- А.
- Келлараса.
- Да... он хорош. Полон чести.
- А ты?
- Нет. Ни то ни то. Всегда старался быть выше своего положения. Вечный танец, вечное разочарование. Кого не коснуться, тот остается чистым и непорочным. Как-то так.
Она спокойно посмотрела ему в глаза. - Мудацкий ты дурак, Айвис.
Он отвел взгляд, будто ударенный.
Пелк не унималась: - Я закончила, служа леди Тулле. Видела, как ее влечет к Грипу Галасу, если можно так сказать. Кровные линии, положение и чины. Вся эта чепуха. Если нашел кого-то, кто заполнил сердце, все его трещины, остановил утечки - в Бездну положение, Айвис. Но, видишь ли, я хорошо тебя знаю. Ты только ищешь оправданий, чтобы не делать ничего.
- Не могу. Она заложница под моей защитой!
- Надолго ли? О, не можешь ждать, уйди со службы Дома Драконс.
Он уныло смотрел на нее.
Пожав плечами, она порылась в мешке, вынув фляжку. - А пока, старый любовничек, запьем ночь и вспомним ночи прошлого, когда у нас было всё и ничего, когда мы знали всё, но не понимали ничего. Выпьем, Айвис, за утонувшие острова юности.
Он поморщился, но принял фляжку. Рот искривила насмешливая ухмылка. - Вижу, уже близки берега сожалений о прошлом.
- А я нет. Ни о чем не жалею. Даже о том, что еще жива.
- Я сильно тебя обидел?
- Как только мог, готова спорить. Но вижу я это только сейчас.
- Считаешь меня бесчувственным?
- Считаю тебя мужиком.
- О.. ох, Бездна меня забери.
- Выпьем.
Он поднял фляжку. - За глупцов.
Она подождала, забрала фляжку и выпила сама. - За всех глупцов, что готовы были помереть, но так и не померли.
И тут же увидела его лицо преобразившимся, открывающим еще живую любовь, и впервые за десятки лет ощутила покой. "Всегда говорила: сердце не там, где ты его чувствуешь. Но хорошо ждать, если ожидание - все, что осталось".
- Я размышлял, - сказал лекарь Прок, - о природе поддержания. Касательно новорожденных.
Вренек покосился на мужчину: лицо в свете очага - одни острые углы, щеки запали - и подумал о резьбе по дереву, на стволах старых деревьев. В обычае отрицателей делать лица на стволах, чаще на опушках лесов, около расчищенных и засаженных мест. Мать говорила, что так они отпугивают чужаков, предупреждают не рубить новых деревьев. Но Вренека эти изображения никогда не пугали. Он не видел в них предупреждений - одну лишь боль.
- Любая повивальная бабка скажет просто, - говорил Прок, глядя только на Сорку, избегая глаз леди Сендалат. Та качала ребенка, но не обращала на него внимания: взгляд ее не отрывался от языков пламени. - Важнее всего, конечно же, молоко матери. Уход и забота. Дитя без присмотра слабеет духом и часто погибает. Или потом в жизни требует невозможного, страдает неутолимой жаждой.
- Я держал ее, - встрял Вренек. - Гладил по волосам.
Прок кивнул. - Но лишь касания матери, юный Вренек, поддерживают лучше всего. - Он помолчал, подбросил дров в камин. Искры полетели, озаряя ночь. - Кроме этих природных вещей, что может поддержать новорожденное дитя? Я могу ответить. Ничто иное!
- Заберите его в свои руки, Прок! - бросила Сендалат. - Ощутите, что это не слабачка, едва способная плакать!
- Нет нужды, миледи. Глаз целителя произвел оценку задолго до касания руки. Итак, сорвем покров тайны. Здесь работают неестественные силы...
Сорка фыркнула. -Ошеломительный диагноз.
Морщась, Прок продолжал: - Не только в зачатии, хотя тут мы лишены подробностей, но и в самом ребенке.
- У нее одна лишь цель, - заявила Сендалат. - Защищать брата. Пока она не может. Но знает это и подстегивает себя.
- Сомневаюсь, что воля стоит за...
- Воля, Прок. Моя!
- Так вы кормите ее чем-то незримым, миледи?
Лицо Сендалат сияло в отраженном пламени. Она изучала огонь, и вопрос лекаря вызвал странную ухмылку на губах. - Матери поняли бы. Мы делаем детей теми, кем они должны стать.
