Диагноз, который врач ставит обычному больному - пациент за оскорбление не принимает. Иное дело - при социальной болезни. Постоянно поражаешься, до какой степени социально больные к себе не критичные! Потому в общении с ними нужна особая предупредительность. И часто - смелость. Порой, чтобы упредить нежелательные эксцессы, необходимо заранее предупредить больного: мои диагнозы социальных болезней - не оскорбления, а средства излечения.
Но если лишь постановка диагноза чревата для целителя, то что говорить о средствах лечения социальных болезней! Врач по обычным болезням - боль устраняет. Целитель же социальных болезней для начала пациенту в личной ли беседе, при людях, на собраниях и т.п. нестерпимую боль причиняет - ему Правду говорит, его совесть бередит. И через душевные страдания, разумеется, если полностью и не излечит, то, во всяком случае, насторожит, а то и методам коррекции его болезни пациента научит. Но скорее, что бывает гораздо чаще, еще больше обозлит.
Весьма специфично и отношение социальных больных к своему недугу. С целью излечения социальной болезни врач для начала совесть у пациента пробуждает. Социального больного, подлого и злобного его совесть, которая в нем, как и в каждом, непременно присутствует, не сама по себе, как в нравственно здоровом человеке начинает говорить и изнутри своими угрызениями его мучить и изводить, а лишь тогда, когда сильным воздействием извне ее удается в нем разбудить, из потаенных щелей вытащить, распломбировать.
Но стоит только совести в больном заговорить, как душу его начинает на части разрывать. Один из признаков того, что он начинает выздоравливать. Однако, поскольку наркотических средств для лечения социальных болезней нет, далеко не каждый больной выдерживает эти нестерпимые для него страдания. Потому-то большинство этих подонков, когда их носом в собственное дерьмо тычут, разоблачают, в лицо правду говорят, от пробудившихся в них совершенно незнакомых им душевных мук они яреют, рот другим затыкают, нередко к смерти, как в свое время Сократа, приговаривают. Свирепеют именно потому, что острую боль при этом чувствуют.
Это - единственный случай, когда у подонков совесть говорит, просыпается, душа свербит и по-своему болит.
ПЕРВЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
НАД СОЦИАЛЬНЫМ БОЛЬНЫМ
Помнится, в 80-х г.г. я произвел свой первый нравственный эксперимент над социальным больным.
В.Распутин в одном из наших разговоров настаивал на том, что у подлых людей совесть начисто отсутствует. Потому они и подлые, утверждал он, что бессовестные. Я же говорил о том, что людей без совести, пусть они будут распоследними мерзавцами, в принципе быть не может. При этом исходил из нераздельной связи противоположностей нравственности и подлости.
Вскоре после этого разговора с Валентином Григорьевичем, выступая в самом начале "перестройки" на партийном собрании института, в котором я работал, в присутствии Секретаря обкома партии я сказал, что самая позорная страница за всю более чем полувековую историю нашего института связана с именем нынешнего ректора.
Дело в том, что две закадычных с многолетним стажем подруги вдруг поссорились, и одна из них поведала общественности, что сын ее бывшей подруги, осужденный на 7 лет за изнасилование, не покидая мест заключения, закончил чуть-ли не с золотой медалью наш, преимущественно девичий институт.
В принципе - никаких проблем. Бутылка или дефицитная тряпка. В итоге в зачетке - положительная отметка.
Понятно - у ректора глаза на лоб, на губах - пена.
Незадолго до этого он Горбачева в аэропорту встречал. С ним чуть ли не "ручкался". И вдруг - на тебе! В собственной вотчине, где все - от рядового преподавателя - до профессора, как он мне сам говорил, снизу вверх на него смотрят - при секретаре обкома партии такую оплеуху получил!
Видимо, желая вогнать меня в краску, он на партсобрании обозвал меня самыми последними по тем временам словами - назвал меня "идеологом противодействия "перестройке"!".
В заключение же сурово пригрозил:
- Мы с Вами до сих пор церемонились. Больше церемониться не будем!
У меня в планах была поездка в Институт философии АН СССР для защиты диссертации. Диссертация готова, однако заверенной парткомом характеристики, необходимой для защиты, пока не было. Получить же ее после моего выступления на партсобрании было делом весьма проблематичным.
