Не знаю, почему Андрей не нашел потом меня ВКонтакте. Возможно, он не знал моей фамилии, ведь мать могла ему и не сказать. Или все-таки мать сумела его убедить, что я очень плохая девочка и надо обо мне забыть.

Сама Анна Михайловна через какое-то время написала мне одно письмо, когда я была в больнице, упав с крыши из-за Паши. И я коротко ей ответила, что у меня все хорошо. На этом наша дружба с ней и закончилась. Шефство – это удивительная вещь, которую кто-то придумал для детдомовских детей. Кто-то хороший. Только он не учел одного. То, что мы пишем о себе в письмах и какие мы есть на самом деле – это разные вещи. А может, и учел. Просто найти способ помочь ребенку, который на самом деле никому не нужен вообще, очень трудно. Кучи канцтоваров и моющих средств, которыми нас вдруг раз в год заваливали, мешки со старой одеждой и обувью – это совсем не то. Мы не виноваты, что у нас так в жизни произошло, но ведь и те люди, которые нам хотят помочь, тоже ни в чем сами не виноваты. Виновата жизнь и удивительный божий промысел, по которому одному достается все, другому – многое, а третьему – вообще ничего.

Я часто об этом думаю. Чтение русской классики очень способствует таким размышлениям. Несправедливость – это главный закон жизни. И надо уметь жить и быть счастливым, несмотря на него. С какой бы стороны удачи ты не находился. Я лично для себя это давно поняла.

Виктор Сергеевич написал мне одно сообщение, пока я ехала в автобусе. «Забудь. В понедельник жду на танцах. Твой В.» Я подумала, что он еще выпил наливки, поэтому ему уже не так обидно и все произошедшее кажется теперь ерундой, возможно, даже смешной ерундой. Хотя когда я уходила, он смотрел на меня очень недобрым взглядом. Странно. Никогда не думала, что однажды такое у меня может произойти с моим бывшим тренером. Потому что все-таки надеялась, что главное в его отношении ко мне – это человеческое, а не мужское.

Интересно, бывают дни, когда ничего почти не происходит. Идет себе жизнь и идет, день похож на предыдущий, неделя пролетает незаметно. А иногда в один день происходит столько событий – вот как сегодня, например. А я ведь Виктору Сергеевичу так толком про собаку и не смогла рассказать, потому что он увел разговор в другую сторону, переключился на себя, на свои капризы и желания…

У общежития меня ждал еще один сюрприз. На стуле около стола вахтера, прислонившись к стене, сидел мужчина в старой коричневой куртке, грязных разбитых сапогах. На вид сапоги были разные: один внятно короче и шире другого. Рядом с ним стояла довольно большая клетчатая сумка, в таких сумках обычно на рынок тащат свои товары продавцы, она сама ничего не весит. Из сумки свисал серый носок. Я застыла. Я узнала мужчину сразу, хотя не видела его лет пять. Потому что это был мой отец.

– Леночка! – сказал он, всхлипнув. Встал, пошатнувшись и схватившись за голову.

Дядя Боря, мешавший чай столовой ложкой в большой красной кружке с белыми горошинами по бокам, неодобрительно нахмурился.

Я остановилась, не зная, что сказать. Письмо от папы последний раз я получала еще в детском доме.

– Привет, – кивнула я.

– А ведь без меня тебя бы на свете не было! – сказал папа и, все так же держась за голову, шагнул ко мне.

Я уловила явственный запах алкоголя и табака. Если кто-то хочет меня взбесить и настроить против себя, ему достаточно выпить, выкурить сигарету и подойти ко мне. Что именно меня бесит в этом сочетании – сам ли неприятный запах, слабость ли человека, состояние ли неадекватности или все вместе – я не знаю, но настроение у меня портится мгновенно. А поскольку настроение у меня в этот момент и так было не слишком радостное, я просто прошла мимо этого человека.

– Ах… – громко ахнул мой папа. – Да ты что… Я же твой отец…

Я обернулась с лестницы.

– И что? Что мне теперь – плясать от радости при виде тебя? Ты зачем приехал? Что тебе надо?

Дядя Боря, размочив жесткий сухарь в чае и теперь осторожно его откусывая, покачал головой, но ничего не сказал. Наши вахтеры наблюдают очень разные сцены. И поскольку их телевизор показывает плохо, то, что регулярно происходит в общежитии, несравнимо интереснее.

– Дочка… подожди… не уходи… у меня такие обстоятельства…

Я понимала, что если папа вдруг приехал ко мне, разыскал как-то меня, да еще и привез с собой какую-то большую сумку, из которой вываливаются носки, у него были причины это делать.

