Вашков выкладывал на небольшой металлический столик пожелтевшие германские документы с прикрепленными к ним фотографиями Василевского в мундирах различных родов войск.

- В обычных условиях никто голову бы себе не ломал, но что-то обратило внимание офицера, ведущего расследование. Одна весьма странная мелочь. Если какая-то разведка тратит столько энергии на то, чтобы "воскрешать" своего агента, то есть, организовывать столь серьезные несчастные случаи, чтобы прикрыть псевдо-смерть, то почему этим человеком является некто, стоящий столь низко в войсковой иерархии. Почему именно в Бреслау? С этого времени дело должна была вести Рита Лауш. Ее первым шагом стала раскопка могил герра Губера и герра Меллера. Тел в гробах не было. И вот тут начинается самое любопытное. Фрау Лауш арестовала Рудольфа Шенка. Они как раз направлялись на автомобиле в Берлин для допроса, - Вашков почесал подбородок. – Хмм... в Берлин? Обычного рядового? Зачем?

- Зачем? – повторил за ним Василевский.

- Вот этого уже никто не знает, - слегка усмехнулся полковник. – Во всяком случае, они не доехали.

- Неужели авария?

- Верно. Мне нравится ход ваших размышлений.

- Где-то неподалеку от Легницы? На шоссе?

Полковник кивнул.

- Неподалеку от Лейгниц^[40], именно. Какие-нибудь ассоциации?

- Только не издевайтесь.

Вашков распрямил спину, слегка скривился.

- Спасательная группа засвидетельствовала смерть Шенка. Рита Лауш выжила. Но вот тело Шенка исчезло. Как будто его и не было. Кто бы там занимался каким-то рядовым, но...

- Но это еще не конец, правда?

- Действительно. Риту Лауш застали за тем, как она уничтожала документы по делу. Причем, к сожалению, очень эффективно. Не осталось ничего, кроме этой вот фотографии, которую в самый последний момент вытащили из печки. И одного фрагмента бумажной страницы. Следствие было передано выше. Первая гипотеза была такая: Рита влюбилась в подозреваемого, наилучшим доказательством чего является именно этот снимок; она инсценировала автомобильную аварию под Лейгниц и помогла любовнику сбежать, а потом начала затирать следы, сжигая акты. В то время, и вправду, не либеральничали. Тем не менее, в знак признания былых заслуг Риту не расстреляли, а всего лишь разжаловали и перевели в никому не нужный отдел обеспечения безопасности на завод в Диренфурте. Это нынешний Бржег Дольны.

- И что дальше?

- Ничего. Рита до Бржега не доехала. Где-то неподалеку Олавы в поезде ее случайно застрелил пьяный солдат. Его присудили к смертной казни. Приговор был исполнен в 1944 году. Ничего больше по тому делу нам не известно.

- Что-то слишком много здесь случайностей, - буркнул Василевский.

- И я так считаю, - согласился с ним полковник.

- И к чему вы ведете?

Вашков вынул из кармана очередной бумажный прямоугольничек. Какое-то время он держал его в ладони, затем положил на металлическом столике.

- Это как раз и есть Рита Лауш.

Василевский взял в руку снимок со служебного удостоверения. Боже! Эту женщину он знал! Но не в гадком фашистском мундире, как здесь. Он знал ее, без каких-либо сомнений. Боже, это та туманная фигура, которую он пытался припомнить. Господи! Вот только припомнить бы, откуда. Откуда он ее знал? Почему ее любил? Необходимо вспомнить.

Полковник Вашков следил за изменениями его лица. Отпил пива. Закурил. Вокруг царила идеальная тишина.

- А вы... вы тоже хотите меня в чем-то обвинить? – после долгого молчания спросил Василевский.

- В чем?

- Ну... не знаю. Ведь этот разговор вы ведете с какой-то целью.

Вашков лишь печально усмехнулся.

- Тааак. Обвинить вас? Что вы были агентом иностранной разведки в Бреслау, в 1943 году? А если и так, при всей фантастичности предположения, тогда вы были нашим союзником. Так что какие-либо обвинения предъявлять сложно.

- Тогда, что вам во всем этом нужно?

- Мне хотелось бы знать, над чем уже много недель ломает голову Алек Мержва. Что здесь разыгрывается?

- Я вам объяснить не могу.

- А эта странная надпись: "Встретимся через сто лет"?

- Простите. Но я – псих. Я ненормальный. Я болен шизофренией. Свяжитесь с моим психоаналитиком.

