взбесился, увидев предмет «Кулинария» вместо испанского

языка.

Но мама показывала, как пользоваться духовкой, поэтому все должно быть проще

простого.

Медленно бредя и поглядывая на номера кабинетов над дверьми, я в буквальном смысле

натыкаюсь на Пенелопу. Мы ударяемся головами и солнцезащитные очки, которые

скрывают ее глаза, летят с ее лица на пол. Кто-то нечаянно их пинает, и они скользят в

угол, приземляясь вверх тормашками. Удерживая Пен за руку от падения, я чувствую

тепло ее черного свитера.

– Черт побери, Диллон, – говорит она, держась ладонью за красное пятно на голове, там,

где мы столкнулись лбами.

– Извини, – бормочу я и тру свою ушибленную голову.

Тяжело вздохнув, Пенелопа заправляет волосы за ухо и смотрит на меня глазами без

очков. Никогда я еще не видел такой темный карий цвет, такие большие глаза и длинные

ресницы. Светлые веснушки беспорядочно занимают место на ее переносице и едва

мерцают на щеках.

«Симпатичная», – думаю я.

Тут Пеппер Хилл проходит между нами, сбивая Пенелопу на шаг назад. Пенелопа

понимает, что на ней нет очков. Автоматическим движением, она опускает волосы на свое

лицо, и улыбка исчезает с губ. Судорожно смотря вперед и назад, дыхание Пен заметно

учащается, и румянец пропадает с лица. Она крутится вокруг, но никак не может найти то,

что по ее мнению делает ее невидимой.

– Вот, они здесь, – говорю я, быстро направляясь в угол, где находятся ее очки.

Она выхватывает их из моих рук, и быстро возвращает их обратно на переносицу и

заходит в класс Кулинарии без единого слова. Автоматически следую за ней, сажусь на

свободное сидение рядом. Бессмысленно.

– Уйди отсюда, – произносит она, защищенная черными стеклами. – Ты меня бесишь.

Пододвигая свой стул ближе к ней, я наклоняюсь и вдыхаю запах травы и ветра

исходящий от ее одежды. Мне нравится, как она говорит уголками рта.

– У тебя есть велосипед? – спрашиваю я.

– Нет, – тут же отвечает она, расстраивая меня. Пен начинает заполнять лежавший на

столе для нас вопросник. Когда она начинает выводить «е» в своем имени, она поднимает