Отстаивая свою точку зрения, Евдокимов подчеркивал, что «мы живем в обстановке социальной революции» и не должны бояться, что «массы нас не поймут», на что последовала реплика другого выступавшего — П. J1. Пахомова, заявившего, что «если будет необходимость вести революционную войну, то массы поймут, что необходимы часовые для защиты» революции6.
В своем заключительном слове Карл Радек, согласившийся с точкой зрения Евдокимова по вопросу о революционной войне, высказался и относительно того, как он понимает положение России в окружающем нас мире. «Перехожу к сепаратному миру,— заключил Радек.— Я не верю в то, чтобы Вильгельм был принужден дать нам честный мир. Если революционное движение в Германии будет настолько сильно, что принудит Вильгельма заключить мир, то это движение перекинется... в другие страны, и мир будет всеобщим. ...Война накопила такой горючий материал, что если даже нас сейчас не поддержат, нас разобьют, то через */г года вспыхнет международная революция. Победа пролетариата в одной стране невозможна. Единственная реальная политика — это политика революционного дерзания. Теперь малейшее шатание, малейший компромисс может погубить революцию. Никаких сделок с капитализмом»'.
Пока же в переговорах наступил перерыв. Но военные действия, как известно, не возобновились. Одно это уже было огромным достижением Советской власти. После возвращения нашей делегации в Петроград
24 ноября состоялось объединенное заседание ВЦИК и Петроградского Совета, заслушавшее отчет о ходе переговоров в Брест-Литовске. Докладывал Каменев. Подчеркнув, что задачей нашей делегации было «перевести дело мира из области слова в область дела», Каменев обратил внимание заседания на то важное в политическом отношении обстоятельство, что «состав нашей делегации нарушнл все представления старого мира о дипломатии и о том, как должны вестись переговоры между государствами. Вы послали для переговоров не дипломатов, а представителей политических партий... а также представителей тех слоев, которые осуществляют власть...»2. Он подробно доложил на заседании о тех пунктах условий перемирия, по которым возникали в Брест-Литовске разногласия. Так, по вопросу о запрещении переброски войск он подчеркивал: «Мы заключаем перемирие, ведем борьбу за мир не путем предательства рабочих и крестьян, одетых в солдатский мундир, к какой бы стране они ни принадлежали, и мы требуем гарантий, что перемирие не будет использовано против союзных народов»Рассказал он и о причинах настойчивых требований советской делегации очищения Моонзундских островов. Это делалось, говорил Каменев, по совету наших военных экспертов, считавших, что с этих позиций создается непосредственная угроза Петрограду, революции. Мы не рассматривали условий перемирия, представленных в письменной форме другой стороны, говорил на заседании Каменев, а предложили устроить перерыв в переговорах, чтобы обратиться к народу, к вам за указаниями о наших дальнейших шагах в Брест-Литовске. Каменев доложил также, что мы требовали гарантировать братание солдат на фронте, но после дискуссий согласились на пункт в следующей редакции — «организованное общение солдат воюющих стран допускается»215. Что же касается свободного провоза революционной литературы из России в Германию, а через нее и в другие воюющие страны, то немцы охотно соглашались, объяснял Каменев на заседании, доставлять такую литературу в Англию, Италию и Францию, но были против ее доставки в Германию, и поэтому мы не смогли принять этих «услуг» Германии. Оценивая первый этап работы мирной конференции, Каменев указывал: «Я могу сказать смело на основании своих впечатлений— для сепаратного мира у Германии предел уступок весьма и весьма широк»216. И далее он заключал: «Мы были смелы, так как мы выражали стремления народов всего мира к миру. С одной и другой стороны испробована сила штыков, но не использована еще сила революционного энтузиазма народов всего мира, а эта сила огромна»217.
С уверенностью в успех переговоров выступал в этот же день, то есть 24 ноября, на съезде левых эсеров и член нашей делегации Мстиславский. Подчеркивая, что в Брест-Литовске мы определенно «заявили о своей платформе всеобщего демократического мира и показали, что от этой платформы не отступим ни на йоту», оратор еще раз подтвердил, что мы «мыслим только о мире демократическом, о мире всеобщем и честном, а не о варварском сговоре отдельных государств за счет угнетенных народов»218. «Я лично думаю — немцы стараются идти на уступки»,— подытожил свое выступление Мстиславский
Оптимистически прозвучало мнение о первом этапе работы мирной конференции в Брест-Литовске и рядового члена нашей делегации Н. К. Белякова, который представлял в ней солдатскую фронтовую массу, хотя сам он был старшим унтер-офицером219. Беляков в газете заявлял: «...у меня полная уверенность, что заключение с немцами перемирия и мира вполне возможно и без проволочек» 220.
И здесь мы позволим себе еще процитировать отдельные места и статьи «Брестские переговоры» С. Мстиславского, который напишет ее по свежим следам, но все же спустя ряд дней, а опубликует эту статью выходившая в Севастополе газета эсеров «Вольный Юг»221. Думается, автор весьма зримо и хорошо подметил ряд деталей брест-литовских переговоров, в ходе которых за столом встретились два диаметрально противоположных мира. «Поединок начался» — так сразу же характеризовал автор открытие переговоров, представляя делегации. Мстиславский писал: «Весь ряд германской делегации поблескивает разноцветной эмалью крестов, полумесяцев и звезд на темных походных мундирах. И, отрываясь глазами от этого ряда, перенося взгляд на «нас», «чувствуешь», в буквальном смысле «глазами», глубокое различие двух — лишь узкой полосою стола разделенных в этой комнате — миров. Разве не «симво-личны» в высшей мере хотя бы только эти — точно нарочно друг против друга посаженные — старый, сивый весь, до прозелени, крестьянин Сташков, в зипуне и рубахе — и австрийский ротмистр, в невозможной высоты желтом воротнике, весь усеянный побрякушками, унизанный кольцами — от мизинца до большого пальца».
Мстиславский дает и оценку сил, севших друг против друга за стол переговоров, оценку, не лишенную определенных оснований. Он подчеркивает: «...силы двух — сошедшихся на этот поединок — станов были слишком явственно, слишком вопиюще неравны. Русская делегация, собранная наспех, из элементов далеко не «одинаковой тактики» и — главнее всего — совершенно не успевших столковаться между собой, не имевшая строго выработанных директив — за исключением «ядра» делегации, трех представителей партии большевиков, получивших инструкции от Совета Комиссаров, должна была состязаться с противником опытным, заранее обдумавшим все свои ходы. Недаром перед каждым из германских и союзных им делегатов лежали аккуратно отлитографированные листки с какими-то инструкциями, замечаниями, меморандумами... А перед нами лежали только — теми же немцами заготовленные, в чистеньких синих папочках — чистые листы бумаги».
И далее Мстиславский продолжал: «Правда, делегация — отвергнув «приемы старой дипломатии», предлагала германцам помериться силами как будто новым методом, исключавшим преимущества «прежней подготовки» противника. Но вся беда в том, что существо всякого рода «преимуществ» — не в самих приемах, но в опыте». В доказательство этого положения Мстиславский приводит в своей статье пример из переговоров в Брест-Литов-ске, указывая на следующий факт: «...когда — до приступа к «поединку» т. Иоффе — многозначительно указал ген. Гофману на «особенность» наших дипломатических приемов, совершенную прямоту заявлений и полную гласность каждого произносимого здесь слова,-» председатель немецкой делегации принял это к сведению с совершенным спокойствием, в котором светилась твердая вера, что... политика останется политикой, даже когда ее ведут «санкюлоты»...»
