Сейчас в нашу комнату заглядывало сразу несколько очень веселых и любопытных физиономий, заспанных и помятых.

– А чё там? А чё у них? А чё? А чё? – наперебой спрашивали все.

– Зарезали кого-то… – услышала я.

– А кто там? Кто? Кого зарезали?

– Там… там… – все так же трясясь, Лена показывала под кровать, куда я все-таки запихнула бедную Машку и приставила туда свою большую сумку, с которой я хожу на учебу.

Лене уже было не страшно, но она продолжала притворяться. Я давно заметила, еще в школе, что некоторые учителя как будто неправильно выбрали когда-то профессию. Им надо было становиться актрисами или, на худой конец, культмассовыми работниками – вести концерты, выступать, ходить в красивых платьях, говорить специальными голосами. И у нас некоторые девочки, которые учатся на учителя, явно не поступили в театральный. Или не решились туда пойти. А хотят они не преподавать географию или русский. Они хотят выступать. Наряжаться, переодеваться, в кого-то перевоплощаться… Вот как сейчас Лена.

Я видела, как она рада публике, как старается произвести впечатление. Как ей самой уже не только не страшно, но и смешно, а она изо всех сил играет и играет, тяжело дышит, трет виски и все повторяет: «Я такая слышу, а она такая на меня смотрит… А я такая… а она такая…» Ленин неистребимый сорняк «такая, такой», с помощью которого она описывает все ситуации, постепенно вытесняет многие ненужные слова, и ее рассказы часто сводятся к тому, что Лена говорит: «Я такая…», а дальше просто показывает, что она делала – испугалась, удивилась, обрадовалась. И сейчас она все снова и снова открывала рот и глаза и показывала, как она «такая» страшно испугалась, а собака «такая» на нее страшно смотрела и хотела разорвать.

Я подошла к Лене и оттащила ее от двери. Лена крупнее меня, но за счет жира, а не за счет мышц, поэтому я с ней справилась легко. Но это была моя самая главная ошибка. Лена заверещала так, что я услышала, как кто-то заорал ей в ответ с другого этажа. Все, теперь разбирательства не избежать.

Генка, тощий длинный парень, решительно прошел к окну и стал оглядываться. После того как он не сдал летнюю сессию, его должны были забрать в армию, потом передумали, и он то ли учится у нас, то ли не учится, берет какие-то академические отпуска, уезжает куда-то на два-три месяца, потом опять появляется. Генка пытался ухаживать за пухленькой Леной, но та его решительно отшивала. Генка на лицо несимпатичен, фигурой не вышел и небогат, так что шансов завоевать Лену у него мало.

За Генкой сейчас потянулся еще кто-то, и еще…

– Так! – сказал Генка неуверенным голосом и заглянул к Ленке под кровать.

Я села на свою кровать, закрывая ногами Машку. Собака моя не издавала ни одного звука и не шевелилась. Но, увы, Лена, вскочила на свою кровать, точно так же, как и вначале, и, показывая рукой вниз, заикаясь, стала говорить:

– Т-т-т-там…

Мне было ужасно противно. Я видела, что она устраивает весь этот цирк просто так, ради удовольствия, ради того, чтобы привлечь всеобщее внимание, и не знала, как ее остановить. Противно и обидно – ведь мы второй год живем в одной комнате, почти что дружим. Зачем же она так?

Генка, согнувшись пополам и еще раз пополам, встал одним броском на колени и попытался заглянуть под мою кровать.

– Уйди отсюда, – сквозь зубы сказала я.

– Он там! – радостно воскликнул Генка. – Там! Я вижу! – И потянулся длинной рукой под кровать.

Тут уже Машка не выдержала и зарычала.

Что тут началось! Лена опять начала визжать, Генка отшвырнул мои ноги и стал тыкать в Машку нашим веником, который ему кто-то тут же протянул. А тут и тетя Даша подоспела, которая не успела смениться с дядей Борей. Пересменка у них в восемь тридцать, через час.

Тетя Даша, подбоченившись, широко шагая на коротких коренастых ножках, раздвигая любопытных – в основном девчонок, в халатах и ночных рубашонках, продвинулась в середину комнаты и тоже заглянула под кровать.

– Ага! – сказала она. – Ну, понятно. Я тебя предупреждала, Брусникина?

– Я просто… – пробормотала я. – Я ее на минуту завела. Сейчас я отведу ее на улицу.

