На выходные дни Максим забирал дочь, и Лера не могла отказать ему в этом. Сначала Соня уезжала с ним неохотно, но постепенно папины акции стали расти. Он тоже стал заметной личностью, а главное — он был здесь. Его посылали в «горячие точки», он расследовал теракты на Кавказе, он ничего не боялся. Подружки и поклонники с трепетом произносили его имя, а знаменитый режиссер Юрген Грасс был далеко, в другой стране, и о нем здесь вообще мало кто что знал.
Сонина душа разрывалась на части, в итоге она стала менее общительной, в конце концов просто замкнулась в себе, и это очень беспокоило Леру. Повзрослевшая девочка, довольно сдержанная, даже скрытная, жила какой-то только ей одной ведомой внутренней жизнью, с глубокой страстью переживала свои многочисленные романы, при этом терроризировала поклонников, каждое утро тщательно пудрила нос Лериной пудрой, училась скверно, не признавала никакие авторитеты и стремилась к независимости во всем.
Когда маленького Юрика привезли из роддома, Соня сжалась в комок и не хотела даже смотреть на него. Ее сжигала ревность. Но Лера сумела найти подход к дочери, и через некоторое время Сонечка оттаяла и даже стала помогать матери. Лера преподносила все это так, что без ее, Сониной, помощи она вообще не сможет прожить и дня. А главное — тогда бабушка Магда еще иногда выезжала из дома, и когда она появлялась, Соня менялась на глазах. Они, мудрая старуха и восприимчивый ребенок, надолго уединялись в одной из комнат все той же малогабаритки, после чего Соня вела себя совершенно иначе, молчаливо и великодушно помогала матери, даже вела беседы с крошечным братом, который терпеливо слушал ее, сопя и тараща глаза.
Господи, разве могла Лера представить себе, что, пройдя через весь этот ужас, который приготовила ей судьба, и, казалось, не боясь уже ничего на свете, порвав со своим прошлым — с Красовским, с Максимом, — лишившись семьи ради своей безумной любви, она будет видеть своего возлюбленного только во сне! И опять же никто в этом не был виноват, кроме нее самой! Да, именно она много лет назад, отказавшись ждать журавля, улетевшего в далекое небо, схватила в руки синицу… Как пошло, банально, глупо! Он пожертвовал жизнью ради нее! Стерпится — слюбится… Нет, Максим ни в чем не был виноват перед ней. Просто он такой, какой есть, и никогда не был другим. И никакие звания и должности, никакие опасные и ответственные задания не изменят его сути. Он всегда будет той самой синицей, скучной и примитивной. Спасибо еще, что он не лукавит и не плетет интриги, хотя кто его знает, что там у него на уме… Действительно ли он так любит свою дочь, что ни за что на свете не хочет отказаться от нее? Или это упрямство, месть? Возможно, есть и то, и другое. Что ж, тем хуже. Но разве Лера сможет отдать ему Соню? Нет, это совершенно невозможно, об этом грешно даже думать! Она никогда не сможет заплатить за свою любовь такой ценой! А Юрген… Требовать от него, чтобы он принес ей себя в жертву. Заставить его отказаться от блестящей творческой карьеры, переехать в Москву… Нет, это полный маразм! Ей и самой с каждый разом все труднее возвращаться сюда после гастролей. Конечно, здесь ее дом, дети, работа, друзья. Но, если бы Максим не был так упрям, она уже давно жила бы с детьми в Германии. Наверное, была бы работа, она и там могла бы петь. А время идет и идет, и в жизни Леры опять ничего не меняется… Редкие встречи с Юргеном, телефонные звонки из Гамбурга, Бремена… Постепенно ее безумная любовь все больше превращается в фантазию ночных сновидений. Потом, просыпаясь в своей одинокой постели, она с ненавистью думала о Максиме, и никакие доводы рассудка не помогали ей избавиться от этой мучительной ненависти. Вот какую страшную штуку выкинула с ней судьба!.. Может быть, она где-то еще допустила ошибку? Но где?
Размышления Валерии Голицыной прервал звонок в дверь. Конечно, это был агент Лернера. Он молча передал запечатанный конверт и удалился. Лера не сочла нужным приглашать его в дом, угощать кофе. Посыльный есть посыльный, и не более того! Закрыв за ним дверь, она распечатала конверт и сразу начала читать сценарий.
