— Серьезно? И на кого бы подумали, произойди это в процессе вашего развода?

— А спалить недвижимость всех моих бывших мужей ни разу не подозрительно. Ты окончательно все мозги пропил?

— Ну, так сначала планировалась просто серия. Кто ж знал, что твой остолоп №2 может быть хозяином недвижимости в промышленной части города.

— Тебе он никогда не нравился.

— Ну, так его то ты сама выбрала…

— Не женись ты, ничего бы не было…

***

Восемьсот шестьдесят два дня и три часа… минуты Эффи уже не считала, вбегая в такой знакомый подъезд. Больше ни одной минуты. Хватит! Достаточно того, что один из годов её брака был високосным. Она примчалась сюда прямиком из библиотеки, в которой адвокат огласил завещание. Наконец-то можно дать волю эмоциям, а не кивать фарфоровым болванчиком, улыбаться и обмениваться дежурными фразами. Она свободна! Они свободны!

В глазах других людей Эффи была ужасной дочерью. Но, как-только стала известна полная сумма её наследства и все собравшиеся облагодетельствованные или обиженные покойной миссис Тринкет ушли в гостиную, тихо переговариваясь и стараясь не светиться от счастья, она поняла, что хватит с неё! Она не протянет ни секунды, не будет вынужденно улыбаться людям и делать вид, что всё в её жизни хорошо. Нет, она это действо освоила в совершенстве, но настала пора антракту.

И потому, Эффи ласково взяла супруга под руку и увлекла от его друзей в дальний угол, где, заботливо улыбнувшись, сообщила:

— Дорогой, мы разводимся, — и тон счастливый, таким с Рождеством поздравляют и всех благ желают. Хлопает его ладошкой по предплечью, обтянутому черной тканью, и идет вон из семейного дома.

Теперь она сама себе хозяйка, имеющая возможность купить вольную и получить то, что она хочет. И Эффи знает чего она хочет. Точнее кого.

Она честно старается не сиять, пряча нос в воротник синего плаща. Ей же и правда жаль, что умерла мама, причем так глупо: аппендицит. Но именно это открыло её дочери путь на свободу. Может именно своим завещанием мама извинялась? Возможно ли такое?

На пятый этаж многоквартирного дома она взлетает по ступенькам на одном дыхании, и облизнув губы, нажимает кнопку на стене у дверного косяка. В утробе квартиры раздается глухой перезвон. Главное, чтобы он был не на работе! Дверь открывается. На пороге Хеймитч: взъерошенный, в штанах и с голым торсом. На дворе уже почти одиннадцать. Неужели она его разбудила после смены? Ничего, она знает чем задобрить.

— Привет, можно? — счастливо улыбается Эффи. Сдерживает себя, чтобы не кинуться на шею, хотя так хочется очутиться в плотном кольце его рук. И настоятельно игнорирует удивлено приподнятые брови хозяина дома.

Хеймитч облизывает губы, ерошит волосы и отступает в сторону, давая дорогу. И что-то девушке подсказывает, что входить не надо. Не вовремя она.

— Митч, дорогой, кто пришел? — разносится по помещению звонкий женский голос. И через секунду его обладательница появляется на пороге комнаты. — Оу, извините… — как в дурной комедии тянет незнакомка в футболке Хеймитча с полотенцем на плече, — не хотела мешать…

«Черта с два ты не хотела. Выползла, чтобы продемонстрировать, что ты здесь главная!» — злится Эффи, недоуменно взирая на Эбернети. Откуда он её притащил?

Ей трудно описать спектр эмоций, взявший в тиски грудь от повисшего молчания. Там были и сомнения, и отчаяние. С каждым вздохом эти ощущения все теснее давили, угрожая перекрыть кислород.

— Эффи, познакомься, это Мейсили, — наконец-то, спустя бесконечные тридцать секунд, обретает дар речи Эбернети и поворачивается к девице с полотенцем, представляя ее, — моя невеста. Мейс…

Дальше Эффи уже не слышала… Как? Когда? Ее же не было всего восемьсот… и тут же себя поправляет: целых, её не было целых восемьсот шестьдесят два дня и три часа… минуты уже не важны. Её не было рядом и Хеймитч выбрал жизнь без неё. И кто же его осудит?

Мейсели, гостеприимно улыбается и что-то спрашивает. Слова застревают у Эффи в горле и она насильно их выталкивает, даже, кажется, угадывая с ответами. Интересуется, когда свадьба и сыпет поздравлениями. Через какое-то время этого аттракциона неловкости Эбернети все-таки интересуется у откланивающейся Эффи, зачем та приходила.