– Сейчас уже поздно! – усмехнулась тетя Даша.

– Да что в этом такого-то? – зачем-то стала спорить я. – Что случилось, я не пойму?

Я видела, что среди девчонок стоит Нина, и умоляюще посмотрела на нее, чтобы она молчала и не говорила, что она видела нас с Машкой в душе. Нина в ответ на мой взгляд пожала плечами и ушла, но бдительная тетя Даша проследила это. Пойдет потом к Нине шушукаться…

– Ага! – снова сказала она. – Вы еще крокодилов к себе притащите! Давай, выбрасывай ее!

– Да что, собака – тряпка, что ли, чтобы ее выбрасывать… Сейчас я ее отведу на улицу, – кивнула я.

Все постепенно стали уходить, понимая, что больше ничего интересного не будет. Лена, к которой все сразу потеряли интерес, вышла с Генкой в коридор, снова и снова рассказывая ему, как она, «такая», в темноте открыла глаза, а из-под моей кровати на нее смотрит «такая», очень страшная.

А тетя Даша стояла около меня и молча сопела. Что я должна была сделать? Жизнь в детском доме научила меня в такие моменты затаиваться и ждать, что сделает противник. И еще я точно знаю – если себя не отстаивать, тебя раздавят. Хотя могут раздавить и так – если окажешься один против всех. Но это бывает редко. Обычно враг один. И просто он собирает себе подмогу – тех, кто на самом деле к тебе никакой ненависти не испытывает.

– Ну? – сказала тетя Даша. – Я жду.

Я наклонилась к Машке, сказала: «Пойдем». Взяла с крючка свою куртку, накинула ее прямо на ночную рубашку и хотела выйти. Машка уже вылезла из-под кровати и стояла, прижавшись к моей ноге.

– Жду объяснений, – сказала тетя Даша.

Наверно, я все делала тогда не так. Мне нужно было подыграть тете Даше, которой очень хотелось быть главной. Нужно было извиниться, пообещать, что так больше никогда не повторится, повиниться, пожалиться, рассказать, какая я бедная сирота, у которой никогда не было собаки…

Но я молча вышла, поскольку круглая коренастая тетя Даша перегораживала проход – комната у нас очень небольшая, я еще сказала: «Можно?» и, обходя ее, поскольку она не двигалась с места, слегка задела ее локтем.

Тетя Даша схватилась за бок, ахнула, выругалась… В общем, разочарованная, что я не прошу прощения, обозлилась. Я не знаю, почему я не стала притворно извиняться. Я понимала, что так нужно сделать и, получается, полезла на рожон.

– Ну, Брусникина, я тебя запомнила… – сказала мне вслед тетя Даша.

Я слышала, как что-то все приговаривала Лена, всплескивая руками, а Генка ей поддакивал. Быстро спускаясь по лестнице с Машкой, я думала о том, что мне ведь с Леной придется жить дальше. Поменяться с кем-то нереально, да и Лена – не самая худшая соседка. Только очень глупая. А глупость – источник огромного количества бед. Зачем так было орать? Собака не рычала на нее, не кусалась… Я бы не оставила ее жить в комнате, я понимаю, что это невозможно. Так на самом деле кто-то заведет собаку, кто-то кота или двух, а кто-то приведет поросенка, козу или принесет ворону. Они тоже все умные и с ними можно дружить.

Я вывела Машку на улицу. Двора у нас нет, общежитие стоит прямо на дороге. Когда-то здесь был зеленый скверик, я видела старые фотографии. Но потом его вырубили и спрямили дорогу, проведя ее под нашими окнами. Может, поэтому Машка не захотела вчера спускаться в закуток у подъезда – здесь слишком шумно.

– Ну вот… – сказала я собаке, чувствуя себя предательницей. – Я забыла тебе взять хлеб… Ты же голодная… Я сейчас. Подожди меня вот здесь. – Я отвела Машку за дом, но она тут же вернулась со мной и стала смотреть на меня верными и грустными глазами. – Нет, подожди… Ты не грусти… Ты теперь моя собака… Просто ты будешь здесь жить, а я буду приносить тебе еду…

Я в точности не знала, где я буду каждый день брать для Машки еду. Может быть, договорюсь в столовой в училище? Там наверняка что-то остается… Отличная идея! Я понимала, что до встречи со мной Машка ведь как-то жила – ела, находила если не теплое, то сухое место для сна… Но я теперь чувствовала ответственность за нее.