Либретто нового шоу, словно в насмешку, называлось «Приключения накануне свадьбы». Фамилия автора ей ни о чем не говорила, сюжет показался примитивным и скучным. Она перечитала его несколько раз и не нашла для себя ничего, за что можно было бы зацепиться.
Современная молодая пара собирается в загс. Среди гостей присутствует бабушка невесты. Ей все не нравится. Она поет о том, что в прежние времена свадьбы справлялись куда интереснее. Разве это музыка? Разве это пение? Разве это пляски? Не заменишь магнитофоном живого голоса, не заменишь автомобилями свадебного шествия! Сцена разделена прозрачным занавесом на две части. На одной половине происходит современное действие, а на другой вдруг, как бы иллюстрируя песню бабушки, появляется старинное свадебное шествие. Девушки в нарядных платьях, в венках, с букетами полевых цветов. За ними движутся жених и невеста. Их сопровождают празднично одетые парни, гости. Все это окутано дымкой времени.
Невеста протягивает руки, раздвигает голубую дымку времени и шагает на другую половину сцены, подходит к невесте из прошлого. Никто вроде бы не замечает подмены невесты. Постепенно дымка рассеивается, на всей сцене исполняется несколько массовых номеров («Девичник», «Величание жениха и невесты» и др.). Но вот снова опускается голубоватая дымка, сцена темнеет. Стихает веселье, старинное свадебное шествие удаляется за сцену. Невеста бежит за ним следом, но прозрачная дымка не пускает ее, в этой дымке словно тает прошлое. Она снова в современной одежде, медленно бредет по сцене и поет грустную песню…
Лера отложила сценарий. Видимо, все это было придумано ради того, чтобы использовать музыкальный фольклор. Она не могла понять, почему продюсер прислал ей это. Она никогда не пела ничего подобного, русский фольклор мало интересовал ее. Надо было обдумать, найти точную форму отказа от этой сомнительной работы.
— Ну что, прочитала? — спросил Лернер по телефону.
— Да, и чуть не заснула. По-моему, это очень скучно.
— А у тебя есть что-нибудь более веселое? — спросил Лернер недовольным голосом.
— Борис Ефимович, вы ведь знаете весь мой репертуар!
— В том-то и дело. Но ты подумай, сколько можно петь одни и те же романсы? Ты не боишься стать звездой пенсионной аудитории?
— Помилуйте, но ведь я исполняю песни «Квадро»!
— Вот с ними и выступай! Продень серьгу в нос, выстриги полголовы!
— Борис Ефимович, да что с вами, ей-Богу?
— То, что репертуар надо расширять, искать новые формы. С авторами работать, а не ругать все подряд. Придумай что-нибудь сама, тогда можешь отказываться от других предложений.
Лера поначалу обиделась: с какой стати продюсер вдруг читает ей нотации! Если хвататься за каждую чушь, которую ему предлагают, можно совсем потерять свое лицо. Нельзя же показывать такую безвкусицу!
Она ходила по квартире, сердитая, недовольная и им и собой. Какие аргументы она привела? Да никаких. Не нравится, и все. Это неубедительно. И потом, действительно, что она сама предложила за это время? Да ничего. Весь ее русско-цыганский репертуар, в общем-то, всем давно известен. Он прав, нужно что-то новое. Все ее собственные импровизации недоработаны, это хорошо иногда, под настроение, но не для серьезных концертов. Уйти в «Квадро», петь с Адиком? Это тоже хорошо иногда, но у него группа чисто мужская, и вещи очень мужские. И потом, она индивидуальность, сама по себе, у нее есть какой-то свой стиль, а там можно раствориться и потеряться, стать тенью более яркой музыкальной индивидуальности. Если честно признаться самой себе, Лернер во многом прав. Я совсем погрязла в своих переживаниях, утратила фантазию, перестала работать, вот и качусь по наезженной дорожке. Он, наверное, решил меня расшевелить таким образом, заставить что-то делать, а не проводить время в бессмысленных страданиях. А мне и сказать-то нечего! Надо было срочно что-то придумать, но ничего не шло в голову…
