Помолчав, Филипп предложил:

– Пошли туда, где рыцарь сидел? Там хоть лавка есть.

– Не пойду, – набычился Рене. – Ты ж сам говорил, что там что-то шевелится.

Глаза Филиппа загорелись.

– Скорее, – бросил он и почти бегом направился за угол.

Схватив свечу и подойдя к месту, где они не так давно сидели, Филипп принялся осматривать гладкие камни. И почти сразу наткнулся на металлический штырь, под углом торчащий из стены. Внешне он походил на рожок, в который вставлялся факел, но не был полым внутри и располагался гораздо ниже. В торце этого странного предмета виднелась узкая ромбовидная прорезь. При нажатии штырь чуть двигался.

– Это рычаг! – догадался Филипп. – Я видел такие в одном старинном замке. Вот в это отверстие надо поместить ключ, и тогда он заработает.

У Рене загорелись глаза:

– Вдруг там потайная комната?! Давай искать ключ.

Но Филипп не двигался, задумчиво глядя на рычаг.

– Какая странная форма для ключа – длинный и очень узкий ромб. Что бы это могло быть?

Они замолчали, уставившись на прорезь. Их осенило одновременно.

– Меч!

– Ну конечно!

– Где он?

– Господи, мы ж забыли его положить в гробницу!

Они заметались в поисках меча.

– Вот он!

– Вставляй скорее, – пританцовывая от нетерпения, торопил Рене.

– Он совсем ржавый…

Поначалу казалось, что прорезь слишком мала для такого оружия. Но Филипп поднажал, и меч со скрежетом вошел в рычаг.

– Только бы не сломался! – Юноша перекрестился и потянул рычаг на себя.

Раздался громкий лязг, и часть стены со скрипом отворилась, словно дверь, подняв столб пыли и открыв узкий проход. Рене подскочил со свечой и засунул в него руку. Колеблющийся огонек осветил уходящий вдаль коридор с низким потолком.

Друзья напряженно уставились друг на друга.

– Ну что, пойдем?

– А что нам еще делать? До люка-то не добраться. А этот ход куда-то нас должен вывести.

Они подхватили суму, собрали остатки свечей и двинулись в темную неизвестность коридора.

Идти пришлось согнувшись: потайной ход был очень низким. Кое-где на стенах, обложенных камнем, были укреплены старые, прогоревшие факелы. На одном из них Рене заметил крестик, висевший на тонком шнурке. Он осторожно снял его. Крест был простой, выкованный из обыкновенного железа, но очень искусно. Рене, с молчаливого одобрения Филиппа, бережно положил крест в свой кошель, и они двинулись дальше.

Они прошли не меньше четверти лье, прежде чем уперлись в торец коридора. К стене крепилась железная лестница, а в потолке, который здесь был гораздо выше, находился небольшой люк. Замка нигде не было видно.

Поднявшись на несколько ступеней, Филипп достиг люка и уперся спиной в крышку. Мгновение – и она поддалась, осыпав друзей землей. В коридор проник слабый свет.

Через минуту оба уже стояли на небольшой лесной поляне. Вернув крышку люка на место и замаскировав ее травой, они тревожно огляделись. В лесу было тихо и сумрачно.

– Рене, я не понимаю, это закат или рассвет?

Тот пожал плечами:

– Давай подождем немного. Скоро будет видно.

И действительно, вскоре стало гораздо светлее. Друзья, опасавшиеся, что им придется ночевать в лесу, с облегчением вздохнули.

– А ты сумеешь найти дорогу? – с беспокойством спросил Рене.

– Дай подумать.

Филипп принялся ходить по поляне, что-то показывая руками и бормоча себе под нос. Минут через пять он ткнул пальцем в лес и уверенно заявил:

– Туда.

Вернувшись в казарму, Рене набросился на Тильона с кулаками. Филипп оттащил друга и, обернувшись к Жаку, холодно произнес:

– Угодно вам драться со мной на шпагах?

Тильон с ненавистью посмотрел на него, сплюнул под ноги и побрел прочь, процедив сквозь зубы:

– Да пошел ты!