— Ерунда, — машет рукой девушка, изображая беспечную улыбку, — я развожусь, — и добавляет: — вот хотела сообщить… что поживу в семейном доме. — И отступает к двери. — Не берите с меня пример, буду должна подарок. До свидания.

В день их свадьбы Эффи танцевала. Она была прекрасна: идеально очерченные алые губы, элегантная прическа, тонкое шелковое платье, струящееся по соблазнительным изгибам её тела. И-снова-мисс-Тринкет кружила как в последний раз по темной комнате, освещенной размытым пятном подсветки огромного аквариума у стены, прикладываясь к бутылке шампанского и усиленно уговаривая себя пожелать ему счастья. Сквозь слезы и боль. И причиной им были не тесные туфли, хотя вскоре Эффи сбросила их, оставшись наедине с душой.

Она мечтала раствориться в музыке, чтобы убежать от нежелания признать, что все её девичьи фантазии разбились в щепки о взрослую жизнь. Он не любит её, не любит эту девицу с полотенцем на плече… Принять это Эффи отказывалась наотрез. И эмоции душили, угрожая тесной петлей обвиться вокруг шеи и перекрыть кислород. Страшный кошмар творился наяву и сколько бы она не пыталась рвать нити, сердце упорно возвращало ее в исходную точку.

Ей хотелось напиться в хлам, провести ревизию всего отцовского бара, расставленного на стеклянных полках, а потом спуститься в винный погреб и выбрать что-нибудь безумно дорогое и уникальное, являющееся жемчужиной коллекции и спрятанное в холодном каменном полумраке. Она заслужила. Её жизнь разрушена во имя того, чтобы погреб мог пополняться подобными бутылками и бочонками, чтобы деловые щупальца семейства Тринкет могли и дальше отхватывать всё большие территории, самые аппетитные куски… Она дорого заплатила за свободу, с которой теперь не знает, что делать. Но она придумает, справится.

Именно в тот вечер на место наивной девочки пришла новая Эффи Тринкет. Элегантная, манерная, немного взбалмошная и стервозная. Спрятавшаяся за ярким макияжем и экстравагантными привлекающими внимание нарядами. Нет, она не сомневалась в том, что где-то есть любовь, но лично она в ней разочаровалась. Всё хорошее, сделанное ею позднее, базировалось лишь на одном правиле: «какая польза будет лично мне от этого». Никакого сочувствия и меценатства.

Жизнь изредка сталкивала её с Эбернети, делавшего успешную карьеру в выбранной профессии, и, как отмечала Эффи, он не был похож на человека несчастного в семейной жизни. Чувствовала ли она по этому поводу досаду? Тринкет не знала, но достаточно расторопно научила себя абстрагироваться, а потом и вообще не чувствовать боли в душе от этих мыслей. Взаимопонимание, отличное знание болевых точек друг друга, на которые они нет-нет, да давили и досада сделали своё дело. Эффи и Хеймитч стали очень странными друзьями. Они не больше чем люди с общим прошлым, у каждого из которых свой путь, и при этом им удалось сохранить вежливость и доверие по отношению друг к другу.

Вскоре нашелся полезный мужчина, ставший вторым мужем, и дверь в прошлое с грохотом закрылась. Эффи Тринкет перестала им жить, вынеся из него все полезные уроки и запомнив ошибки.

***

— Значит, именно досадная оплошность натолкнула тебя на план дальнейших действий? — возвращается Эффи к волнующей ее теме.

Хеймитч неопределенно жмет плечами.

— А ты не подумал, что я буду идеальным подозреваемым? Сам же говорил, достаточно тень бросить.

— Это ты говорила. Как по мне, так хватило бы твоего алиби на один эпизод и ты вне подозрений. Твои счета девственно чисты, по подворотням с сомнительными личностями ты не якшаешься. Ты же не начала водиться с плохими парнями?

— Общение с тобой компенсирует их отсутствие с лихвой, — отфыркивается Эффи.

Хеймитч заинтриговано играет бровями. В ответ женщина хмурится, призывая не развивать тему во избежание травматизма. Она все еще на него злится и хочет огреть по голове пресс-папье, скучающим на столе. — Хорошо, допустим на складах не многолюдно, но как ты у жилья моего третьего мужа остался незамеченным? Там же район бодрствует круглые сутки.