Они дошагали до тракта, долина осталась позади. Празек стащил заляпанные кровью перчатки, бросил наземь. - Ну, - сказал он невнятно (губа была рассечена и уже зашита), - жалкий вышел день.

Датенар горбился, стараясь раздышаться после удара палицей, снесшего его с лошади. - Жалкий, вот как? Нет, друг, забудем печаль. Прогоним побитую роту сожалений. Не вижу блага в их горьком внимании.

- Стоят вдоль дороги, как беженцы. - Празек сплюнул.

- Ища убежища разумных оправданий, как все отчаявшиеся. Но крыши эти малы, под каждой скопилась толпа. Так семья глупцов размножается в трущобах, много тел, мало домов. Построить ли новые? Увеличить ли дырявую крышу? Ба, пусть живут на улицах.

- И что тут скажешь?

Датенар пожал плечами. - Ну, я сказал бы: сношать вас не пересношать! Но ты прав, дружище. Сожаления родят сожаления, выводок суетится и прыгает неутомимо. Да мы хуже животных. Похваляемся природной силой, но лишены достоинства.

Празек задумался над словами друга. Огляделся. Мимо шли и шли оборванные фигуры. - Видишь поток? - Пробормотал он. - И вот я среди них, загнанный, толкаемый, измученный. - Он резко сел на холодную, сырую землю.

Почти сразу Датенар присоединился к нему.

- Я часто думал, - говорил Празек, - о рассудках иных наших приятелей, охотников, находивших в погоне азарт. Глаза у них сияли, как у детей. Видывал я, как летят верные стрелы. Благородный зверь на поляне испуганно поднимает голову и падает от железного укуса. Твоя исповедь, друг, помогла понять, что же убито. Достоинство в природе зверя. Это их внутренняя суть, охотники завидуют и впадают в ярость. Убивать от зависти... ох, Датенар, мы словно становимся детьми.

Датенар вздохнул: - Видишь, как является дитя, раскрасневшееся и сияющее, позирующее на фоне туши. Воюя против природы, мы воюем против достоинства. Горькое господство помогает возрасти лжи. А истина в том, что мы опускаемся, что мы больны.

Празек утер лицо, морщась от боли в губе. - Одолжи хоть немного надежды. Прошу.

Датенар протянул руку и положил другу на плечо. - Ну, - сказал он, - есть еще это.

Варез остался с Реблом, изо всех оставшихся сил поддерживая его, пока приятели карабкались по склону. Наконец Ребл резко дернул его за локоть. - Во имя матери, Варез, опусти.

Они одновременно плюхнулась наземь. Ребл лег на спину, затуманенными болью глазами смотря в небо. - Сделать тридцать семь.

Варез посмотрел на рубленую рану. Ребл хотя бы не харкает кровью, уже хорошо. - Тридцать семь?

Ребл поднял дрожащую руку. - Вряд ли получится... Но я попробую.

Варез утер лицо. - Ты бормочешь бессмыслицу.

- Скажи, Варез, я верно разглядел? Торас Редоне стояла на коленях у трупа? Это была Фарор Хенд?

"Вызвать такое горе? Завывания, вырванные волосы?" - Нет, Галар Барес.

- А. Да, понял.

- Она выхватила нож и готова была перерезать себе горло. Фарор Хенд помешала, вырвала оружие. На ее лице, во взгляде на сломленную женщину читались мстительность и удовольствие. Ребл, меня это потрясло.

Остатки распавшегося легиона задерживались там и тут. Варез видел вытянувшиеся лица, выражения боли, кровавые раны. Но чего-то не хватало.

- Трещи костяшками, - сказал Ребл.

- Чего?

- По одной за каждую взятую жизнь, за каждую треклятую мою дурость. Сегодня я забрал четверых. Не уверен, что они умерли. Думаю, нет. Надеюсь, нет. Так или иначе, - он улыбнулся тяжелым тучам, - тридцать семь. Идиотская доля Ребла. - Он замолчал, чуть пошевелив головой и встретив глаза Вареза. - Те гадающие по костям... их дар нам...

Удивленный Варез ответил: - Я так и не понял, что это было.

- Неужели?

Варез кивнул.

Ребл захохотал, морщась.

- Какой дар? Что сделал тот ритуал?

- Больше нет лжи. И всё. Никакой лжи. Прежде всего самому себе.

Хмурый Варез качал головой. - Я никогда не лгал себе.

