Люди, как муравьи, копошатся в подвалах, в ужасе прислушиваясь к новым разрывам. Некоторые теряют рассудок, начинают буйствовать, беременные женщины рожают от ужаса. Тот, кто рискует высунуть голову из подвала, с кашлем и рвотой падает обратно: "Газ!"

На улицах слышны звонки пожарных: "Пожар!" Горит не в отдельных местах, а всюду, во всех кварталах. Таково действие термитных бомб весом всего лишь по 25 кг, сброшенных тысячами над городом тихо и незаметно в грохоте и треске разрывных бомб. Жидкая масса термитных бомб просачивается сквозь крыши, сквозь сухие балки и потолки. Храбрецы-пожарные направляют свои брандспойты в очаги пламени, но жидкий термит вскипает еще сильнее, смешиваясь с водой.

Во всех Кварталах города портится водопровод, под землей разрушены трубы, зияющие воронки наполняются водой. В предместьях разрушены водопроводные станции.

На набережной д'Орсэ пожарные берут воду из Сены и поливают горящее здание министерства иностранных дел. Но вот загораются все дома этого квартала. Пожарные, выполняя свой долг, мужественно борются против огня, против удушливых газов, спасают, помогают, но понемногу каждый начинает понимать всю бесцельность этих усилий.

Что могут сделать несколько тысяч пожарных против горящего и отравленного газами гигантского города? Для этого едва ли оказалось бы достаточно целой армии пожарных, сотен тысяч людей. Санитарные автомобили с красным крестом прокладывают себе дорогу до развороченным улицам, но их там мало! Врачи работают в больницах с высоко засученными рукавами, как на поле сражения, делают перевязки, впрыскивают морфий, забинтовывают окровавленные обрубки.

Взрывы постепенно замолкают, мертвая тишина распространяется над раскаленным городом. Восходящее солнце мутным черепком показывается в дыму и тумане над Парижем.

Люди выбегают из горящих домов. У всех на устах один крик: "Вон из этого ада!"

На площадях, в Тюильрийском саду, на Марсовом поле, скапливаются толпы. К счастью газовых бомб было, повидимому, сброшено немного или, быть может, согретый пожаром воздух действовал, как вентилятор. Железный остов Эйфелевой башни лежит поперек Сены до улицы Трокадеро: бомба весом в 1000 кг попала в один из четырех угловых столбов и опрокинула башню.

Тот, у кого еще уцелел автомобиль, торопится усадить свою семью, захватить все, что можно из домашнего скарба и выехать за город. Но вскоре на улицах во всю ширину образуется пробка автомобилей. Население в панической давке старается выбраться из города пешком. Полиция напрасно пытается ввести в рамки потеки беженцев. Набережная Пасси оцеплена, там горит газовый завод, с минуты на минуту должны взорваться резервуары с газом. Но толпа в слепой, звериной ярости прорывает оцепление, напирая сзади, топчет упавших. Через несколько минут из огромного серого резервуара вырывается столб пламени вышиной в дом, летят камни, куски железа, но толпа несется, не глядя, дальше, оставляя раненых под ногами.

Железные птицы пролетели над городом в несколько минут, словно призрак. Извиваясь, как черви, миллионы людей в смертельном страхе даже не видели этого призрака, злобное гудение которого растаяло в небесных просторах и было заглушено грохотом взрывов.

Непосредственная смертельная опасность теперь прошла, оставшиеся в живых дрожали, были напуганы, но они остались живы! Живы! И теперь страх перешел в ярость. Из конвульсивно сжатых глоток вылетел пронзительный крик ярости - против врага, против войны, против правительства, против всего мира.

Предательство! Почему правительство не защитило парижан от этого ужаса? Где же были блестящие самолеты, на которые из глупого стада налогоплательщиков выжимали миллионы франков? Где были все эти хвастливые летчики, разодетые лейтенанты, соблазнявшие девушек? Теперь, когда они должны были проявить себя, они трусливо спрятались. Разве эти старые ослы генералы и политики не повторяли в продолжение многих лет в газетах и в палате, что "французский воздушный флот самый лучший и самый сильный в мире?" Где же были истребители, когда англичане появились над Парижем? Все оказалось никуда негодным: и прекрасно организованная противосамолетная оборона, и служба связи, и пожарная охрана - все!

