ДЖЕРАЛД КЕРШ

Опасный вклад

У вас острый глаз, сэр, поистине острый глаз, если вы узнали меня по тем фотографиям, что появлялись в 1947 году в газетах и сенсационных журнальных репортажах. Думаю, я несколько изменился с тех пор; и все же я действительно тот самый Питер Перфремент, которого так возносили за открытия в области ядерной физики. Я рад, что вы с первого взгляда узнали меня. Иначе могли бы принять за беглого каторжника или за сумасшедшего, или за кого-нибудь еще в этом роде - ведь я хочу попросить вас пересесть вот сюда в этот затемненный угол так, чтобы ваша широкая спина загородила меня от двери. Поглядывайте на зеркало над моей головой, и вы непременно увидите там двух молодчиков, которые явятся в этот уютный маленький бар. Они придут за мной. По отсутствующему выражению на их лицах вы поймете, что это субчики из службы безопасности.

Увидев меня, они, разумеется, не преминут воскликнуть: "О, сэр Питер, как приятно встретить вас здесь!" А потом, сославшись на срочное дело, уведут меня отсюда. Ускользать от этих молодчиков - одна из немногих радостей, оставшихся мне на склоне лет.

Однажды я спрятался в корзине для белья. А сегодня я надел поверх вечернего костюма рабочий комТжнизон, чтобы улизнуть на концерт. После неплохо проведенного вечера я вернусь домой, в центр, но пока мне еще хочется побыть немного одному. За те небольшие неудобства, которые мне приходится терпеть, я могу пенять только на себя самого. Я отошел от дел еще в 1950 году, когда, как мне казалось, истинная сущность атомных бомб, вроде той, что мы сбросили на Хиросиму, стала достоянием общественности. Моя работа, похоже, была завершена.

Итак, я удалился на прелестную маленькую виллу на мысе Фесс, поблизости от кошмарного фешенебельного курорта Сабль-де-Фесс на юге Франции. Я намеревался коротать там свои дни, собирая библиотеку и потихоньку занимаясь в небольшенькой, но достаточно оснащенной лаборатории. Я не пропускал ни одного музыкального фестиваля, выпивал свой стаканчик вина на террасе пришедшегося мне по вкусу заведения и продолжал академическую битву с доктором Фраикенбургом. Эта битва, в сущности, не более кровопролитная, чем обычная шахматная партия, касалась свойств элемента фтора. Я догадываюсь, что тайны естественных наук, слава богу, находятся за пределами ваших интересов, но, быть может, из курса средней школы вам кое-что известно о свойствах фтора. Это прямо-таки сорви голова, разбойник среди элементов.

По своим капризам фтор - истая примадонна, а по характеру - врожденный преступник. Его невозможно удержать в чистом виде; его влечет практически ко всему, что есть на Земле, и все это он стремится уничтожить, Непосвященному я могу изложить суть своей позиции так: прирученный фтор, фигурально выражаясь,- громила в упряжке. Доктор франкенбург, любитель полистать на досуге юмористические журналы, возражал по поводу "упряжки", что тогда с таким же успехом Денниса-Угрозу 1* можно представить в качестве кормильца семьи. Как бы то ни было, я продолжал трудиться для собственного удовольствия, без принуждения и слежки, имея доступ к большому компьютеру в Ассиньи. И вот в один прекрасный день я обнаружил, что мне удалось выделить субстанцию, которую для удобства я буду называть "фтор-80-прим",

Я вовсе не хочу сказать, что только вывел формулу этого вещества. Свойства его таковы, что достаточно их понять, чтобы производство его стало простым до абсурда.

Итак, я приготовил небольшое количество вещества - около шести унций. Оно напоминало пластинку густого желе цвета известки. Потенциально этот кусочек студнеобразного вещества заключал в себе взрывную силу масштабов космической катастрофы. Но, заметьте, только потенциально. Пока фтор-80-прим находился у меня в руках, он, согласно моим расчетам, оставался полностью инертным. Можно было бить по нему кузнечным молотом или жечь паяльной лампой - и ничего не произошло бы. Но при определенных условиях - условиях, казавшихся мне в то время абсолютно недостижимыми,этот кусочек мог стать невероятно страшным. Говоря "невероятно", я хочу сказать "неизмеримо".

