3 и 4 марта происходит поворот в настроениях партийных и советских организаций Москвы и области в пользу одобрения действий СНК по вопросу о подписании мира, и в значительной степени это было связано с прибытием в город председателя ЦИК Свердлова и председателя Петросовета Зиновьева1239. Оба они приняли активное участие в собраниях партийных и советских органов, отстаивая позицию заключения мира на германских условиях. 3 марта на пленарном заседании Моссовета против подписания мира (он к этому времени еще не был заключен) выступил большевик Покровский1240.
4 марта на собрании в МК РСДРП (б) за резолюцию Зиновьева, одобрявшую заключение мира, было подано 10 голосов, против — 7*. Таким образом, МК РСДРП (б) под давлением рабочих масс отказался от своей прежней позиции неприятия мира на германских условиях.
В ночь с 4 на 5 марта проходила общегородская конференция Московской организации РСДРП (б) 8. Докладчиком на ней по вопросу о мире выступал Зиновьев, содокладчиком — Покровский. На конференции присутствовало 116 человек. В прениях выступали нарком Оболенский, Свердлов, Ярославский, другие товарищи. Точка зрения Зиновьева в поддержку позиции ЦИК, принявшего германский ультиматум, собрала 65 голосов. Позиция Покровского, которая, в сущности, не отвергала курс большинства ЦИК на принятие германских условий, была поддержана 46 голосами. Что же касается выступления Оболенского, призывавшего не ратифицировать мирный договор и осуждавшего решение ЦИК о принятии германского ультиматума, то оно было поддержано только 5 голосами. В итоге большинством голосов была принята резолюция1241, предложенная Зиновьевым. В ней одобрялось подписание мира, подчеркивалось, что в условиях хозяйственной разрухи и развала старой армии мы были вынуждены принять германский ультиматум. Резолюция выражала доверие ЦК партии и поручала своим делегатам на предстоящем партийном съезде «отстаивать единство партии во что бы то ни стало, осуждая «попытки к расколу, имевшие место в последнее время». Характерно, что и резолюция, предложенная Покровским, также требовала сохранения единства партии. И последнее об этом собрании. По предложению Зиновьева из 4 избранных на партийный съезд делегатов одно место было предоставлено сторонникам точки зрения Покровского.
В этот же день, 4 марта, проходило и собрание Московского Совета при участии представителей многих демократических организаций города•. Собрание открыл большевик Ногин. Первым рассматривалось тяжелое продовольственное положение Москвы. Затем по вопросу о войне и мире выступил Покровский. Сильно волнуясь, он изложил прежние и нынешние германские условия мира и подчеркнул: «Новые германские условия преследуют единственную цель — задушить русскую революцию, и только с этой точки зрения и можно рассматривать домогательства немцев». Высказываясь против подписания такого мира, он говорил, что мы вместо передышки получим деморализацию, что, «если сейчас пролетариат и крестьянство встанут на борьбу, немцы не смогут с ними справиться».
Прения по докладу Покровского были жаркими1242. Излагавший точку зрения ВЦИК Свердлов говорил, что первоначально думали отклонить предложенный немцами мир, и лишь после больших раздумий приняли решение принять его. Никто не может доказать, что, подписывая мир, мы не получим передышки, подчеркивал Свердлов, и для того, чтобы подготовиться к революционной войне, и для того, чтобы народ мог лучше понять и оценить обстановку в стране. «Члены Центрального Комитета,— заявлял также Свердлов,— учтя создавшееся положение в Европе, считали нецелесообразным растрачивать революционные силы русского пролетариата».