– Ты у меня квартиру украл, что ты еще хочешь? – спросила я.

– Я тебе… Я же тебе телефон подарил… Деньги на него клал…

– Ага, – кивнула я. – Это когда я была маленькой, я могла радоваться твоему телефону. А теперь я понимаю, кто ты и что. Мне ты – никто. И слушать я ничего не хочу.

– Дочка… Я очень болен… И… и мне некуда идти.

Я вгляделась в лицо человека, которого когда-то очевидно любила моя мама, раз я от него родилась. Но ничего не увидела. Ни родного человека, ни болезни, о которой говорил папа. Выглядел он неважно, но на больного похож не был.

– Чем ты болен?

– Можно, мы пойдем к тебе? – спросил папа. – Я очень устал, я долго ехал, голоден…

– Гости – до одиннадцати, – проворчал дядя Боря, но как-то неожиданно мирно и ненастойчиво.

– У нас гостям нельзя ночевать, – объяснила я своему отцу. – И, кроме того, у меня нет места.

– Я на полу посплю, – торопливо сказал папа.

– Да как на полу!.. Дядя Боря… – Я обернулась к вахтеру, а он тем временем встал и, кряхтя, держась за поясницу, побрел в сторону туалета.

Вот это да. Это, наверное, мужская солидарность. Пока этот человек, являющийся моим отцом по рождению, меня ждал, он наверняка порассказал о себе дяде Боре что-то такое, что заставило нашего вахтера, в нарушение всяких правил, сейчас сделать вид, что он ничего не видит и не слышит.

Я еще раз посмотрела на мужчину, который был моим отцом. Вдруг ему на самом деле плохо? Нужна помощь? Ведь приехал он зачем-то ко мне? Бывает же так… Вспомнил, что есть на свете я…

– Хорошо, пошли, – кивнула я. – Только насчет ночевки я не уверена. У меня соседка.

– Конечно, конечно, дочка… – заторопился папа. – Я понимаю, понимаю… Тут вот какое дело…

– Поднимемся сначала, – остановила я его.

– Да, да, как скажешь… А у тебя кипяток есть?

– В смысле – кипяток? Вода кипяченая, что ли?

– Ну да, водички бы мне теплой… Таблетки запить…

– А что, дядя Боря тебе даже воды не дал?

Папа ничего не ответил, достал огромный грязнющий платок, больше похожий на тряпку, и долго сморкался. Не могу сказать, что я боюсь инфекций, я почти не болею, но если заболеть, мне приходится очень туго. В прошлом году моя прежняя соседка однажды сильно болела, и через неделю у меня тоже заломило глаза, заболела голова, взметнулась температура. Приходил врач, выписал кучу всего, из списка я смогла купить только дешевый антибиотик – для соседки, она боялась без него не выкарабкаться. Но самое трудное было дойти до аптеки и до магазина. Попросить из девочек было некого, в общежитии еще ни с кем не подружились, обе мои хорошие приятельницы из училища уехали тогда к родителям. Пашу я просить не стала – себе дороже показать Паше, что ты в нем нуждаешься. Виктор Сергеевич всполошился, прибежал, привез сока, апельсинов, с ним тут же стала кокетничать моя соседка, а когда он ушел, она вымотала мне всю душу расспросами и слишком личными вопросами, на которые я вообще никогда не отвечаю. Мы несколько дней болели вместе, и это было крайне неприятно. Так что с тех пор я стараюсь рядом с сильно больными на занятиях не сидеть.

– Ты болен? – спросила я его.

– Болен, дочка, болен… Немного мне осталось…

Я с ужасом взглянула на папу. Он приехал со мной попрощаться? Что-то вспомнил, почувствовал… Что же с ним такое?

– Мне бы сесть… Или лечь…

– Может быть, в больницу, к врачу?

– Врачи отказались от меня…

Когда мы вошли в комнату, Лена лежала на постели, в лифчике и трусах. Окно, как обычно, было наглухо закрыто, в комнате было душно и сильно пахло жареным луком. Мы договаривались готовить только на кухне. Я увидела, что на маленькой плитке, которую кто-то отдал недавно Лене, стоит сковородка с остатками картошки. Плитка у нас нелегально – за ее использование нужно дополнительно платить, потому что она ест электричество. Лена прячет плитку под подушку. Однажды она перепутала провод, включила вместо настольной лампы плитку – шнур свисал сбоку. И легла полистать журнал. Пока плитка разогревалась, мы не могли понять, что за удивительный запах, я вспомнила, как наши мальчики пытались жарить плохо ощипанных голубей… Пожара не было, но воняло в комнате долго и пришлось покупать подушку, вместо старой.