Итак, мы правим тем, чем правили прежде, и любая граница за пределами черепов - лишь иллюзия. Глядите, как мы сражаемся за них. Умираем за них. Не величием заполнены кладбища, но ухищрениями рассудка.

Мы новички в этом мире, но не можем предложить ему ничего нового.

Глаза ведут меня от одного незнакомого места к другому, но нет бегства из места, что за глазными яблоками, из клетки себя, от этих слов - бесконечных слов!"

Бегство или зов. Сущность еще не определилась. Магия ярко пылает в этом странном королевстве, но она плывет без привязи. Потоки мчатся в никуда, сталкиваются без цели. "Шипение дикости, когти проникают глубоко, срывают летящие к земле чешуи. Челюсти щелкают и вонзают зубы в толстые мышцы шеи. Крылья заполошно хлопают и я подбираюсь, чувствуя, как ее вес..."

Он начнет новую охоту.

"Я сделаю это волшебство своим".

Через миг он, парящий на ветрах над стенами гор, головой к западному морю, уловил запах недавно пролитой крови. Делк Теннес повернулся и нырнул, начав ленивую спираль вниз. Напрасные желания нужны, чтобы будить голод.

- Что-то ведьмовское таится в женском молчании, - заявил Гарелко.

- Притяжение еще нескольких мгновений в постели, - кивнул Реваст. - Она забыла нас? Пропалывает сад, не ведая, что утро просветлело? К чему отягощать сон - столь радостно пойманный - проклятиями? В чем мы виноваты? Я спал беспокойно.

Татенал засмеялся сзади. - Но так и не открыл глаз! Чтобы оглядеться, удивляясь, и задрожать от вида погасшего очага, и услышать - с растущим негодованием - храп Гарелко.

- А, к нему я привык. Раздражает не сильнее, чем твое звериное сопенье. Но ты сказал верно: мы не замечали знаков неудачи.

- Мужья живут в облаке вечного трепета, - сказал Гарелко. Именно он вел отряд по уступам скальной тропы. - Как на замерзшем озере, когда неведома толщина льда под ногами. Как на лесной тропке, когда вокруг запах котов и любая ягода кажется распаленному воображению горящими глазами. Как на краю утеса, когда над головой скользит жуткая тень крылатого чудища.

Тут Реваст шумно фыркнул. - Снова ты о нем. Ни я, ни Татенал ничего не видели. Небо было ясным, утро свежим, и если была тень, так это кондор перепутал твою макушку с гнездом соперника. Однако при ближайшем рассмотрении - отсюда и напугавшая тебя тень - мудрая птица не увидела достойных внимания яиц.

- Мы мужчины, такие, - пропыхтел Гарелко. - Разбиваем яйца.

- Мы мужья, - поправил Татенал. - Нам крутят яйца.

Реваст вздохнул: - Аминь.

- Я говорил о ведьмовстве женского молчания, озабоченные мои братья. Неужели вы не видели ее стоящей у двери, спиной к вам? Ваши колени не дрожали, ваши умы не скользили горностаями, вспоминая последний день или неделю? Когда это вы могли свершить некое прегрешение, по какой слепой ошибке?

Реваст фыркнул: - Сердце, усомнившееся в любви, сварится даже осенью. А наши животы поджариваются в огне уже многие месяцы.

- Снова начал? - Татенал приблизился и хлопнул Реваста по плечу - не по тому, конечно, которое держало вес боевой секиры. - Пропала ее любовь к нам! Твои стоны будут слышны даже сквозь тюк шерсти, и конец добродетели молчания, смерти коей ты так боишься.

- Лучше бы ты не поминал шерсть, - зарычал Реваст. - Степ слишком охотно взялся стеречь наши стада. Я ему не верю.

- А когда она встает перед тобой, - не унимался Гарелко, - но молчит? В этом ли тепло и утешение близости? Мы купаемся в мгновении сентиментальной глупости? В том громоподобном, невероятном мгновении, в которое она забудет наши прошлые преступления? Не говоря, она сражает нас, показывает силу. Ну, лично я предпочел бы кнут слов, раскаты гнева, треск разбитого о висок глиняного горшка.

- Ты как побитый пес, - снова засмеялся Татенал. - Гарелко, первый из мужей, первый в постели. Первым трясущийся и сдувающийся под малейшим ветром ее неудовольствия.

- Давай не будем о ветрах неудовольствия.

