Однажды во время таких поисков, проходя мимо какого-то постоялого двора, Рене увидел карету Мадлен. Сердце его скакнуло и, казалось, остановилось. Он приблизился к карете – она была пуста. Рене зашел в харчевню и огляделся. Зал был уставлен грубо сколоченными деревянными столами, за ними на лавках сидели горожане, крестьяне, военные. В противоположной стене виднелась ниша, где на огне жарилось сразу несколько поросят, нанизанных на вертел. Слева за стойкой хозяин наливал гостям вино из огромной бочки.

Рене двинулся было к нему, но тут заметил сидящего в углу Ксавье, кучера Мадлен. Подойдя к его столу, Рене плюхнулся перед ним на лавку и проговорил:

– Здорово, приятель.

Ксавье поднял на него глаза – он был порядком пьян. Ухмыльнувшись, он забормотал:

– А, «прекрасный господин Легран»… Мое почтение.

Перед кучером стояла огромная кружка, уже почти пустая. Оценив ситуацию, Легран спросил:

– Выпьешь со мной? Я угощаю.

Тот осклабился и с готовностью кивнул:

– Как не выпить, коли вы приглашаете? С превеликим удовольствием.

Рене крикнул хозяину: «Бургундского!» и повернулся к Ксавье:

– Что, приятель, ждешь хозяйку?

– Нет, сударь, в этот раз я тут один. Госпожа занемогла.

– Что же с ней?

Подошел хозяин и хлопнул перед ними две глиняные кружки. Ксавье жадно схватил свою и разом отпил половину.

– Да пустяки, женщины народ некрепкий. Дунет ветер, и они уже простужены.

Он помолчал, что-то обдумывая, и вдруг наклонился к юноше:

– Пари держу, сударь, что вам до смерти хочется все о ней разузнать.

– Ну-у-у… в общем-то, не очень, – с деланым равнодушием протянул Рене. – Да и сама Мадлен о себе рассказывала. Как ее фамилия? Я запамятовал.

Кучер расхохотался:

– Оно и видно, что рассказывала. Мадлен… Никакая она не Мадлен, а Анна, Анна де Ла Тур!

Рене показалось, что он ослышался. Богатейший, известный на всю Европу род королевской крови!

– Она из Ла Туров, графов Оверньских?!

– Ага.

– Полно, ты пьян, не может такого быть!

Ксавье, обиженный его недоверием, забормотал:

– Истинный крест, сударь, моя госпожа – графиня Оверни! Она старшая дочь графа Жана де Ла Тур де Овернь. А Мадлен – ее младшая сестра. Вот госпожа и развлекается, прикрываясь именем младшенькой.

Видя, как кучер распаляется, Рене продолжал делать вид, что все еще не верит ему.

– Ты сочиняешь, Ксавье, ерунда все это.

– Никакая не ерунда, – упрямо твердил тот, – истинная правда. Госпожа живет в своем замке в Монферране, а сюда приезжает по делам графства. Ее супруг сейчас в отъезде, а сестричку выдали замуж за флорентийца, некоего Лоренцо де Медичи, вот моя госпожа и скучает.

– Ага, еще и муж… Тоже небось какой-нибудь герцог или король, – рассмеялся Рене недоверчиво.

– А вот как раз почти король! Этот, как бишь его… регент.

– Брось, Ксавье, какой регент? Они при малолетних монархах бывают, а Франциску нашему уже лет тридцать!

– Да нет, сэр Джон не тут реме… регентствует, а в Шотландии. Слыхали про такое королевство? Он тамошнему королю кузен, брат, значит, двоюродный. А тот мальчишка пока. Вот супруг госпожи и живет сейчас там, а она одна, бедняжка.

– Да как же француз оказался регентом шотландским? Что-то ты путаешь, братец.

– Господин Джон по матери француз, а отец его шотландец, Александром Стюартом его звали. Он герцог Олбани, а тамошний король Яков – брат ему двоюродный.

Рене старательно запоминал все, что говорит кучер.

– А что ж госпожа-то так одинока, неужели детей у нее нет?

– Как же нет, – пьяно захихикал Ксавье, – есть. Ох… То есть нет.

Он испуганно замолчал, словно сболтнул лишнее.

Рене нахмурился, он никак не мог взять в толк, почему из этого надо делать тайну.

– Так есть дети или нет?

Ксавье угрюмо молчал. Рене сделал вид, что сердится.

– Говори!

