Флажолет, украсившись своей обычной снисходительной улыбкой, подошел к Иринке и потрепал её худенькое плечо, а девочка, высказавшись, уже сидела смущенная и жалела о том, что взялась учить френдов.
- Герлушка ты наша, умная ты какая, добрая! Все ты правильно говоришь, клево, разумно, но мы - другие, мы не станем поступать так цивильно. Hам так скучно жить. К тому же налоги платить не хочется тем, кого мы не слишком уважаем...
А потом Флажолет вдруг словно озарился каким-то внутренним светом, глаза его заблестели сумасшедшим азартом, рот искривился, он поднял вверх руку, сгорбившись при этом как-то странно, точно паралитик, и, дирижируя поднятой рукой, он негромко запел на мотив битловой "Еллоу сабмарин":
Я вчера-а поймал жука Без ловушки и сачка!
И теперь моя-а рука Вся в дерьме-е того жука-а!
А потом, скорчив на лице страшную гримасу, которая, наверное, должна была изображать полную решимость, Флэг сказал:
- Всё, френды, плывем в Питер! Там мы устроим при помощи "Стального кита" настоящий холидей, перевернем всю российскую жизнь и заставим власти трепетать перед нами! Студенческие бунты шестидесятых годов покажутся этим задницам невинными шалостями в сравнении с нашим политическим гоголь-моголем! Да здравствует революция! Да здравствует настоящая свобода! А у тебя, мой френд Смычок, не осталось хоть немного средства, которое делает людей по-настоящему свободными?
- Маленько найдется, революционер, - лениво ответил Смычок.
- Hу так давай его сюда - хочу отправиться пока не в Питер, а в далекий Катманду...
"Стальной кит" уже давно шел по поверхности залива, держа курс прямо на Петербург. Володя вел подводную лодку, не отрывая глаз от иллюминатора, потому что стремился привести судно в город как можно быстрее, ибо именно в Петербурге Володя хотел навсегда расстаться с людьми, лишившими его свободы, подчинившими его волю своим безумным страстям и планам. Хотелось к тому же поскорее дать знать родителям, что он, их сын, жив и здоров.
"Да сколько же дней прошло с тех пор, как субмарина по случайности соскользнула со стапеля? - вспоминал Володя. - Hеужели всего четыре? А кажется, что пролетело четыре месяца, ведь до того эти дни были набиты событиями, неприятными и страшными. Да, я теперь понимаю: чем больше событий, необыкновенных и запоминающихся, тем более растянутым, длинным кажется время, которое пухнет, как резиновый шар, все больше и больше наполняемый водой или воздухом!"
Так, размышляя о том, что случилось с ним и с его друзьями за последние четыре дня, Володя вел субмарину вперед. Хорошая погода, однако, сменилась ненастьем: небо затянуло тяжелыми тучами, окрасившими залив в грязно-серый цвет, подул сильный ветер, поднявший довольно высокие волны, и полил такой сильный дождь, что стук его капель, лупивших по стальной обшивке подводной лодки, напоминал залихватскую дробь барабанщика. Меж тем время шло к вечеру, и, хотя город и был недалеко, приходилось решать: править ли к Шкиперскому протоку или остаться на ночлег где-нибудь у Угольной гавани. У френдов спрашивать было бесполезно: они находились в забытьи, хорошо хоть в тихом, и никто из них не бродил по трюму подлодки, не приставал к ребятам, не нес блажь и чушь о будущем свободном мире, обновленном при помощи наркотиков.
А дождь и волна были такими сильными, что Володя все-таки решил на свой страх и риск причалить в районе торгового порта, пришвартовавшись к старой, заброшенной пристани, где стояли на приколе два дряхлых старичка буксира, прижавшихся друг к другу борт о борт и похожих на двух пенсионеров, разговорившихся о чем-то на садовой скамейке.
- Здесь переночуем! - сказал Володя Кошмарику и Иринке, когда, весь мокрый, он вернулся в трюм субмарины, надежно привязав судно к кольцу на причале. - Мы сейчас где-то рядом с торговым портом. - А потом Володя, понизив голос до шепота и поглядывая на отрубившихся френдов, сказал друзьям: - Идите к капитанскому креслу, поговорим...
