Это было в 1943 г., когда Кусто вместе с Эмилем Ганьяном только что изобрели акваланг. Ганьян, парижский специалист по промышленному газовому оборудованию, работал над клапаном, позволяющим использовать бытовой газ в автомобильных моторах. Вторая мировая война вызвала дефицит бензина, и все стремились найти способ, как приспособить автомобили к природному газу или газу от сжигания угля. Автоматическое регулирование подачи сжатого воздуха в мундштук аквалангиста показалось Ганьяну сходной проблемой.

Спускаясь вниз по канату и надписывая свои имена на деревянных дощечках, прикрепленных к нему на разной глубине, Кусто и Дюма хотели выяснить, насколько глубоко можно погрузиться. Последующие погружения на глубину до 100 м выявили то, что иногда называют теоретическим пределом для погружений со сжатым воздухом. Однако это нечто большее, чем теоретический барьер. Когда бесстрашные экспериментаторы попытались превысить предел, используя 130-метровый канат, первым начал погружение их близкий друг Морис Фарг. Поначалу все шло хорошо, но через несколько минут он перестал подавать сигналы на поверхность. Кусто и Дюма подняли его с помощью страховочного линя и ужаснулись, увидев его обмякшее тело и выпавший изо рта мундштук. Двенадцать часов отчаянных и изнурительных попыток вернуть его к жизни ничего не дали. Когда размеченный канат вытянули на поверхность, на самой нижней дощечке они увидели подпись Фарга.

В 1900 г. перемещать статуи и другие находки, привязывать их к тросу лебедки, спускавшемуся с корабля, было тяжкой работой. Контос и его люди тяжело дышали, и азотное опьянение только усиливалось по сравнению с нормальным для такой глубины. С каждым выдохом в их шлемах накапливался углекислый газ (шлем, в отличие от акваланга, не выпускал выдыхаемый воздух в воду), и это еще больше дезориентировало людей. Еще одной проблемой была плохая видимость: стоило водолазам сдвинуть что-то с места, как со дна поднимались облака песка и мути.

И все же на протяжении всей зимы собиратели губок погружались снова и снова, поднимая находку за находкой, а на борту археологи в элегантных костюмах осматривали предметы. Водолазы, несмотря на сложные условия, работали аккуратно – часто несколько дней уходило на то, чтобы откопать и очистить предмет, прежде чем вытащить его из скользкого ила. Возглавлявший экспедицию археолог Георге Бизандинос (сменивший Иконому) пришел к выводу, что поднятые на поверхность фрагменты предметов и статуй были разбиты тысячелетия назад, а не в ходе нынешних работ. Он даже отдал должное водолазам за проявленный ими интерес к сохранению древностей – как у «пламенных поклонников античного искусства».

К Рождеству их улов принес множество мраморных статуй – в основном изваяния мужчин и лошадей, – еще один бронзовый меч, бронзовую лиру, огромного мраморного быка, а также обломки бронзовой мебели, в том числе трона. Но самой волнующей стала находка прекрасно выполненной бронзовой статуи, изображавшей, вероятно, Гермеса или Аполлона. Пусть и распавшаяся на несколько частей, она довольно хорошо сохранилась и считается одной из прекраснейших бронзовых статуй, дошедших до нас со времен Античности. Возможно, это даже работа одного из величайших классических скульпторов IV в. до н. э., Лисиппа или Праксителя, предполагали взволнованные археологи. Одна из статуй, впрочем, была утрачена. Туловище огромного коня сорвалось с тросов почти у самой поверхности и, упав, ушло на глубину за пределы досягаемости водолазов. Статуи складывали на палубе. Если бронза сохранилась неплохо, то мрамор заметно пострадал. Один из присутствовавших там археологов, Ликудис, так описывал находки в дневниковой записи от 7–10 февраля 1901 г.:

Поднятые статуи привезли в Афины и выставили на всеобщее обозрение в Национальном археологическом музее. Отовсюду стекались толпы, чтобы увидеть сокровища прошлого своей страны, пусть даже сильно пострадавшие от времени, а газеты писали обо всех подробностях смелого предприятия.