– Если госпожа узнает, что я проболтался, не сносить мне головы. Вы уж не выдавайте меня, сударь.

– Хорошо, хорошо, я никому не скажу.

– Весной у госпожи ребеночек родился. Ну а поскольку муж в отлучке, ясное дело, что дитя-то нагулянное. Вот она дочурку-то тайно родила и спрятала, отдала крестьянке одной, Марии Дюваль, на воспитание. Я сам малышку и отвозил.

– Весной, говоришь? Значит…

Кучер закивал:

– Ну да, ну да. Ваш ребеночек-то, иначе никак.

У Рене сильно забилось сердце… Так вот почему Мадлен… то есть Анна исчезла! Она забеременела от него! У него есть дочь!

– Как назвали девочку?

– Бланка. Сейчас она Бланка Дюваль, а могла бы быть… Бланкой Легран, например. Ух, что-то мне нехорошо…

Ксавье уронил голову на руки и захрапел. Бросив на стол пару денье, Рене тихонько встал и вышел из харчевни.

Вот как оно сложилось! Он вступил в связь с графиней, женой регента Шотландии, и у него есть дочь! Судьба отняла у него одну дочку, но взамен подарила другую! Девочка растет в неизвестной крестьянской семье и ничего не знает об отце. Видимо, и о матери тоже. Она считает своими родителями тех, кто ее кормит и поит.

Рене навел справки – все, что в рассказе кучера можно было проверить, оказалось правдой. В самом деле, Джон Стюарт, герцог Олбани, выполнял обязанности регента при малолетнем короле Шотландии, а его жена, Анна де Ла Тур, графиня де Овернь, жила в одиночестве в замке Монферран, иногда навещая супруга, но большую часть времени все же проводя без него. Действительно, в последнее время графиня часто бывала больна, и ее никто не видел, кроме доктора и камеристок. Что ж, болезнь – удобная версия для дамы, желающей скрыть «интересное положение».

Поначалу Рене всерьез подумывал о том, чтобы отправиться на поиски Анны и дочери. Но по прошествии нескольких дней понял, насколько абсурдна эта мысль. Если он сделает это, то потеряет жену и сына. Путешествие в Овернь длинно и опасно. Допустим, он благополучно доберется туда, и что дальше? Анна живет в неприступном замке за высокими стенами. Даже если он встретится с ней, что это ему даст? Она, естественно, и виду не подаст, что они знакомы. И уж, конечно, не скажет ему, где дочь. Как ее назвал кучер, Бланка? Бланка… Красивое имя. Его дочь, Бланка Легран… Нет, увы, это всего лишь его фантазии. Девочку зовут Дюваль, и он не имеет к ней никакого отношения. Не стоит изводить себя бесполезными мечтами, пользы от них никакой. У него есть Женевьева и чудесный сын, они ему нужны, дороги, и он ни на кого их не променяет.

Между тем Франсуа рос не по дням, а по часам. Он был темноволосым, подвижным, худеньким мальчиком с добрыми глазами и обаятельной улыбкой. Ему шел пятый год, и теперь уже он, как когда-то Рене, сидел и завороженно смотрел, как отец ловко шьет перчатки. Больше всего Франсуа любил наблюдать, как родители делают рисунки для украшения готовых вещей. В эти минуты они казались ему настоящими волшебниками. Малыш настолько явно проявлял свой интерес, что отец предложил ему помогать делать рисунки. Ко всеобщему удивлению, Франсуа, который еще и говорить-то складно не мог, проявил большие способности к рисованию. Рене изумленно смотрел, как мастерски сын выводит очередную птицу или цветок.

– Господь дал моему малышу настоящий талант, – гордо говорил он друзьям.

Рене не мог не заметить, что в последнее время к искусству в Париже стали относиться с большим уважением. Идеями духовной свободы и творчества король Франциск заразился в ходе итальянской войны, перенес их во Францию, и здесь они все шире распространялись. Рене также помнил, каким почетом пользовались художники в Милане. Возможно, поэтому он и не стал возражать, когда Франсуа на воскресной ярмарке попросил купить ему картон, металлический грифель и краски. Малыш, став обладателем всех этих богатств, принялся восторженно рисовать все, что попадалось ему на глаза. Отец не мог не признать, что Франсуа очень точно передает формы, линии и цвет. Рене сам неплохо рисовал, однако вскоре он осознал, что в этом искусстве уступает своему пятилетнему сыну.