И хотя историк, судя по его записям, не понимал, что рабство на Земле никуда не исчезло, а приобретало со временем лишь всё более цивилизованные формы; что всё это происходило и в ХХ веке в том числе и потому, что заправилы романтической мировой революции, хотели не искоренить его, а придать ему ещё более изощрённые формы, — тем не менее его пафос по поводу «свободы, равенства и братства», к концу жизни несколько сник.

«А что, люди стали более равными, если сравнить, держа в голове всё “за вычетом”? Да, в чём-то — более равными стали. А в чём-то, очень существенном, очень больном, очень затрагивающем строй души [7], они стали в другом смысле не-равными… И эта неравность мучает — судорогами, войнами родословных, кровопролитиями… [8]»

В 1994 году, в год смерти историка, началась война в Чечне. Но кровь уже лилась и в 1989, и в 1990, и в 1993. Историк не мог не задумываться о причинах войн и кровопролитий после того, как искусственно нагнетаемое противостояние двух систем (капитализма НАТО и лжесоциализма СССР и Варшавского блока) завершилось, но поскольку по своему мировоззрению он оставался атеистом-материалистом, то истинных причин новых войн понять был не в состоянии. Он лишь видел, что по каким-то причинам общество качнулось в идеалистический атеизм, и это обстоятельство вызывало у него вопросы.

«Или: вы видите Папу Римского то в одном конце мира, то в другом. И — миллионы людей перед ним на коленях. Разве мир нынешний стал более верующим [9], чем в прежние времена? Откуда эти миллионы, опускающиеся перед ЭТОЙ верой на колени, а не перед какой-то другой сейчас? Нет, мир, вероятно, не стал более верозависимым. Он, скорее, в чём-то более СТРАДАЛЬЧЕСКИЙ, ЗАДУМЧИВЫЙ. Он — мир, который потерял ЦЕЛЬ. Даже не какую-то определённую, она мнилась надеждой, а оказалась — иллюзией».

Все выделения крупным шрифтом в тексте — не наши, а самого автора, который отрицает определённость целей мира и не прочь рассматривать их как некую иллюзорную надежду, которая может быть утрачена по каким-то причинам. После чего задаётся вопросом: «А можно ли устроить жизнь без цели, заменив её задачами, последовательно развёрстываемыми (правильно было бы сказать — сменяемыми) во времени?» Но в этом и проявляется демонизм и собственная одержимость историка — подменить цели Промысла задачами, которые неверующему Богу человечеству может выставлять только демоническая «мировая закулиса».

«Потерял ВООБЩЕ ЦЕЛЬ КАК ТАКОВУЮ. И замер перед загадкой, как перед сфинксом: а можно ли устроить ЖИЗНЬ БЕЗ ЦЕЛИ? Допустим, заменить её ЗАДАЧАМИ: одни решим, потом — другие, последовательно развёрстывая во времени. Проживём так? Может быть, и проживу, говорит человек НЕ МОЕГО времени, а вот на колени перед Папой Римским встану… Значит, потребно чем-то заместить эту ушедшую цель. Значит, тоска осталась. Тоска по цели…».

5. Как видно из этих фрагментов, в конце жизненного пути на душе у историка было, мягко говоря, не спокойно — тошнёхонько: сменяющие друг друга задачи, не ведущие к Цели, издревле назывались суетой и томлением духа (см. Библию, книгу Екклесиаста), и М.Я.Гефтер это знал с детства. Но томлению духа альтернативы у него нет, возможно потому, что прежние любезные ему идеалы мировой революции, пришедшие в Россию с Запада, себя исчерпали, а новых идеалов у него просто не было. А не было потому, что цели, выставленные миру теми, кто мнит себя и сегодня, в начале XXI века, его хозяином, на поверку оказались ложными, иллюзорными. И вот историк почему-то решил, что «мир потерял цель».