Ребл всмотрелся в него и кивнул. - Значит, ты даже не заметил.

- Нет. Полагаю, нет.

Ребл сложил руки на животе. Начав трещать костяшками.

- Хотел узнать... - начал Варез. - Почему ты берег меня? В ямах? С чего было беспокоиться?

- С чего беспокоиться?

- Становиться мне другом.

Костяшки хрустели. - Не знаю, - сказал Ребл и улыбнулся. - Думаю, у тебя было достойное лицо.

Варез сел на корточки. Он видел: все оставшиеся легионеры собрались в молчаливые группки. "Без лжи, вот чего не хватает? На их лицах? В унылых взорах, устремленных в никуда?"

Листар был жив, насчет Ренс он не знал. Так много офицеров из числа заключенных погибло. Они прикрывали отчаянный отход Легиона, сдерживая врага и отдавая жизни.

Горло Вареза еще саднило от неистового вопля. Невозможно, но Легион Хастов ответил на отчаянную команду, Празек и Датенар развернули свои роты. Для Легиона день битвы окончен.

Торас Редоне никто не видел до самого конца.

Он слушал хруст пальцев. Но звук затих. Ребл не сумел отсчитать тридцать семь. Единственный друг Вареза умер.

Он подполз и положил голову Ребла на колени. Прочесал бороду пальцами, удаляя колтуны, изучил спокойное лицо, зная, что больше не увидит живой суровой усмешки, не ощутит гневного нрава, вечно нависавшего буревой тучей над всеми его движениями.

"Ребл, мой друг. Ты уже не был собой, прежним. Я ценил тебя. О, как я ценил тебя".

Кто-то стал рядом. Варез поглядел в лицо Листара. - Он ушел.

- Значит, нас осталось двое, - отозвался Листар.

- Двое?

- Вставших между ними и кошками. - Листар помедлил. - Трус и мужчина, желающий умереть. Самый достойный... он, как ты говоришь, только что умер.

Варез вслушался в резкий, сухой тон. - Никакой лжи.

- Я не смог бы, Варез. Не смог бы убить. Я лишь защищался.

- Как почти все из нас, Листар. Я видел это повсюду. И понял, что нам не победить. Но мы и не сдадимся. Будем стоять и умирать. Я увидел, хотя не сразу понял. Пока не объяснил Ребл. Ритуал...

- Да, мой прелестный подарок всем вам.

- Тебя послали.

- Да, послали. Но чего я просил у них? Того ли, чего желали остальные? Они твердили, что нужно какое-то прощение, очищение, нужно смыть проклятие преступлений.

Варез погладил холодеющий лоб Ребла. - Не этого ты попросил, Листар?

- Нет. Не совсем.

- Тогда... чего же?

- Я просил, чтобы мы - все мы - приняли себя. Увидели свои преступления, жестокое прошлое, подлые помыслы. Если мы должны почувствовать, Варез... сказал я гадающим... если мы должны ощутить, не дайте нам спрятаться, сбежать от чувств. Не дайте нам обмануть себя.

Варез покосился на Листара.

- Ты так и не понял. Ты не единственный трус. Вовсе нет. Весь Легион Хастов, все осужденные... почти все они трусы. Те, против кого мы стояли в яме, желавшие женщин. Просто похоть? Нет. Насильники прежде всего трусы, они питаются жертвами. Другой вид трусости, Варез, но это трусость. Почему все ненавидели тебя? Потому что ты единственный не скрывал трусости. - Мужчина помолчал, отвернувшись. - Погляди на них, Варез. Благословленных моим даром. Я гляжу и думаю, что Реблу повезло.

Листар закончил и ушел прочь.

Варез смотрел вслед. "Никакой лжи. Что ж, это не лекарство от глупости.

Вот дерьмо. Забыл спросить насчет Ренс".

- Жрец.

Эндест Силанн поднял глаза, увидел женщину в мундире домовых клинков. Вспышка внимания оказалась краткой, он неотвратимо вернулся к созерцанию собственных рук на коленях.

- Встать сможешь?

- Чего тебе нужно?

- Нужно освятить место погребения.

Ему захотелось рассмеяться при виде дна низины, сотен погибших солдат среди трупов лошадей.

- Не здесь, жрец. Недалеко. Мы складываем пирамиду ради одного.

Эндест поднял руки. - Скажи, - попросил он, - что ты видишь?