Игорь Петрович ускорил шаг, чтобы быстрее миновать отвратительное место, и даже прикрыл на ходу глаза, удивляясь при этом себе. Он вспомнил, как раньше, в его наконец завершающейся жизни, которая делилась всегда на две части, одна проходила среди достойных женщин и в приличных романах, другая же была полна мелкого и омерзительного разврата, к которому он тогда относился как к неизбежной составляющей физиологического существования, как к грязным подробностям гигиены, - вспомнил, как тогда действовали на него подобные картины, и удивился, что теперь не испытал ровно ничего, кроме естественной тошноты.
Значит, подумал он, и с этим действительно покончено, как я и предполагал.
И немедленно подвергся испытанию со стороны другого своего порока.
Уже почти у самого поворота к платформам в левом ряду стекляшек он увидел обычную забегаловку. Внутри освещенной коробки несколько человек стояли у протянувшейся вдоль стен узкой доски, ели сосиски, политые багровым соусом, драли куски жареной курицы и пили водку, темная тень которой просвечивала сквозь белые пластмассовые стенки стаканчиков.
Игорь Петрович глянул на часы. Времени до отхода было еще много, действительно рано приехал. С полминуты он колебался: во-первых, и с выпивкой отношения за последние годы сложились уже новые, если раньше он всегда был готов проглотить рюмку, и другую, и третью, совершенно не задумываясь о дальнейшем, поскольку ничего особенного из выпивки и не следовало - или ему казалось, что не следовало, то теперь он постоянно помнил о наказании дурнотой, дрожью, отчаянием; во-вторых, больно грязным было заведение... Но эта слабость оказалась более живучей, чем, как только что окончательно выяснилось, покинувшая его навсегда половая одержимость, - механически отметил Игорь Петрович и вошел.
Неловко перехватывая сумку, он расплатился за сто граммов и бутерброд с сомнительно розовой рыбой на бумажной тарелке, поочередно отнес выпивку и закуску на доску, в угол, и собрался уже по-быстрому со всем покончить, как обратил внимание на мужика рядом - конечно же, это был тот самый, от памятника!
Нельзя сказать, что Игорь Петрович очень удивился или, тем более, испугался. В конце концов, сегодня в его судьбе происходило важное, даже самое важное событие - она должна была полностью перемениться или даже прекратиться, сменившись совершенно другой - и некоторые странности, сопровождающие такое свершение, он готов был принять. Тем не менее, он посмотрел на преследователя с демонстративным удивлением, подняв вопросительно брови.
В ответ мужик деликатно улыбнулся, приподнял и слегка качнул в сторону Игоря Петровича свой стаканчик - точно так же, как это делал в таких обстоятельствах сам Ильин - и негромко пожелал удачной дороги. Ильин молча ответил тем же движением, и они выпили.
- Что ж, - сказал, чуть скривившись от проглоченного напитка, но ничем не закусывая, нежданый провожающий, - все успели сделать?
- Вроде все, - ответил Ильин, уже вовсе не раздумывая о природе собеседника и причинах его появления, какая разница, - вроде бы все... А если что и не сделал, обойдется... Всего никогда не переделаешь, а уж раз решил кончать, надо кончать.
- Это верно, - убежденно кивнул мужик, - верно... Значит, до главного уже додумались. Ну, тогда и правда пора. Вот только одно еще хочу спросить: вы за эти последние дни насчет себя к какому-нибудь выводу пришли? То есть я имею в виду, хороший вы были человек, или не очень, или просто говно, и зло вы делали только по слабости или намеренно тоже? Собственно, на этот единственный вопрос у меня нет ответа потому, что вы сами его никогда себе не задавали, оттого и некая пустота возникала всякий раз, как я пытался разобраться в вашем, извините, не подберу других слов, внутреннем мире. То, что вы называете сюжетами и сюжетцами, да еще банальные, полудетские рассуждения о банальных же предметах - а больше ничего, пусто...
Игорю Петровичу показалось вдруг, что разговор этот уже не раз бывал прежде и что мужик ему смутно знаком, но распутывать дежа вю было уже некогда. Он снова посмотрел на часы.
- Да, время, - сказал сосед, - вы ведь хотите успеть...
Он, очевидно, понял, что ответа на свой вопрос не получит, и уже смотрел не на Ильина, а в стекло перед собой.
- Не знаю, - сказал No 1. - Мне кажется, что я был не злой... А относительно пустоты вы правы, конечно, правы, только я на это вот что могу возразить: а разве есть другие? Разве в вас не пустота, и только мелочи какие-нибудь в ней болтаются, вроде моих сюжетцев или ваши собственные... А во многих и того нет. Насчет же добра и зла - это вы зря, это совсем из другой оперы, по-моему. Вот уеду - все и выяснится. Оставшиеся решат...
Он кивнул все так же глядящему на свое отражение в стекле человеку и вышел. По радио как раз объявляли о начале посадки на его поезд.
Вступив на длинный влажно блестящий перрон, он почувствовал вдруг давно не испытываемое, ушедшее вместе с частыми путешествиями: какую-то детскую гордость уезжающего. Она возникала всегда, но особенное ощущение избранности появлялось именно здесь, перед этим имперским путем, на чистом во все времена вокзале, среди приличной публики. Главная в стране ночная дорога была когда-то едва ли не единственной доступной роскошью, теплые вагоны, век не менявшийся уют...
И тут же, в тени указателя с номером и временем отправления его поезда, он увидел ее.
Вероятно, он обратил внимание на фигуру в темном потому, что она сделала небольшое движение, как бы собираясь преградить ему путь.
- Извини, пришла, - тихо сказала она, не приближаясь, но ее слова были хорошо слышны. - Просто так...
- Что ж ты извиняешься, я очень рад, - он отвечал, никакой радости не чувствуя, а только легкую досаду, все уже было кончено, он уже был в дороге, и ты не расстраивайся...
- Я не расстраиваюсь, - она действительно улыбнулась, и под косым светом, идущим от вокзальных больших окон, ее глаза блеснули сухо, ясно, по-дневному. - Чего расстраиваться? Все обойдется, ты прав...
- Столько лет, - вдруг, неожиданно для себя, сказал он, - а что на самом деле я про тебя знаю? Ничего...
- А что же про меня знать? - она пожала плечами, подошла чуть ближе, притронулась к его руке, в которой он держал сумку, чуть поскребла по ней ногтями, такая у нее была привычка. - Я человек легкий, легкомысленный, сама не очень задумываюсь о жизни, чего ж обо мне думать?.. И о каких годах ты говоришь? Мы ж познакомились на прошлой неделе... Ну, счастливо. Пока.