Выступавший от левых эсеров Д. А. Черепанов призывал всех встать на защиту Советской власти и продолжать борьбу с Германией. Большую речь на собрании произнес Зиновьев. Ее лейтмотивом была мысль о том, что «если мы соглашаемся» на предъявленные нам немцами условия, «то только в целях тактических». Социальная революция, говорил он, распространится, несомненно, и на Запад, но никто не может сказать, что это произойдет уже через неделю. И поэтому у нас нет иного выхода, кроме принятия германского ультиматума. Оратор заявлял: «Если о чем приходится, однако, жалеть, так это то, что сепаратный мир не подписан ранее. Напрасно мы приняли те забастовки, которые были в Австрии и Германии, за девятый вал революции, когда это был только первый. Теперь нам наступили коленом на грудь. Нож приставлен. Немедленный ответ должен быть дан сейчас или никогда. И мы принимаем ультиматум».
Зиновьев напомнил, что против нас стоят «не кучки белогвардейцев», а германские корпуса, два из которых расположились в Двинске и Пскове. Он говорил, что наша революция совершается в стране с преобладающим крестьянским населением, которое сейчас не хочет и не может идти на войну, требующую серьезной подготовки. Зиновьев подчеркивал, что нам придется ввести воинскую повинность; пока же «мы должны спасать колыбель международной революции», иначе нас разгромят. «Уже сейчас ушел на фронт весь цвет рабочего класса,— заявлял оратор.— Мы выдвигаем на гибель членов нашей партии и тем ставим на карту ее существование. Конечно, преступно было бы говорить, что мы должны сложить оружие, но принять бой мы должны при более благоприятных обстоятельствах».
Критикуя Зиновьева, большевик Г. А. Усиевич высказывался против подписания мира. Мнение о том, что его заключение даст для революции в России передышку, неправильно, говорил он, ибо германская реакция просто задушит нас. Через несколько месяцев Усиевич погибнет в боях против белочехов. Выступавший в прениях Покровский говорил, что перед нашей мирной делегацией еще в январе стоял вопрос — порвать с войной или революцией, и выход из войны без подписания аннексионистского мира стал попыткой порвать с ней, не порывая с революцией. Большевик Н. И. Муралов в свою очередь сказал, что хотя и придется подчиниться решению ЦИК о подписании мира, однако нам все равно будет необходима армия для защиты завоеваний революции.
Итогом этого собрания не было принятие какой-либо резолюции, но сдвиг общественного мнения в пользу подписания мира был тем не менее налицо. И это хорошо показало заседание Петросовета, проходившее 5 марта '.
Его открыл в 7 часов вечера Володарский. На повестке дня стоял вопрос о подписании мирного договора. С докладом выступил возвратившийся из Москвы Зиновьев. Нам надо сказать решающее слово «по вопросу о принятии неслыханно тяжелого мира», и первое движение души, говорил он,— лучше умереть, чем принять такой мир. «Но когда наступает момент трезвого учета обстоятельств,— продолжал Зиновьев,— мы приходим к тому заключению, что нет другого выхода, как подписание мирного договора». Оратор рассказал о положении дел в Московской партийной организации, где лозунг революционной войны собрал лишь 5 голосов, и в этой связи Зиновьев на примерах показал беспочвенность призывов сторонников такой войны. Он говорил, что запись, например, в Москве в Красную Армию происходит довольно слабо по сравнению с тем, что писалось об этом в газетах и говорилось в принимаемых резолюциях. Так, сообщалось, что в Красную Армию записалось 80 тысяч добровольцев, и на фронт, дескать, отправляются отряд за отрядом, а на поверку оказалось только 3 тысячи бойцов1243. Подчеркивая, что возможностей для ведения революционной войны таким образом нет, Зиновьев напомнил собравшимся сказанные Бухариным слова. Последний говорил, что будь он «германским империалистом, то он не довольствовался бы теми широкими возможностями и выходами, какие дает ему настоящий мир, что он пошел бы дальше, не постеснялся бы оккупировать Петроград и разгромить Смольный». И в этой связи Зиновьев говорил, что такая опасность существует, однако война на Западе, нехватка продовольствия у немцев, возможность восстания придушенного германского рабочего класса позволяют надеяться, что Германия, «по всей вероятности, ограничится ограблением земель, ибо своя шкура ближе к телу, и рисковать ею слишком опасно».