Рене, с трудом отдышавшись, погрозил ему вслед кулаком:

– Попадись мне еще…

По весне Рене и Филипп сделали несколько вылазок к Мрачному дому, пытаясь обойти лес с запада и найти какое-либо указание на расположение клада. Но у них ничего не выходило, лес вокруг аббатства был огромен, и, сколько ни пытались мальчишки его обойти, им это не удавалось. Повздыхав, друзья решили отложить поиски до лучших времен.

В начале лета Филипп получил записку и, прочитав ее, куда-то умчался, никому ничего не сказав. К вечеру он влетел в комнату, где сидел Рене, глаза его были круглыми от возбуждения.

– Мишель и Робер приехали! – восторженно завопил Филипп.

Рене непонимающе заморгал:

– Мишель и Робер?

– Братья! Понимаешь? Наш сюзерен, Франциск Валуа, граф Ангулемский, переехал в Париж, и мои братья вместе с ним. Они теперь будут жить здесь!

Новость не обрадовала Рене. Неужели ему предстоит потерять единственного друга?

– Здорово, поздравляю, – осторожно проговорил он. – И что теперь? Ты уйдешь из школы?

Теперь уже Филипп недоуменно уставился на друга:

– Почему? Все останется по-прежнему, но теперь мы сможем навещать Мишеля и Робера. Они остановились вместе с графом, в Отеле Валуа. Не поверишь: они его вассалы, оруженосцы, а теперь еще стали его друзьями.

У Рене вдруг сильно забилось сердце. Он мечтал стать знатным человеком, общаться с сильными мира сего… Вот он, его шанс!

– А ты… ты будешь брать меня с собой? – запинаясь, спросил он. – Я бы очень хотел увидеть твоих братьев.

Конечно, Рене немного лукавил: его гораздо больше прельщала перспектива встречи с графом Ангулемским, будущим зятем короля, но Филипп этого не понял.

– Конечно, конечно! Мы будем всегда ходить к ним вместе!

«Мой бедный Рене, он ревнует меня к братьям, – подумал Филипп. – Не волнуйся, мы всегда будем друзьями и никогда друг друга не предадим!»

Он и представить себе не мог, насколько сильно ошибался.

Несколькими днями позже Париж праздновал именины короля Людовика. В полдень королевское шествие двинулось от собора Парижской Богоматери к Лувру. Рене и Филипп, празднично одетые, стояли в толпе горожан, с благоговением и восторгом наблюдая за разряженной кавалькадой.

Впереди парами гарцевали восемь всадников в полном рыцарском облачении, с плюмажами на шлемах; под лоснящейся кожей их коней перекатывались упругие мышцы. Следом на покрытом золоченой попоной скакуне ехал полный достоинства господин лет пятидесяти в красных одеждах, в плаще, расшитом лилиями. Четыре юноши ехали вокруг него, держа над ним парчовый паланкин, закрывавший всадника от яркого солнца.

По толпе пронесся восторженный шепот:

– Король… Это король… Людовик…

Народ восторженно приветствовал монарха, а тот время от времени важно склонял голову, благодаря своих подданных.

Позади короля ехали десятки рыцарей на вороных конях и дам в открытых повозках. Все были одеты в роскошные наряды, расшитые золотом и драгоценностями. Плащи некоторых всадников, украшенные звеневшими на ходу золотыми монетами, спускались до самой земли. На дамах были шелковые платья с длинными шлейфами и высокие шляпы в виде конуса, с вершины которого ниспадала легкая газовая вуаль.

Вот Людовик обернулся и сделал едва уловимый знак рукой, к нему тотчас подъехал всадник и вручил увесистый мешок из синего бархата. Король дернул за золотистый шнурок, достал из мошны пригоршню монет и кинул в толпу. Люди, взревев от восторга, принялись ловить металлические кружочки, яростно пихая друг друга локтями.

Филипп указал на двух конных юношей, ехавших среди придворных позади короля.

– Вон там, Рене, смотри, это Мишель и Робер, – гордо сказал он.

Перед братьями на белом коне ехал юноша лет четырнадцати, в зеленом бархатном плаще и элегантной шляпе с пером. Он сопровождал открытую повозку, в которой сидели две дамы, одна постарше, другая совсем молодая.

– Это наш сюзерен, Франциск Ангулемский, – прошептал Филипп. – А с ним его матушка и старшая сестра, Маргарита.