Наша группа прибыла в Душанбе в начале лета. Это оказался белоснежный восточный город, центральная часть которого была выстроена в 30–40-х годах двадцатого века. Театры, библиотеки, министерства – светлые здания с колоннами, порой украшенные восточным орнаментом и восьмиконечными звездами. Причудливые фонтаны, дарящие прохладу даже в жаркий полдень, тенистые парки и скверы. На окраинных же улочках царило запустение – мусор, грязь, облупившиеся невысокие дома, выгоревшие вывески. В городе в глазах рябило от ярких красок – женщины тут носили пестрые восточные одеяния, состоявшие из шаровар и «курты», длинной широкой рубахи из хлопчатобумажной ткани, украшенных цветистым узором. Мужчины предпочитали более скромные цвета, вели себя степенно и с достоинством.
Казалось, кругом царила атмосфера счастливой мирной жизни. И все же близость к еще недавно охваченному войной Афганистану чувствовалась: и в написанной на лицах местных жителей постоянной готовности к атаке, в изредка доносившихся глухих отзвуках стрельбы, на которые, казалось, тут никто не обращал особого внимания.
Мне, впервые оказавшейся на задании, конечно, невероятно интересно было бы присмотреться к здешнему миру повнимательнее, но времени на это у меня не было. В первый же день моей командировки, под вечер, из отдела разведки по Таджикистану пришла шифровка. Сообщалось, что через несколько дней в горном кишлаке в ста километрах от Душанбе состоится свадьба. Абу-аль-Маджид, главарь той самой группировки, осуществлявшей связь между восточными регионами России, Таджикистаном и «Золотым полумесяцем», как именовали в сведущих кругах Афганистан, Пакистан и Иран – район, где процветала контрабанда оружия и наркотиков, выдавал замуж свою дочь Фатиму. Женихом был один из друзей его старшего сына Омара. Парень вроде бы учился вместе с ним в институте в Ставрополье. Очевидно, сама свадьба должна была служить неким политическим и экономическим шагом, стать связкой, которая еще крепче объединит таджикскую часть группировки с российской стороной. Однако никакой информации на жениха, Тимура Сайдаева, у разведотдела пока не было. До сих пор в связях с контрабандистами он замечен не был. Возможно, и вообще не представлял, чем занимается его будущий тесть и какая подоплека таится в предстоящей свадьбе. Но вдаваться в тонкости сейчас было некогда. Свадьба должна была состояться через четыре дня, а значит, наставало время действовать. Моей задачей было попасть на торжество под благовидным предлогом, убедиться, что это не ловушка, и дать сигнал группе захвата, что все готово к штурму.
С Хайдаром, двоюродным братом интересовавшего меня главы контрабандистского синдиката, меня свели наши ребята, работающие по Таджикистану. Хайдар, сам в свое время промышлявший контрабандой наркотиков, в какой-то момент засветился, попал на крючок и был завербован со всеми потрохами.
Наша первая встреча состоялась в какой-то дыре на окраине города, в доме, выкрашенном светло-желтой облупившейся от времени краской. Хайдар, впервые увидев меня, двадцатилетнюю, настроенную решительно, но, вероятно, все же очень юную и неопытную на вид, не удержавшись, разразился смехом, несмотря на присутствовавшую в помещении военную охрану.
– Тебя как сюда занесло, дочка? – скаля желтоватые зубы, с сильным акцентом обратился ко мне он. – Что, хочешь попасть в дом к Маджуду? Да от тебя там мокрого места не останется в два счета.
Один из моих ребят сделал быстрое движение к Хайдару, и я, мгновенно сообразив, что он собирается его ударить, перехватила его кулак.
– Не нужно! – коротко скомандовала я. А затем, стараясь говорить спокойно и убедительно, продолжила: – Вы же понимаете, что у вас нет выбора. Вы должны провести меня на свадьбу. В качестве вашей гостьи, родственницы, как угодно.
– Да какой гостьи? – вскинулся он. – Никаких русских гостей на свадьбе брата быть не может. И родственники у нас общие. Что я скажу, что ты с неба свалилась? И потом, ты себя в зеркало видела? Какая ты таджичка? А разговариваешь как? Нет-нет, нечего и думать, я еще жить хочу…
Тогда я в одно движение преодолела разделявшее нас расстояние и приставила к его виску пистолет.