На заседании парткома председательствовал не секретарь, как принято, а сам ректор. Выступавшие члены парткома во всех мыслимых и немыслимых грехах меня обвиняли.
Больше же всех, критикуя меня, доцент И., зав. кафедрой истории КПСС изощрялся. Мол, Федоров своим человеком в парткоме был. Ногами дверь в него открывал. А сам все, что только можно было - и партийную, и профсоюзную, и спортивную работу в институте чуть ли не дотла развалил.
Когда выступления закончились, ректор встал и объявил голосование. Все 15 членов парткома давно меня знали и неплохо ко мне относились. Но когда дело дошло до голосования - все как один стыдливо глаза опустили, а руки послушно против меня в угоду ректору подняли.
А ректор, про все на свете забыв, стоит, с нескрываемо счастливым выражением лица на них смотрит и их унижению несказанно бесовски радуется!
Вот она где, описанная еще Достоевским, Бесовщина! Своего триумфального часа дождалась, когда до Власти дорвалась.
Мне же, понятно, без характеристики - никуда. К двери кабинета подхожу, спиной ее закрываю. Членам парткома говорю: "Пока характеристику не получу - Вас отсюда не выпущу!"
Те, понятно, опешили. Минут десять сидели, возмущенно разговаривали.
Одна дама, профессор, доктор наук говорит:
- Вы нам руки выкручиваете!
- Извините, - ей отвечаю. - С дамами я по-другому поступаю, и уж поверьте мне - руки им, упаси бог! не выкручиваю.
Но, видать, от долгого сидения задние места отсидели. Со стульев встали. По парткому ходить начали. По местам рассаживать не стал. До следующего раза выпустил. Своего же оголтелого критика, доцента И., к стенке прижал.
Он заметно косил. Должно быть, оттого, что глаза от людей постоянно прятал, поскольку подлил и непрестанно совестью кривил.
Здесь-то я сознательно и произвел свой первый нравственный эксперимент над Подлым.
- Я с одним своим товарищем, - говорю ему, - недавно поспорил. Он меня убеждал в том, что у подлеца совести нет. Я же на том стоял, что у самого расподлейшего мерзавца совесть имеется. Ты только что ярко продемонстрировал, что подлец. До сих пор еще тепленький. Кому как не тебе знать, как правильно на этот вопрос отвечать. Кто же из нас прав?
Рот от удивления он, верно, широко раскрыл, но так ничего мне в этот раз и не ответил.
Через неделю - вновь заседание парткома по тому же вопросу. Вот тут-то он заговорил! И такой фонтан грязи из себя выплеснул, что мне яснее ясного стало - не прав Валентин Григорьевич был. Уж очень не нравится им, когда в них совесть пробуждают и открыто их подлецами называют.
Всю прошедшую неделю его совесть терзала, и этот грязевой фонтан из его нутра наружу выплеснула.
Верно, характеристику в тот раз они мне все-таки дали.
СОЦИАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА
Понятие социальной медицины
Общий диагноз социальных болезней
Существенные трудности в лечении социальных болезней связаны с отсутствием каких-либо пособий по их излечению. Верно, существует веками разработанное учение, однако, не столько о социальной патологии, сколько, скорее, о социальной нормалогии, о духовном, нравственном и в целом социальном здоровье личности и общества. Это - Философия, и преимущественно Нравственность. Еще Цицерон говорил: "Философия является медициной души (подч. мною - К.Ф.)". [24. C.130] А Василий 1 Македонянин (812 - 886) конкретизировал: "Бесполезны труды такого врача, который больного не вылечит, и суетно то философское слово, которому не исцелить душевных страданий (подч. мною - К.Ф.)".[24. C.230]. Мудрый Сенека считал, что философия - лекарство для души и настаивал: "Лечить надо душу (подч. мною - К.Ф.): ведь от нее у нас и мысли и слова, от нее осанка, выражение лица, походка. Когда душа здорова и сильна, тогда и речь могуча, могущественна, бесстрашна; если душа рухнула, она все увлекает в своем падении... стоит сдаться наслаждению..." [35. С.237]