- Почему? - удивился Татенал. - Такую тему мы можем разделить, породив фонтан взаимного сочувствия! Истинное проклятие для нашего союза - ее страсть готовить, столь несоразмерная поварским талантам. Не лучше ли питаемся мы все три ночи в дороге? Не потому ли никто не поднимает голоса, требуя ускорить шаг и догнать ее? Не наслаждаемся ли мы сиянием своевременного отдыха? Мой желудок слишком туп, чтобы врать и ох, как ему сейчас полегчало!

- Женщин, - сказал Гарелко, - следовало бы отлучить от кухонь. Энтузиазм помогает жене сохранять стройность, а лучше бы она каталась в жире, блестя толстыми губами.

- Ха, - прогудел Татенал. - Даже Лейза не может проглотить слишком много кушаний Лейзы. Тут ты прав, Гарелко. Если догоним ее, перевернем стол. Свяжем ее, скуем цепями и не пустим к готовке. Дадим вкусить достойной пищи и поглядим, как она раздуется от нашего лечения.

- Кажется, это достойная месть, - согласился Реваст. - Ну, голосуем за такой план действий?

Гарелко резко остановился, вынудив замереть и спутников. Развернулся к ним, являя на лице недоумение. - Послушать вас, смелых щенков! Голосовать, не иначе! План действий! Да с такой решимостью мы могли бы разогнать тысячу бешеных Джеларканов. Но едва ее взор скользнет в нашу сторону, и решимость рассыплется, будто перепеченый пирог! - Он снова повернулся и покачал головой, трогаясь в путь. - Храбрость мужей прямо пропорциональная отдаленности жены.

- Так быть не должно!

- Ах, Реваст, ты дурак! Как должно быть, не бывает никогда. Отсюда наша привычка клонить спины, беготня мыслей, порхающие будто птички взгляды.

- Ну, у тебя и гнездо вместо волос.

- И это тоже, Татенал. Чудо, что волосы еще остались.

- Не чудо, а кошмар. Ты был красивее в юности, Гарелко? Должно быть так, ведь я еще не дождался от жены даже мгновенной жалости.

- До брака меня желали все и везде. Я ловил взгляды дев и матерей. Даже наш король-мужелюб не мог от меня оторваться, а кто станет отрицать его вкус к прекрасным мужчинам?

- Он везунчик, - буркнул Реваст. - Точнее, был везунчиком. Знаменитым любовникам лучше не стариться. Им лучше помирать от разрыва сердца, в переплетении ног и рук, в сальном поту. Старый лебедь кажется жалким.

- А он до сих пор перебирает перышки, раздражая всех.

Гарелко пренебрежительно махнул рукой. - Судьба любого стареющего короля. Или королевы. Точнее, любого героя.

- Ба! - вспыхнул Татенал. - Это судьба всех теряющих юность. А значит, и наша.

- Это и тревожит жену? - спросил Реваст. - Так страшится потерять дикую красу, что готова костьми лечь, сражаясь со старением?

- Самоубийственная смелость? - задумчиво проговорил Татенал. - В этом есть некое очарование.

- Очарование и Лейза Грач плохо уживаются. Деревенская похоть? Да. Соблазн раствориться в бабе? Точно. Манипуляции, нежданные кары? Абсолютно. Ее улыбка и взгляд заставят дрожать даже короля-мужелюба. Ох, мы ведь это испытали не раз, верно? Ну, я воображаю...

Гарелко в этот миг завершил крутой поворот по тропе, и представшая перед ним сцена украла слова с языка. Шагавший почти по пятам Реваст поднял голову и замер.

На широком уступе чудовищная рептилия пожирала тяжелый освежеванный остов, и она подняла навстречу пришлецам окровавленную голову. Шипение зверя обдало Тел Акаев туманом багряных брызг.

Длинная шея твари изогнулась, высоко поднимая голову; Гарелко сорвал со спины окованный железом посох и прыгнул вперед.

Челюсти рептилии распахнулись, голова рванулась вниз.

Гарелко отскочил и вогнал конец посоха в правый глаз зверя.

Тот с ревом отдернул голову.

Секира уже была в руках Реваста, он вскочил на покатую спину валуна, ища высокую точку. Увидел, как тварь замахивается огромной когтистой лапой, и прыгнул - лезвие секиры встретилось с движущейся лапой, войдя меж пальцами, прорезало шкуру и дошло до костей.