- Очень выгодное объяснение.

- Да не объяснение это! – выкрикнул Василевский, выйдя из себя. Он не мог справиться с тем, что было внутри него, что буйствовало в голове. – Я не знаю, о чем вы вообще говорите!

- Ну ладно, - полковник немного скривился. Он хотел спросить еще о чем-то, но махнул на это рукой. – Вас не подвезти до оставленной у подъезда машины?

- Был бы весьма обязан.

Вашков открыл бронированную дверь, пропустил Василевского вперед, указал на разрисованный камуфляжными узорами вездеход. Солдат за рулем включил зажигание.

- А знаете, одна вещь меня все же интересует.

- Какая?

Полковник указал ему место в машине. Он снова вынул из кармана подгоревший листок из немецкого дела. На нем четко были видны орел со свастикой.

- Зачем Руди Шенк, ни с того, ни с сего, в 1943 году начал учить польский язык?



Следующий день был одним сплошным кошмаром. Какие-то встречи, деловые переговоры, всякая бредь, чушь, бла-бла-бла... Тем более, что Василевский не выспался. Он вообще не ложился в кровать. Подпухшие глаза резало. Тем не менее, он не мог вернуться домой. Он не мог бы выдержать даже нескольких минут сам, закрытый в полностью устроенном доме. Какой-то след инстинкта самосохранения удерживал его не делать подобного. Интересно, и как мог он кончить? С кабелем питания от пылесоса, затянутым на шее и... и что? Прыжок с балкона на двухметровом удлинителе? Нет, нет. Он был сумасшедшим, шизофреником, но абсолютно ненормальным он не был. Ха-ха-ха! Он прекрасно понимал, что как только закроется в четырех стенах с телевизором в качестве спутницы жизни, то быстро кончит на двухметровом проводе, шокируя соседей ниже этажом. Он сходил с ума. Явно. Что-то было не так. Он пытался вспомнить Риту Лауш, только та в его воспоминаниях звалась иначе. Господи! Да какая еще Рита??? Ведь он никак не мог жить в сорок третьем! Даже в качестве психа. Это совершенно невозможно! Когда на город упали сумерки, Василевский отправился на Новый Рынок и вошел в немецкий бункер^[41], спрятавшийся под поверхностью площади. "Зона Радио Цвет" – гласила надпись над бетонными ступенями. Сейчас там был клуб с дискотекой. Железобетонные стены гарантировали, что никакой из рвущих уши звуков не потревожит покой обитателей окружающих домов. Банда лабала на таком усилении, что невозможно было услышать даже собственных мыслей. И как раз это, более-менее, и было сейчас нужно. Василевский прошел мимо туалетов; пластиковых, прозрачных дверей. Охранники, измерившие его скучающим взглядом, кафельная плитка на полу... Боже! Откуда-то он знал, что когда-то здесь была мощеная улица в подземельях, гранитные бордюры и армированный бетон. Что когда-то наверху стреляли из пушек, а здесь, внизу, был госпиталь и склад боеприпасов. Фосфорная бомба. Потом, уже в шестидесятые годы пугали детей, заводя их в бункер и неожиданно гася свет, и тогда фосфор, въевшийся в стены, начинал светиться. Дети плакали от страха, рабочие гоготали, насмехаясь над обдувшимися малышами. Нет, нет, нет. Это всего лишь умственные аберрации. По-видимому, он должен был читать об этом в какой-то книжке. Хмм. Все-таки, нет. Он четко помнил замощенную улицу под землей. Ну хорошо. Слышал об этом еще ребенком. Другие рассказывали. Быть может, разок и был в этом месте. Возможно, разок. И, возможно, даже расплакался. Или видел разнывшегося приятеля. Так что оттуда, из шестидесятых, он и помнит мощеную улицу под землей. Нет, он не сумасшедший. Не псих. У него только шизофрения, а ее можно контролировать. Можно! Нужно только захотеть.

Василевский присел у стойки, и вопя во все горло, чтобы бармен смог услышать его в грохоте суперусиленной группы, заказал большуууую текилу. Взамен получил полный стакан, здесь не цацкались с рюмочками, и тарелку с нарезанными лимонами. И он начал заливать текилу в глотку, загрызая парой долек. Он хотел напиться. Упиться, и забыть обо всем. Забыть про бабу по имени Рита... Боже праведный, какая еще Рита? Что эти идиоты с ним наделали? Грохочущая музыка рвала барабанные перепонки. Толпа сходила с ума. Василевский желал упиться в стельку.