– Нет, – покачал он головой, – он не слишком амбициозен и недостаточно умен для подобного.
– Это ты зря, просто не знаешь, сколько людей умирало по воле дураков, – хмыкнула я, решив, что на сегодня откровенных бесед достаточно. – Я перееду в смежную комнату, – констатировала я.
– Простите? – изогнув бровь, посмотрел он на меня.
– Мой ассистент займет место на этом этаже тоже, можешь его пока не выпускать и охранять, мне без разницы.
Не дождавшись ответа, я вновь посмотрела на Рэйна.
– Нет, а ты что думал? Представил меня как своего личного первородного, а когда твое здоровье пойдет на поправку – кто-то из них решит разделаться и со мной. Оно мне надо? Меня, в отличие от тебя, для Ариен не рожали, и я не собираюсь, не слезая с горшка, завершать то, ради чего меня сюда приволокли. И это, смею заметить, в лучшем случае! Так что я поживу у тебя, мне тут нравится.
– Спасибо.
– Ладно, теперь я пишу то, что мне нужно уже сегодня. Тот розовощекий хлыщ, что привел меня сюда, идет за покупками, ты – спать, я – работать. Начали, – кивнула я и, больше не отвлекаясь на мужчину, принялась записывать то, что мне было необходимо для его лечения.
– Я бы хотел быть в сознании, пока вы будете мной заниматься, – начал было он.
– А я бы хотел отправить тебя в кому, пока я буду тобой заниматься, но я же сдерживаюсь, – дребезжащим голосом поделилась я.
– Вы всегда такой? – казалось, вместо того чтобы проникнуться, Рэйнхард едва сдерживает смех.
– Я не понимаю, о чем ты? – пожала я плечами.
– Ну да, – все же хохотнул он. – Простите, – ни с того ни сего извинился он. – Сам не пойму почему, но не могу перестать улыбаться. Должно быть, потому, что впервые за последние несколько лет я могу просто говорить с кем-то, не думая о том, как бы не показать…
– …Свою боль, – закончила я за него. Это было знакомо. – Брось и не дури, я коснулся тебя даром, теперь ты мой подопечный до полного выздоровления, и все, что я буду делать с тобой, – лишь то, что необходимо делать для полного выздоровления. Сколько ты не спал, Рэйнхард? Лучше подумай над этим, потому как я дарю тебе сон лишь на сегодня. Мне нужно, чтобы ты отдохнул. Завтра боль вернется.
– Что ж, – улыбка слетела с его губ, а лицо стало вновь похоже на идеальный оттиск скульптуры из белоснежного мрамора. – Я не забуду этот дар.
И я не знаю, что произошло со мной в этот момент, но я поверила ему! Я – поверила – аланиту! Неожиданно для самой себя я увидела в нем нечто… хорошее?
– Я схожу с ума, – пробормотала я на языке своей родины.
– Что?
– Говорю, что было бы неплохо, если бы ты завтра дал мне аванс, надо одежду купить себе и ассистенту, – поспешно ответила я.
– Если я проснусь завтра, то так и будет, – коротко кивнул он.
– Я хоть и стар, но не такой придурок, чтобы убить главу тайной службы в его же спальне. Расслабься уже и оставь меня…
– Интересно, как у вас хватает смелости командовать главой тайной службы?
– Я говорю то, что мне надо для достижения цели, а не командую, – поправила его я. – Если не согласен, то останавливаемся и я схожу с «корабля», как и договаривались. Во мне нет тех самых душевных сил, которые требуются, чтобы уговаривать и умолять поступать так, как следует для твоего же здоровья. Ты либо делаешь то, что необходимо, либо нет, и на этом мы расходимся.
– Что-то мне подсказывает, что за вашими плечами, Соль, довольно обширный опыт работы на руководящей должности, – сказал Рэйнхард довольно-таки серьезным тоном, если бы не озорные огоньки на самом дне его глаз.
– За моими плечами опыт, верно, разный опыт – и он говорит мне, буквально кричит всякий раз, приказывая не тратить свое время на тех, кому это не так и нужно… – Глубоко вздохнув, я посмотрела на ночное небо и вспомнила еще кое-что, о чем хотела узнать. – Ты еще можешь расправить крылья? – тихо спросила я, не решаясь обернуться к нему. Вопрос был весьма интимным для любого аланита, что уж говорить о таком мужчине, как этот.
– Я чувствую их, – коротко ответил он.
– Ты еще можешь расправить крылья? – вновь задала я вопрос, на который желала получить простой ответ «да» или «нет».
На этот раз пауза оказалась дольше и многозначительнее.
– Я не пытался уже четыре месяца… – в конце концов признался Рэйн.
– Ясно.
– Что вам ясно? – с нажимом поинтересовался он.
– Что я застрял тут, – проворчала я. – А значит, купишь мне хорошую кровать, и чтоб матрац был что надо! Запомни, это очень важно! – покивала я. – Все, иди отсюда, я тоже планирую сегодня поспать. И Щекастому скажи, чтоб достал все, что напишу, – начала я быстро выводить слова на общеимперском наречии.