Однако Жизнь устроена так, что мир (в данном случае имеется ввиду конечно мир людей) не может потерять целей своего существования, поскольку эти цели — вне его. Они в том, чему люди давно дали название — Божий Промысел. И многие люди всегда стремились осознанно выразить Промысел в делах своей жизни.

6. В июльском «Текущем моменте» мы затронули тему терроризма (дозволенного убийства во имя высших целей, например целей свободы) в контексте двух несовместимых по духу религиозных традиций, каким-то образом сосуществующих до сегодняшнего дня в Библии: авраамической традиции, проповедующей мир, любовь и прощение, и традиции, берущей начало от детей Адама — Каина и Авеля, в которой в конкуренции перед лицом «бога» допустимо даже человекоубийство.

Носителем последней стал исторически сложившийся иудаизм [10] и его псевдохристианское кальвинистско-протестантское перевоплощение. Последователями авраамической религиозной традиции были Моисей, Христос, Мухаммад [11]. Именно они в своих учениях стремились выразить цели Промысла в отношении мира. Их жизнь, их учение показывали всему человечеству, что проблема мира не в утрате им целей своего существования, как посчитал уважаемый многими авторитетный историк, а в том — насколько люди способны содержательно выразить цели Промысла в делах своей жизни?

А выразить их (идеи авраамической традиции) содержательно, то есть так, чтобы они были понятны всему обществу, мир может ровно настолько, насколько человек способен понимать язык Бога — язык жизненных обстоятельств, на котором Бог говорит с каждым отдельным человеком и человечеством в целом. Но даже если найдутся люди, способные выразить в определённой лексике цели мира, содержащиеся в Промысле, — это ещё не значит, что весь мир согласится с ними и обретёт осмысленность целей своего существования. Это условие необходимое, но… не достаточное. Достаточным условием является способность каждого отдельного человека понимать язык Бога — язык жизненных обстоятельств и жить осмысленно своей волей в диалоге с Богом. А чтобы это стало реальностью, человек должен научиться самостоятельно думать над смыслом Жизни. Получается некий замкнутый круг, вырваться из которого может помочь не вера в Бога, а вера Богу. После чего становится понятным и смысл следующих строк:

Путь Промысла Его

Неведом потому,

Что вера есть в Него,

Но веры нет Ему.

7. Сегодня для того, чтобы разорвать порочный круг, в который руководство террористического интернационала загнало человечество, необходимо действительно религиозным людям ответить на такой вопрос: Как могло случиться, что люди, приверженные на словах и лозунгах авраамической религиозной традиции стали действовать в традиции каинистов-кальвинистов? Как удалось руководителям террористического интернационала заставить работать на себя авторитетов религиозной авраамической традиции? Если общество будет искренним перед самим собой, то оно увидит, что исчерпывающий ответ на вопрос — по существу вопрос религиозный — не может быть получен вне области психологии личности.

И получается в некотором роде парадоксальный вывод: религиозное знание — тоже приданное к определённому типу строя психики. Но это кажущийся парадокс, поскольку он исчезает, перестаёт быть парадоксом при человечном типе строя психики.

В конце концов рассмотрение целей существования общества приводит к вопросу, который в предельно упрощённой постановке предлагает выбор альтернатив:

· Жить для того, чтобы «жрать»?

· Либо есть для того, чтобы жить?

То есть при выборе первой альтернативы «смысл жизни» субъекта и сообществ таких субъектов состоит в сладострастном стремлении к удовлетворению физиологических и бытовых нужд и не более того.

А при выборе второй альтернативы удовлетворение физиологических и бытовых нужд является необходимой основой для чего-то иного, составляющего смысл жизни каждого из людей и обществ.

И хотя редко кто из людей соглашается с тем, что «смысл жизни» его самого и общества в целом — в том, чтобы «жрать» — побольше и разного в своё удовольствие, — тем не менее даже многие из тех, кто сочтёт оскорблением упрёк в его адрес в том, что он живёт для того, чтобы «жрать», — живут именно так. Живут именно для того, чтобы «жрать», поскольку: