Да, магия ныне проносится по лагерю. Тысячи путей, бесчисленные тайные обряды. Кажется, правила быстро множатся, создаются сложные схемы, предписания, и ни один ведун, ни одна ведьма не готовы с ними согласиться. Кория подозревала: ни один из ритуалов не имеет ни малейшего значения. Сила - темный посул, темнота обещает тайну. "Письмена на песке.

Но однажды песок станет камнем".

От объяснял насчет крови, незримых вихрей, что плывут по всем пределам. Безумство одинокого Азатеная по имени К'рул. Жертвоприношение глупого бога. Тоска и страдание Худа - ничто в сравнении с тем, что наслал на мир К'рул, но именно здесь, в нелепом лагере с тысячами незнакомцев, Кория начала ощущать происходящие столкновения.

"Смерть. Спина мира, повернутая к чуду жизни. Никакая магия не плывет в ее владения. Но колдовство собирается здесь, готовое выступить походом туда, где ему не место. Враг отсутствует, враг - отсутствие, но Худу это не важно.

От прав. Нет невозможных войн. Нет недостижимых побед. Нет непобедимых врагов. Назови врага своего, и он может пасть. Вызови его, и ему придется ответить. Здесь тоже магия, слишком ее много, слишком дикая, слишком неопределенная. На что она будет способна, попав в руки Худа? Джагута, отравленного горем?"

Она видела: Брелла вонзает кончик ножа в подушечку пальца левой руки. Черные капли. Непонятные потоки пронеслись мимо Кории, сгустились, незримо окружив морскую ведьму. Где-то вдалеке нечто огромное и древнее застонало, просыпаясь.

"Ох, это нехорошо".

Кория выпрямилась, встав на вершине валуна. В сторону проснувшегося. Что это? Едва разумное, помнящее древние чувства. Зуд. Жажда. Придя в движение, оно близилось.

Аратан приготовил чай, пользуясь одной из жаровен. Готос сидел за рабочим столом, но отодвинул кресло, чтобы вытянуть ноги. Опустил ладони на бедра. Ритм оборвался, пальцы его согнулись, словно готовясь что-то хватать. На лице сражались тени. Солнце уходило, свет отступал, будто умирающий шар задыхался, втягивая его в себя; тени плавали меж покинутых зданий, лились в дверь.

Приготовив две чаши, Аратан встал и принес одну Владыке.

- На стол, пожалуйста, - пророкотал Готос.

- Вы сторонились вина, - сказал Аратан, возвращаясь к своей жаровне. Хотел продолжить, но ничего не пришло на ум. Тогда он сменил тему. - Я полон слов, владыка, и все же могу думать лишь об отце. И крови Азатенаев во мне.

Готос пренебрежительно повел рукой: - Кровь не дает почета. Ты не мог выбирать семью, Аратан. Когда придет момент, по чести и по любви ты должен совершить выбор, встретить его взгляд и назвать другом.

- Другом? - Аратан на миг задумался и покачал головой: - Не вижу ничего, намекающего на нашу дружбу.

- Потому что ты не завершен, Аратан. А, ладно, преподам тебе весьма запоздавший урок. Я редко бываю красноречив, так что удели внимание. Не стану оспаривать остроту твоих суждений, или твои мысли, если ты решишься их предъявить. Среди родных мы находимся в привычной толпе, мы знаем, как каждый из них смотрит на нас, именно их манеры обтесали нас уже давно, в раннем детстве. Они и мы. Вот структуры определяющие, мешающие переменам. Да, ты мог найти друзей среди братьев и сестер, даже думать о тетке или о дяде как о друзьях. Но все это подделки. Семья - это собрание родных, и у всех сжаты кулаки. Нападай, обороняйся или просто стремись выгородить себе местечко в давке.

Аратан подумал, что слишком мало знает родню. Сводные сестры, как будто застрявшие в детстве - они мелькали в его жизни, словно порочные мысли. Отец, игнорировавший его почти всегда, а потом вытащивший в путешествие ради поиска подарков, в итоге же сделавший подарком самого Аратана.

Был ли другом Раскан? Ринт? А Ферен?

Помолчав, он хмыкнул и отозвался: - Вот лошади оказались верными.