– Жить ты будешь очень недолго, если откажешься сотрудничать, – негромко произнесла я.
Хайдару вовсе незачем было знать, что я впервые угрожала оружием человеку и что внутри у меня все замирало от страха. Не знаю, удалось ли мне выглядеть убедительно, или тертый таджик сообразил, что дом окружен моими людьми и, если он будет артачиться, ему все равно не уйти. Так или иначе, после моего выступления он стал сговорчивее.
– Хорошо-хорошо, я тебя понял. Выдам тебя за свою новую жену.
– Отлично, – медленно произнесла я. – Видишь, соображаешь же, когда хочешь.
– Но как с лицом быть? И с речью? – не унимался он.
– Скажешь, что я немая, – внушительно заговорила я. – Ты взял меня в диком горном кишлаке, заплатил большой выкуп. К городским обычаям я не привыкла, хожу в парандже, лица не открываю даже женщинам.
– Да у нас же суннитская семья, не шиитская, – возразил он. – Какая паранджа?
– Значит, будешь рассказывать о-очень убедительно, – отрезала я. – Ни один человек в доме не должен видеть моего лица, я не открою его даже на женской половине. Твоя задача сделать так, чтобы меня оставили в покое.
Разумеется, наш с ним разговор продолжался еще долго. Мы отрабатывали все мельчайшие детали легенды. Хайдар безбожно торговался, требовал, чтобы ему за предательство семьи гарантировали не только жизнь, но и вознаграждение. Я давила и настаивала, не давая ему ни на секунду усомниться в том, что в случае неповиновения ему все равно не жить.
В конце концов все было решено, и через два дня я, отдав последние распоряжения боевой группе, закутанная по самые глаза, отправилась вместе с Хайдаром к месту, где должна была состояться свадьба его племянницы. Там я впервые и увидела Тимура.
Все шло как по маслу. Хайдар представил меня брату и его семье. Я терлась позади него, потупившись и при любом громком звуке прячась за его спину. Хайдар балагурил, рассказывал о том, как я хороша собой и какой большой выкуп он за меня дал. Говорил он весьма красноречиво, должно быть, и в самом деле очень хотел уцелеть в ходе операции.
Я большую часть времени проводила на кухне, вместе с другими женщинами, принимая участие в подготовке свадебного пира. Держалась я так тихо, что вскоре меня и в самом деле перестали замечать. Женщины общались на некой смеси фарси и русского, которую я понимала достаточно хорошо, упуская разве что тонкости. Из их разговоров я поняла, что жених уже приехал, но допускать его в дом к невесте до свадьбы, конечно, нельзя – не по обычаю. Поэтому Омар поселил его у кого-то из родни. Жених был, по словам Шарифы, уж очень хорош собой. Жаль только, что приехал один, без родни. Отец его уже умер, а мать слишком стара, ей не под силу такое долгое путешествие, она будет ждать молодых дома.
Фатима, прелестная семнадцатилетняя девушка с удивительными миндалевидными глазами, слушала все эти речи с большим интересом. До сих пор она разговаривала со своим женихом только один раз, но, кажется, была совершенно им очарована, и когда речь заходила о Тимуре, на лице ее появлялось мечтательное выражение.
Я же, глядя на этих хлопочущих женщин, все никак не могла отделаться от мысли: какая судьба ждет их в ближайшем будущем при моем непосредственном участии? Сколько из них выживет при штурме? Сколько тех, кто выживет, лишится своих мужей, сыновей, братьев? Я отлично понимала, что они не имели к темному бизнесу своих мужей никакого отношения, уж точно не вот эти умелые ловкие руки разбирали автоматы, смазывали детали маслом, паковали их и переправляли через границу. Нет, эти руки умели лишь поддерживать уют, готовить, лечить, качать детей и гладить по волосам повзрослевших сыновей.
В какой-то момент я поняла, что не должна больше думать об этом, иначе сойду с ума. На занятиях по психологии все это казалось мне как-то проще. Есть мы, есть враг, идет война – даже в мирное время. Наша задача – уничтожить врага и обеспечить спокойную жизнь соотечественникам. Что делать, если процесс уничтожения врага непосредственно затрагивал мирных граждан, было непонятно.
