- Никакая она не выжившая!
Юка рассказала обо всем Толе, может быть, потому, что просто не могла удержаться, а может, потому, что надеялась с его помощью что-то выяснить, но, как она и опасалась, Толя начал умничать, показывать, какой он ужасно начитанный и образованный. Это всегда раздражало Юку, и она оборвала разговор. Однако вскоре она убедилась, что Толя был прав.
Увидев Лукьяниху на всегдашнем месте - в тени под навесом возле гончарного круга, Юка немедленно перелезла через плетень. Лукьяниха всегда ласково привечала ее, а тут отнеслась как-то отчужденно, даже неприязненно. Она чистила грибы так, словно никогда этим прежде не занималась или внезапно разучилась. Руки у нее тряслись, она обламывала чуть ли не полшляпки, вкривь и вкось срезала корешки.
- Давайте я вам помогу, бабушка, - предложила Юка.
- Что тут помогать? И собрала-то всего ничего...
- Не нашли грибного места?
- Их и искать не надо. Грибов, как мякины на гумне, да только... - Она, спохватясь, поджала губы и надолго замолчала.
- А вы туда больше не ходили? - осторожно спросила Юка. - К развалинам?
- Почто? Что там делать-то? - рассердилась вдруг Лукьяниха. - Ты про это и не думай больше и не спрашивай. Мало ли что мне сдуру да сослепу примстилось...
Все это одна глупость и выдумки... Старые люди сказки рассказывали, я тебе наплела, а ты потом смешки над старухой устраиваешь.
- Что вы, бабушка Лукьяновна! Я и не думала смеяться.
- Ну, все одно! Было - не было, сказано - забыто.
Ни к чему эти греховные россказни...
- Хорошо, - сказала Юка и поспешила перевести разговор: - А вы когда в Чугуново поедете, можно мне с вами? Я вам корзины нести помогу.
- Ни к чему, милая, ни к чему! - отрезала Лукьяниха. - Кака из тебя помощница? Корзины тяжелые, и мне Бабиченков сынок таскает, у нас давний уговор...
Никакие попытки Юки вернуть прежнюю атмосферу ласкового доброжелательства не помогли. Старуха то ли устала, то ли была нездорова, руки у нее тряслись, и никакого разговора она не хотела поддерживать. Юка слегка обиделась и ушла.
И тотчас ее вовлек круговорот сначала странных, а потом в некотором отношении опасных и печальных происшествий. Юка с Толей собрались идти купаться, когда вдруг появился Сашко и, по всегдашней своей манере, коротко сообщил суть дела:
- Снова кто-то копал.
Юка и Толя ничего не поняли.
- Ну там, в развалинах, - пояснил Сашко, но и это объяснение ничего не объяснило. Пришлось рассказывать все сначала.
Сашко вместе со своим неотлучным адъютантом Хомой и Серком шли мимо развалин к мосту. В это время из пролома вышел американец. В руках у него была лопата и ржавая консервная банка. Увидев ребят, он замахал рукой и закричал:
- Hello, boys! [Эй, ребята! (англ.)]
Ребята остановились. Американец подошел, достал из кармана ярко раскрашенную коробочку и открыл ее - там лежали такие же яркие, похожие на стекляшки, леденцы, - протянул им.
- Take it please! [Берите, пожалуйста! (англ.)] Кон-фетта... Ландрин.
Хома, долго не раздумывая, ухватил сразу три. Сашко помялся и взял штучку. Американец тоже сунул в рот леденец и спросил, показывая консервную банку:
- Any worms here a bouts? [Где здесь черви? (англ.)] Червъяк... Риба ам-ам... - И он очень наглядно изобразил, как рыба хватает червяка, а он потом вытаскивает рыбу удочкой.
Сашко удивленно посмотрел на него. Рубашка американца была слегка присыпана кирпичной пылью и землей.
- Черви там, - махнул он рукой к реке.
- A!.. Thank you [Спасибо (англ.)], - понимающе кивнул американец и напрямик зашагал к берегу.
В ожидании продавщицы возле сельмага стояло несколько человек, и дед Харлампий рассказывал им, как американцу приспичило пить чай из самовара и как вместо чая он лакал водку, а потом лазал ночью в реку.
Слушатели смеялись.
- А мы его сейчас видели, - сказал Сашко. - Ходил в развалинах червей копать.
- Червей? - удивился дед. - Брешет, собачий сын!
Червей там сроду не было.
- Чего ж он тогда искал?
- А это ты у него спроси...
Ганыши - большое село, но все слухи и сведения, или, как теперь принято говорить, вся информация со скоростью лесного пожара достигает самых дальних его пределов. Пустяковый разговор возле сельмага стал известен всем. Это никак не сказалось ни на ходе хозяйственных и всех прочих дел, ни на поведении жителей. Но на лицах некоторых появилась некая остраненность или задумчивость. Впрямую, открыто никто не обсуждал причины странной задумчивости. Разговоры на эту тему если и были, то чрезвычайно краткие и невразумительные. Например:
- Слыхал, чего говорят?
- А, мало ли брешут... Делать нечего, вот и...
Или, например:
- Так шо, выходит, он сюда не зря приехал?
- Кто его знает? Может, и не зря, а может, язык у некоторых без костей...
- Это - факт!
- Ну все-таки...
- Что все-таки?
- Да нет, я просто так...
Ничего не проясняя, разговоры эти только способствовали усилению некой тщательно скрываемой напряженности и того налета задумчивости, который обозначился на первых порах.
Сашка никакая задумчивость не осеняла. Он просто сбегал к развалинам и проверил. Кое-где лопатой были отвернуты небольшие пласты дерна - не глубже, чем на штык лопаты. На стене в одном месте кирпичи были подолбаны, но нельзя было понять, подолбаны они с незапамятных времен или совсем недавно.
Мистера Гана Сашко из поля зрения не выпускал и знал, что к развалинам он больше не подходил, однако там появились новые раскопы и уже не на штык - на два, а глубже - до коренного слоя мертвого песка. А кто, когда и зачем копал, было неизвестно. Сашко целый день с утра до темноты наблюдал за развалинами. К ним никто не приближался, оттуда никто не выходил, но на следующее утро Сашко обнаружил новый раскоп. И теперь он не знал, что об этом думать и что делать. Кто-то приходил ночью и копал, чего-то ища. Кто и чего?
- Клад ищут, - фыркнул Толя. - Может, и ты начнешь рыть? - обернулся он к Юке. - Еще какую-нибудь тайну выкопаешь...
- Может быть! - рассердилась Юка. - Почему бы и нет?
- Да бросьте вы, - сказал Сашко. - Тут, может, дело серьезное, а вам смешки.
- Давайте спрячемся, выследим, кто копает, и накроем на месте преступления, - загорелась Юка.