Готос рассмеялся и схватил чашу. Принюхался, отпил и сказал: - Вот что такое дружба. Семья, которую выбираешь ты. Что-то даешь, притом свободно. Чем меньше ты утаиваешь, тем глубже дружба. Многие знают лишь отдаленные связи - вроде приятельства. Иные готовы обнять и незнакомца, едва тот улыбнется или кивнет. И тут и там ты видишь лики страха. Пес рычит на всякого, кто подошел близко. А другой пес ложится на спину и показывает горло, сдаваясь любому - умоляющие глаза, робкая повадка.

- Вы описываете крайности, владыка. Должны быть и другие, более здоровые связи.

- Я хотел сперва описать опасные связи, Аратан, чтобы ты начал отстраняться от прошлых опытов дружбы.

Аратан сказал со вздохом: - Опытов мне выпало мало, господин, и мне не хотелось бы, чтобы их осмеивали.

- Значит, лучше защищать иллюзии?

- Тепла достается так мало.

- Ты встретишь тех, что лучатся жизнью, ярко пылают. В их компании каково тебе будет? Порадуешься, что тебя назвали другом? Погреешься у их костра? Или, оправдываясь нуждой, попросту поглотишь их дары, как темнота пожирает свет, тепло и саму жизнь? Станешь скалистым островком, черным и уродливым, местом холодных пещер и разбросанных костей? Яркие волны не пригладят твоих берегов, нет - разобьются, взрываясь гневом, пеной и брызгами. А ты будешь пить водовороты, затягивать их в подземелья, в бездонные каверны.

Я описываю не преходящий каприз. Не временное настроение, внешними бедами вызванное. Нет, я описываю эту душу-остров, столь скучный и неприветливый, как место слишком ценное, чтобы его отдать, слишком прочное, чтобы от него отказаться. Остров, что я тебе показываю, эта особенная душа, есть бастион потребностей, пасть, умеющая лишь утолять вечный голод. Извращенная самость не узнает истинного друга, не приемлет искренней любви. Самость стоит одна, неприкосновенная как бог, но бог осажденный... навеки осажденный. - Готос подался вперед, всматриваясь в Аратана мерцающими глазами. - Странно, но те, что пылают ярко, зачастую влекутся к таким островкам, таким душам. Как друзья. Как любящие. Воображают, будто могут принести спасение, поделиться теплом и даже любовью. Видят контраст, видят в себе много такого, что стоит предложить несчастному спутнику, робкому и таящемуся, вызывающему лишь гнев и злость. Жизнь внутри кажется такой обширной! Такой привлекательной! Разумеется, можно поделиться! Тогда, давая - и давая снова - они ощущают удовлетворение, чувствуют себя важными персонами. На время.

Но это не честный обмен, хотя вначале может показаться таковым - ведь акт дарения рождает некий род эйфории, опьяняет щедростью, сулит радости заботы и родительской опеки. - Готос отпрянул и снова отпил из чаши. Сомкнул глаза. - Остров не меняется. Кости и трупы лежат повсюду среди руин.

Аратан облизнул пересохшие губы. - Ей бы не понравилось, - шепнул он.

Пожав плечами, Готос отвернул голову, как бы изучая ледяную дымку у окна. - Не знаю, о ком ты подумал. Найдя истинного друга, ты его узнаешь. В ваших отношениях могут возникнуть трудности, но при всём оно будет основано на взаимном уважении, на чести и благородстве даров. Тебе не нужны кулаки, чтобы выгородить личное пространство. Никто не прилепляется к твоей тени - даже если есть поводы презирать растущую тень и того, кто столь смело ее отбросил. Твоими чувствами не манипулируют ради холодного расчета или в слепой, неразумной горячке эмоций. Тебя слышат. Тебя учитывают. Тебе бросают вызов, делая тебя лучше. Эти путы не стесняют; тебя не принуждают испытать переживания слишком вредные и острые. Тебя не водят на веревке, не толкают, и твои дары - ум и очарование - не будут осквернены и дурно оценены. Аратан, однажды ты можешь назвать отца другом. Однако скажу тебе так: я верю, что он уже видит в тебе друга.

- По каким причинам вы так защищаете его, владыка?

- Я не защищаю Драконуса, Аратан. Я говорю в защиту будущего его сына. Как должно другу, если возникает необходимость.

Признание заставило Аратана замолкнуть. "Но он же Владыка Ненависти? Откуда же эти дары любви?"