Рэйнхард больше не пытался заговорить со мной. Он молча наблюдал за тем, что я пишу, после накинул какой-то халат и отправился к двери, где тут же оказался мой недавний провожатый. Они обменялись короткими репликами, которые я, к собственному сожалению, не расслышала, и тут же аланит направился к своей постели.
– Ну и чего, спрашивается, было выпендриваться, – пробормотала я, смотря на то, как, радостно посапывая, спал Ариен уже спустя пять минут.
Мне кажется, он уснул еще раньше, чем голова его коснулась подушки. Что, собственно, было и не удивительно.
Я уже отдала список стражнику, что все это время находился у входа в спальню своего старшего, так что была уверена, что теперь меня никто не побеспокоит следующие несколько часов. Потому, опустившись на широкую кровать Рэйнхарда Эль Ариен, положила ладонь ему на лоб, делая его сон более глубоким и спокойным, а после забралась на кровать с ногами, встала в полный рост и, оттолкнувшись как следует, прыгнула. Ну ладно, не такая уж я гадина, всего-то раз пять подпрыгнула, но какое удовольствие испытала, словами не передать! Такой способ проверки, действуют ли на него сонные чары, самый забавный, все же лучше, чем колоть его иголкой в пятку. И вовсе я не хулиганка. У некоторых аланитов был иммунитет именно к воздействию на сознание, так что приходилось проверять.
– Сойдет, – пробормотала я, спрыгивая с кровати, представляя, с какими рожами за мной сейчас подглядывают его люди, что наверняка были приставлены следить за мной в эту ночь.
Когда я только вставала на путь целителя, мне казалось, что я избрана не случайно. Мне казалось, что я действительно к этому готова и рождена именно для этого. Знаете почему? Когда ты начинаешь лечить кого-то при помощи дара, это очень похоже на влюбленность. Тот же порыв, трепет и тепло, всепоглощающая нежность и неконтролируемое желание отдать всю себя кому-то. Гладь твоей души вдруг встрепенется, будто бы от порыва весеннего ветерка, и разойдутся круги внутри, затрагивая каждый потаенный уголок твоего сердца. И каждый такой круг принесет с собой чужую боль, чужое горе, заставит сопереживать и прочувствовать все на себе. Лишь мимолетное касание, не больше, но и этого достаточно, чтобы влюбиться на этот самый краткий миг, зацепиться за этого человека и пожелать всем сердцем, чтобы его жизнь изменилась благодаря тебе. Когда первые крупинки силы начинают проникать в чужое тело, твои ощущения напоминают эйфорию. Но вот чем дальше, тем сложнее. Восторг вскоре угасает. Ты видишь, что твои труды не были напрасны и твой дар расцветает в том, кому он был отдан от самого чистого сердца. А потом ты смотришь, как тысячи солдат вновь уходят на войну, чтобы растратить то, что ты подарила им. Смотришь, как, едва избавившись от болезни, человек возвращается на былые порочные круги, и уже будто видишь, как совсем скоро он вновь приползет к твоему порогу в поисках того, что ты уже однажды отдала. Сначала ты все понимаешь. Ты находишь в себе силы на то, чтобы понять, оправдать и принять его, дав этому простое определение: такова жизнь. Но чем больше за твоими плечами прожитых лет, тем крепче становится замкнутый круг, в котором бывают лишь редкие исключения, к коим ты начинаешь относиться уже как к чуду. Которых ты каждый раз ждешь и каждый раз разочаровываешься. В какой-то момент ты уже перестаешь понимать, почему же все-таки это ты? Зачем это тебе нужно, если тем, кому ты это даришь, просто наплевать?! Они скажут «спасибо» и пойдут дальше втаптывать твой дар в грязь. В такие моменты осознаешь всю глупость того, что даровал тебе Двуликий. Чувствовать в себе частичку Бога и не быть способной изменить хоть что-то – разве может быть что-то более бестолковым?! Хотя, должно быть, еще до той самой войны я верила, что в нас есть смысл, что первородные нужны в этом мире больше, чем кто-либо! Верила и на поле битвы, верила и на протяжении тех кровавых десятилетий, когда наш крошечный отряд Двуликого переживал вновь и вновь одно и то же каждый день. Вспоминая о тех годах, я часто думаю, почему я не выгорела тогда так же, как они… Почему эта бесконечная формула «болезнь – любовь – исцеление – смерть» равно «бессмысленный бег по кругу» не свела меня с ума, как их? Что во мне было такого неправильного, что я это пережила? Не знаю. До сих пор не знаю. Но вот что я помню очень хорошо: в тот день, когда последний камень укрыл безымянную могилу в самом сердце Элио, я пообещала себе, что остановлю эту бессмысленную вереницу существования для себя раз и навсегда! Что с меня хватит!
