В комнате полно дыму, а он дрыхнет почем зря; вскочил, когда уже бок припекло. Пришлось тащить его вместе с матрацем в туалет и заливать под краном. Пора с этим кончать. Неужели вы, - Озолниек широким жестом обводит присутствующих, - не в силах справиться с курильщиками?
- Надо строже наказывать, - говорит председатель Большого совета, - как кто закурит где не положено - выговор. Еще раз поймают - в изолятор!
- Тем, что курят по углам, не продавать сигареты, - поступает еще одно предложение.
Озолниек думает, затем отрицательно качает головрй.
- Мы и сейчас наказываем строго, но утешительных результатов нет. И сажать за курение в изолятор было бы чересчур строго. А не продавать им сигареты, так ведь дружки угостят. Надо что-то другое.
- Что же еще придумать?
- Придумано достаточно. Надо повлиять самим, без вмешательства администрации.
- Мы же делаем замечания.
Ребята переглядываются, морщат лбы, кое-кто опускает голову. Члены совета сознают, что они и сами не без греха. Если по-честному, то никакой серьезной борьбы не ведется. Все эти замечания - для очистки совести. Как будешь указывать другому, если подчас сам ходишь с сигаретой в зубах там, где курить не полагается? Озолниек их понимает. Вот тут-то и кроется смысл начатого разговора.
- А если б вы в первую очередь сами за себя взялись? Неужели такая ерунда вам не по плечу? Взрослые люди, не можете дойти до туалета или до места для курения!
Это задевает ребят.
- Да, конечно, можем. Подумаешь! - одновременно раздаются несколько голосов.
- А я вот все-таки сомневаюсь. Наверно, уже не можете. Потому и остальные вас не слушаются.
- Да что вы, начальник! Смеетесь над нами?
Теперь возражают почти все. Это личное оскорбление. Большой совет - и не может. Что за чушь, они могут все!
- Интересно было бы поглядеть, - продолжает подзуживать Озолниек.
- Вот увидите!
- А знаете, что мне пришло в голову? - Озолниек притворяется, будто бы идея осенила сию минуту, и начинает исподволь: - Договоримся так: если в течение двух месяцев двадцать человек не будут записаны за курение, то я признаю, что вы действительно кое-что еще можете, но если попадутся курение в колонии запретим напрочь.
- Ну, это опасное дело, - осторожно загудели ребята и, прищурясь, глядят на Озолниека.
- А чего там опасного? Без риска неинтересно.
- А если все-таки их наберется все два,десятка?
- Сами же сказали, для вас это - раз плюнуть.
Наверно, так оно и есть, но что, если померяться силой, а?
- Два месяца - слишком много, - говорит кто-то.
Начинается торговля. Страсти разгораются. Оволциек уперся на своем, не идет ни на какие уступки.
Итак, главное достигнуто, теперь надо только довести все до конца, но это уже не так сложно! В конце концов, все сходятся на сроке в один месяц и на двадцати пяти нарушителях. Секретарь протоколирует: "Большой совет воспитанников постановил, что, если в зоне в течение одного месяца, считая с первого июля, будет записано более двадцати пяти воспитанников, которые курили в неположенных местах, курение в колонии запретить".
- Вот, а теперь поглядим! - с победными улыбками они смотрят на Озолниека.
- Поглядим! - Начальник колонии тоже улыбается. - Но контроль будет строгим.
Председатель Большого совета подписывает протокол.
- Быть может, на этот раз пусть подпишутся я члены, - замечает начальник, - так оно будет ответственней. Все решали, всём и подписываться.
Весело переговариваясь и жестикулируя, ребята покидают кабинет.
Состязание началось. На вечерней линейке решение объявляют перед строем и на следующий день выписку из протокола вывешивают на щитах в коридоре общежития и на сквере рядом с "проспектом Озолниека".
VIII
Зумент и Бамбан восседают рядком в туалете. Сорокаваттная лампочка бросает тусклый свет на плиточную облицовку стен и мокрый, только что помытый цементный пол. Лица ребят при таком освещении выглядят изжелта-бледными и болезненными. Только что прогудел сигнал на политзанятия.
- Кончай скорей! Хватит глаза мне мозолить! - гаркает Зумент на третьего "посидельца", и тот, коекак подтянув штаны, пулей вылетает в дверь. Они остаются вдвоем. - Все получил? - шепотом спрашивает Зумент.
- Половину только.
- Покажи!
Бамбан достает из-за подпоротой подкладки ботинка розоватую бумажку, сложенную в тугой квадратик, площадь которого не более сантиметра. Зумент ее разворачивает, и бумажка оказывается десятирублевкой, - Ладно, на этот раз прихорони сам, - он отдает десятку Бамбану. - Нельзя держать все в одном месте. А второй свою почему не принес?
- Божился, у старухи с собой не было. В следующий раз, сказала, привезет.
- Придется пересчитать зубцы, как Кастрюле. Следующая свиданка у него через два месяца. Вон сколько нам ждать!
В коридоре слышны шаги, и в туалет просовывается голова контролера.
- Сигнал не слыхали?
Зумент натуживается и издает неприличный звук, контролер закрывает дверь.
- Про тайник с харчами не пронюхали?
- Покамест нет.
- Ты у меня гляди!
- А у тебя нельзя? Было бы верней.
- У меня?! - Зумент смачно харкает на противоположную степу. - У меня там Киршкалнов штымп - Калейс. Все время, падла, глаз с меня не спускает. И еще штук десять таких, как он. Отделеньице - дай бог! Досрочное им обещано, вот пацаны и лезут из кожи.
- А может, у Мартышки?
- У Мартышки можно, я уже сказал ему.
- А за границей наши деньги ведь не годятся? - сомневается Бамбан.
- Дура! А пока до границы дотянем? Ладно, снимайся, чтобы нам разом не идти. И тех двоих бери за глотку - у них свиданка в это воскресенье. Смотри, чтобы было, сколько сказано!
Бамбан встает, кидает в унитаз окурок и выходит.
Зумент сидит, прикидывает. В трех загашниках вместе с сегодняшней десяткой получается сто двадцать рублей. На пятерых это маловато. Надо одежду и обувь.
В этой идиотской форме рыскать по округе не будешь, а устраивать налет на магазин сразу после робега - большой риск. Это успеется, когда они будут далеко.
Но деньги тут скопить трудно, шпана от рук отбилась, никакой боязни нету, все финтят. И надо быть начеку.