Записную книжку с формулой и расчетами я положил в бумажный пакет, чтобы спрятать в подвалах Морского банка в Сабль-де-Фесс. Пластинку фтора80-прим я поместил между двумя кусочками картона и засунул в такой же пакет, который положил в карман, Дело в том, что в городе у меня был приятель, с которым мы любили выпить вместе по чашке чаю; он питал слабость ко всему непонятному и сверхъестественному.

У меня возникло глупое желание развлечься, показав ему мой образец и объяснив, что эта безобидная с виду маленькая пластинка, попав в соответствующие условия, может отправить нашу планету в тартарары почти за такой же промежуток времени, какой понадобится щепотке пороха, чтобы вспыхнуть в пламени зажженной спички. Итак, в приподнятом настроении я отправился в город, посетил банк, предварительно купив кулек конфет "Услада джентльмена" и банку оксфордского джема, и позвонил у двери доктора Рэйзина.

Это был еще один старый чудак, переживший свою полезность обществу, хотя в былые времена он пользою вался заслуженным уважением как архитектор, специалист по стальным конструкциям.

- Тут кое-что особенное к чаю, - сказал я, небрежно бросив на стол мой маленький пакетик с фтором-80-прим.

- Копченая лососина? - спросил он.

Я достал джем и ответил, идиотски хихикая:

- Нет.

- Без сомнения, тьг уже успел побывать в баре, - сказал он ворчливо.

- Нет, я только что из банка.

- Ах вот как! Тогда, я полагаю, что сверток с деньгами. Давай-ка выпьем лучше чая.

- Я был в банке не для того, чтобы взять что-либо оттуда, Рэйзин. Напротив, я кое-что положил туда.

- Сделай одолжение, не разыгрывай меня. Что это такое?

- Это,- ответил я,- неопровержимое доказательство того, что Франкенбург ошибался. То, что ты видишь,- это полдюжины унций абсолютно устойчивого фтора-80-прим и в то же время его критическая масса.

Сухой, как старая кость, он проворчал:

- Не морочь мне голову своими мудреными терминами. Насколько я в этом разбираюсь, атомный взрыв происходит, когда некоторое количество радиоактивного вещества достигает в определенных условиях того, что ты называешь критической массой. А если дело обстоит так, то этот маленький сверток, я полагаю, может представлять опасность?

- Вот именно,- ответил я.- Его достаточно, чтобы испарить планету средней величины.

- Фторовая бомба или унция нитроглицерина - для меня это совершенно все равно,- сказал Рэйзин. Налив чая, он беспечно спросил: - Как ты приводишь его в действие? Надеюсь, не путем швыряния на стол?

Я ответил:

- Его невозможно взорвать - если только ты понимаешь, что такое взрыв,без необходимых условий, которых очень трудно добиться и которые, будучи достигнуты, становятся бесполезными. Но даже если это вещество не составит ценности в качестве оружия, его можно использовать для мирных целей.

- Не морочь мне голову. Я и сам понимаю, что из бойцового петуха можно сварить цыплячий бульон. Но я хочу знать, для чего ты принес его сюда?

Я был разочарован. На Рэйзина все это не произвело никакого впечатления.

_ Ну, ни ты, ни кто другой никогда больше не увидят фтор-80-прим. Примерно через, четырнадцать часов этот кусочек, как бы ты выразился, испарится.

- Что значит - как бы я выразился? А как бы выразился ты?

- Видишь ли - начал я объяснять,- если быть совершенно точным, то это вещество взрывается уже сейчас. Но взрывается чрезвычайно медленно. А чтобы взрыв был действительно эффективным, надо дать этому кусочку увеличиться в объеме при температуре свыше шестидесяти градусов по Фаренгейту в герметически закупоренной бомбовой оболочке объемом по меньшей мере в десять тысяч кубических футов. При этих условиях, когда создастся нужное давление, он взорвется. Но чтобы достичь, такого давления, при котором начнет подвергаться перестройке ее атомная структура, наша бомба объемом в десять тысяч кубических футов должна иметь оболочку толщиной по меньшей мере в два или три фута.