Французами не было сбито ни одно из этих чудовищ, изрыгавших бомбы!

Из-за угла улицы Лафайета поворачивает по направлению к Северному вокзалу автомобиль, в котором сидят три офицера воздушного флота. Он с трудом прокладывает себе дорогу среди обломков и толпы. Вокруг сыплются проклятья, сжимаются кулаки, офицеров вытаскивают из автомобилей, срывают погоны, рвут мундиры, бьют и разрывают в ярости на части. Горе, когда толпой овладевает кровавое безумие: она готова тогда убить первого, кто попадается ей на пути. Озверевшая толпа нашла виновных в лице трех офицеров-наблюдателей: Молимье, Веделя и Обри, которые, следуя приказу о мобилизации, хотели поехать по железной дороге в свою воздушную часть в Мобеж.

IX.

Никто из окутанного дымом и туманом города не видел, что делалось во время нападения бомбардировщиков наверху, в воздухе. Там, на высоте 6 тысяч метров, эскадрильи французских истребителей, как рои злых комаров, летели навстречу английским самолетам, державшим совершенно прямой курс. Они двигались гордо и смело навстречу врагу, радуясь возможности напасть на огромные корабли, по которым нельзя даже дать промаха. Ни один англичанин не должен вернуться в зеленый Альбион. Вот это будет дело!

Они шли вниз, сжав челюсти, положив руку на рукоятку управления с большим пальцем на спуске пулемета. Они были еще на расстоянии более двух километров, и вдруг среди них появились маленькие облака красно-коричневого цвета. Сквозь рев моторов послышался треск. То тут, то там самолеты раненых товарищей качнулись, но ведь еще слишком далеко до англичан, чтобы можно было думать о выстрелах. Только не оборачиваться назад, не смотреть на других. Два самолета падают, кружась в воздухе... Вперед! На врага! Его размеры вдруг чудовищно вырастают...

Вот начинается треск своих пулеметов, - целить надо прямо в широкий корпус неприятельских самолетов. Вдруг прямо в лицо сноп пламени, последняя мысль: "Все, все пропало!" Попадание 3,7-сантиметровой гранатой разрушило французский истребитель, человек черным комком летит в глубину; за ним, перевертываясь в воздухе, падают обломки машины.

Не все истребители подошли так близко к неприятелю, некоторые пролетели мимо гигантов невредимыми. Но тех, кто не попал под дальний огонь гранат, уничтожил ближний оборонительный огонь пулеметов, по всем направлениям открытый с гигантских самолетов. Истребители один за другим комом летели в глубину, оставляя позади себя черное облако дыма от горящих бензиновых баков. Кто мог, выпрыгнул из горящих машин, и всюду, как грибы, появились медленно опускавшиеся парашюты.

Прошло всего несколько минут, и гордая волна первых 60 французских истребителей была разбита. Невозможно было различить, кто был побит и кто опустился по собственному желанию. Первая атака была отражена усиленным огнем английской эскадрильи. Французы надеялись, что атака истребителей во всяком случае расстроит ряды противника, а удар второй волны истребителей только довершит дело. Но английские эскадрильи летели дальше, бросая бомбы страшной сомкнутой фалангой. Они ни на одну минуту не уклонились от своего курса. Несомненно пулеметные пули попали также в корпуса и несущие поверхности английских самолетов, но нефтяные баки не загорались.

Офицер, командовавший второй волной французских самолетов, подал сигнальным пистолетом знак к атаке, но теперь подъем был уже не тот. Все видели бесполезную жертву первой колонны истребителей. Бросаться на заградительный огонь рвущихся гранат - просто самоубийство. У многих не выдерживали нервы. Конечно, были неустрашимые, подавлявшие в себе малодушие, но большинство открывало огонь из пулеметов задолго до необходимого сближения с врагом и сворачивало в сторону уже на расстояние 1000 метров.