На Антикитере, однако, штормы, предельная глубина и напряженный режим работы уже сказывались, и водолазы страдали от усталости. Как отмечал в отчете о находках, опубликованном в 1903 г., один из ведущих археологов страны Иоаннис Своронос, к февралю люди часто поднимались на поверхность «полумертвыми».

Настроение портилось по мере того, как уменьшалось количество находок. К тому же водолазы сообщили о новой проблеме: часть остатков корабля была погребена под огромными глыбами. Обсудив ситуацию, археологи пришли к выводу, что это, скорее всего, камни, сорвавшиеся с утеса из-за землетрясения, и вскоре придумали способ, как убрать их. Они велели водолазам прокопать под камнями туннели, протянуть через них крепкие канаты и несколько раз обвязать каждый камень – тяжелейшая задача, требовавшая более 20 погружений на каждую глыбу. Конец каната был закреплен на мощном «Микале», специально прибывшем для этого из Афин. С привязанной глыбой он на всех парах устремлялся в открытое море, сдвигая ее с места. А далее глыбы надлежало освободить от канатов и скатить по склону на глубину.

Это был опасный план. Осторожный Ликудис называл его «большим, но, вероятно, оправданным риском». Если бы канат оборвался, внезапный рывок был бы так силен, что «Микале» мог опрокинуться. А если бы глыба запуталась в тросе, ее веса хватило бы, чтобы увлечь корабль за собой на дно. На такой случай несколько членов команды с топорами наготове стояли рядом с местом, где трос был привязан к кораблю. К счастью, все обошлось, и несколько глыб удалось успешно столкнуть с подводного откоса.

Но тут министра Стаиса, как раз прибывшего на место раскопок, посетила потрясающая мысль. Что если «глыбы» – на самом деле колоссальные статуи, столь обросшие водорослями и источенные морем, что дезориентированные большой глубиной и тусклым светом водолазы не смогли распознать их? Он велел, чтобы следующую глыбу подняли на поверхность – с немалым риском для корабля. После напряженного ожидания на палубах раздались ликующие возгласы. Из воды показался громадный мускулистый Геракл с булавой и львиной шкурой – источенный морем, но совершенно явно напоминающий всемирно известного Геракла Фарнезского, хранящегося в Археологическом музее Неаполя. О статуях, навсегда погребенных на глубине, по-видимому, решили не вспоминать.

В этот момент больные и измученные водолазы потребовали перерыв на месяц, по крайней мере до Пасхи. Вначале Стаис агитировал их поработать еще несколько дней, обещая повысить плату, но они остались глухи к его доводам и забастовали.

Снова они надели свои костюмы в апреле. Теперь водолазов было уже десять вместо прежних шести, но все легкодоступные предметы были подняты до этого, и в первую неделю результаты оказались скудными. А затем произошла трагедия. Один из водолазов, Гиоргиос Критикос, был слишком быстро поднят на поверхность и умер от кессонной болезни, оставив семью без средств к существованию. Отчеты того времени упоминают об этом происшествии, почти не сообщая деталей случившегося и даже без заметного сожаления о его смерти, разве что отмечают, что это сказалось на ходе работ. Более того, похоже, реакция Стаиса свелась к тому, что он пригрозил нанять итальянских водолазов, от которых, как он полагал, будет больше толку.

Однако свою угрозу он не исполнил, и многострадальные ныряльщики с Сими работали до лета. Шли месяцы, команду все больше беспокоили обычные там сильные сезонные ветры, известные как мельтеми. Дующие с северо-востока, они в считаные минуты могут достичь штормовой силы. Обломки лежали в совершенно не защищенном месте, и работать там становилось все тяжелее и тяжелее. Все свободно лежавшие предметы были подняты из остова корабля, и водолазы начали раскапывать слои морских отложений под ним, но без особого успеха. Затем еще двух водолазов в результате кессонной болезни разбил паралич, и в конце сентября 1901 г. работы были прекращены. Все участники экспедиции противились этому, полагая, что в грунте осталось еще много статуй, поскольку туловища фигур, которым принадлежали поднятые со дна руки, головы и ноги, не были найдены. Время от времени власти пытались нанять иностранные команды для продолжения работ, но эти попытки провалились, потому что водолазы хотели оставить себе некоторые спасенные предметы, что категорически запрещалось греческим законодательством.