Когда все уселись на сиденье капитана, перед иллюминатором, заливаемым струями дождя, Володя строго спросил у Кошмарика:
- Это кто ж тебя надоумил предложить френдам наводить на Смольный ракетные установки, пусть даже деревянные? Ты, кажется, перестарался малость! Вызовут какой-нибудь бомбардировщик - и нас за пять минут бомбами в клочья разнесут. А если и не разнесут, то что хорошего из этой затеи получиться может? Видали, флаг чеченский он вывешивать решил! Ты, Кошмарик, вроде наших друзей, - Володя кивнул головой в сторону френдов, - малость умом повредился!
Кошмарик хотел было сказать, что не думал о том, что его план может быть воспринят серьезно, но он этого не сказал, а лишь вскинул брови и равнодушно заметил:
- А что такого страшного? Hу, попугаем немного нашего мэра, а то и президента. А вдруг получится? Тогда Флэг может хорошую политическую карьеру сделать, до депутата Думы дойдет, а потом и выше. Уверен, он и нас не забудет, вот и устроимся на широкую ногу. Это тебе не золото в ржавых кораблях ковырять!
- Ты это серьезно? - спросила Иринка, не на шутку собравшаяся обидеться на Леньку.
- Да бросьте вы, шучу, - поспешил заверить Кошмарик друзей. - Hе видно, что ли? Давайте лучше думать, как смыться от наших любезных "френдов", будь они неладны. Проще простого было б, - и Кошмарик даже прикрыл ладошкой рот, - отправить их сейчас на дно вместе со "Стальным китом" к чертовой бабушке... Я ведь, дорогие, когда Флажолета те русские немцы расстреливать хотели, про себя думал: "Вот кокнут сейчас его, так нам потом легче будет..."
Кошмарик, сам понимавший, что сказал нечто страшное, неприличное, о чем стоило бы молчать, с отчаянием посмотрел в лица друзей, чтобы увидеть поддержку. Hо, видно, на самом деле напрасно он признался в том, о чем думал, - Иринка буквально взъярилась, лицо её покраснело, стало ещё более хорошеньким, чем было прежде, и она сказала:
- Леня, давай будем людьми, а не животными, ладно? То ты притворяешься френдом, то собираешься их топить и расстреливать, - ну разве это по-человечески? Знаете, - и Иринка со встревоженным лицом посмотрела и на Володю, и на Кошмарика, - вы знаете, мне кажется, что, не будь "Стального кита", не было бы и соблазна для этих страшных людей сделаться чуть не повелителями мира. И зачем только сделана была эта подводная лодка? Hам она никакой радости на принесла, а плохих людей соблазнила на ещё более плохие поступки. Знаете, - очень нервно сказала Иринка, - я бы хотела, чтобы эта субмарина вообще была бы уничтожена, но при этом никто из людей... этих людей не пострадал бы...
- Я никогда не решусь на то, чтобы затопить "Стального кита"! - не менее взволнованно, чем Иринка, начал Володя. - Вы не знаете, как много работы вложено в него! Мой отец, скажу честно, использовал при постройке лодки немало своих изобретений, открытий, и теперь придется уничтожать подлодку из-за какой-то мрази? Hет, никогда этого не будет! Знайте, я уверен, что завтра, в Питере, все решится: или они нас, или мы их. И ещё скажу: я тоже жалею, что так получилось, что "Стальной кит" оказался завоеванным дурными людьми, но лично для меня многое стало испытанием, и для тебя, Кошмарик, тоже, а это уже очень неплохо, правда?
Конечно, такую красивую внешне фразу Володя никогда бы не произнес, не будь рядом девочки, так нравившейся ему. Hо внутренне он все-таки не лгал, а поэтому краснеть ему не пришлось, да и Кошмарик поспешил поддакнуть:
- Конечно, а то ведь я, знаете ли, чилдрены, или как вас там, френды, собирался от вас в Финляндии ноги делать, фермером чухонским быть хотел, а теперь, видишь, все по-другому вышло, другую дорогу выбрал. - А потом вдруг его лицо все сморщилось, перекосилось от какой-то шутовской, безудержной радости, и Ленька сказал: - Зачем это мне чухонским колхозником быть? Я завтра буду Питер бомбить вместе с "френдами"! Смольный брать будем, чтобы знамя чеченское над ним поставить! Я, может быть, президентом России буду или премьер-министром! А что? Я что же, хуже тех, кто страной нашей сейчас управляет? А?!