- Вы говорите о словах, но еще годы пройдут, прежде чем она...
- Я говорю о воле, сир. Говорю о необходимости как о силе, чего вы явно не понимаете.
- Необходимость как... сила. - Прок хмурился, глядя в камин. - Да, ваши слова поистине смущают. Сама идея необходимости намекает на недостаток, миледи. Откуда же вы берете силу?
- Мать забрала его у меня. Отослала в Харкенас. Это было неправильно. И неправильно было отсылать меня в Дом Драконс и снова делать заложницей.
- Тогда я усомнился бы и в ее советах относительно воспитания.
- Я найду Орфанталя. Сделаю все так, как должно быть. Никому меня не остановить. Даже Корлат.
Разговор встревожил Вренека, хотя он не мог бы сказать, почему. Нечто ярко пылает в леди Сендалат, но он не уверен, что это любовь или нежность. Не уверен, что это вообще хорошее чувство.
- Дитя слишком быстро растет, - не унимался Прок. - Неестественным образом. Волшебство питает Корлат, и это весьма тревожное заключение. Не станут ли эти роды первыми?
- Демон дал ей дитя, - сказала Сорка. - Ты тянешь не за ту нить.
- Миледи, - настаивал Прок, - сама жизнь есть бремя. У вашей дочери есть свои нужды. Брат не увидит в ней защитницу. Нет, он скорее сам захочет защитить ее.
- Не станет. Он - тот, кто имеет значение. Тот, кого я избрала.
- А Корлат разрешили выбрать вас, миледи? Или способ зачатия? Семя отца? Не слишком ли много бремен ей нести?
- Лишь одно. Она будет хранительницей моего сына.
Вренек думал о времени в повозке, когда держал дитя в руках и смотрел на прекрасное лицо, в сияющие глаза. Не видя никаких бремен. "Нет, их несем мы, вторгшиеся в ее мир. Страх моей матери в лесу, боязнь остаться одной, и того, что я умру где-то, а она не узнает. Даже страх перед Джиньей, нашей свадьбой и что мы уедем. Мы несем эти страхи.
Правильно сказала Сендалат: страхи порождают нужды, а собрание нужд дает силу.
Но я отвернулся. Сделал что нужно. Взял иное бремя. Стал разочаровывать. Необходимости могут не только толкать, но и притягивать.
Сам найду Орфанталя. Все ему расскажу. Заставлю обещать, что отвернется от матери. Прочь от нее, прямиком к Корлат. Будь братом, скажу я. Старшим братом. Держи ее руку и не дай матери вас разорвать.
Я так и сделаю. В Цитадели. А потом пойду искать плохих солдат. Убью их и домой к Джинье. Сниму тяжесть с матери - не все, но что-то смогу ей сделать".
- Кажется, вы забыли про демона, - сказала Сендалат. - Он выбрал меня. Не вас, Сорка, ни другую женщину. Меня.
Ответ Прока был таким тихим, что Вренек едва расслышал. - Бездна побери...
Сакуль Анкаду нашла Рансепта в кладовой у коридора слуг. Он разложил кольчугу, наручи, поножи и шлем, до сих пор с погнутой защитой носа. На полу в ряд разложено было и оружие: палица, короткий меч и кинжал, более похожий на шип. Круглый щит в давно позабытом стиле, малый щит и топор завершали комплект снаряжения.
Старик дышал тяжело и хрипло, в низком наклоне изучая ремни и пряжки.
Сакуль оперлась о стену. - Вы забыли меня, - начала она. - Кто остается? Один Скилд, потому что хромой, и служанки.
- Скилд будет вас учить, - отвечал Рансепт.
- И чему именно?
- Мало чему.
- Точно. Я больше узнала, шныряя между ног на собраниях, нежели от него за годы.
Он промолчал, осматривая кожаную оплетку палицы. Потом ответил: - Спесивый ум быстро учится лишь цинизму, и не думаю, что спесь - хорошее дело.
- Что же она такое?
- Уверенность в собственной гениальности, полет на горячем воздухе убеждений, почти все из коих ошибочны.
Хмыкнув, Сакуль отпила из кубка (теперь она носила его с собой везде). - Возражение в защиту цинизма, кастелян, неизбежно воззовет к чувству реальности.
- Цинизм есть голос плохо скрываемого отчаяния, миледи. Вот какую реальность циник прячет под искусственностью. Очень разумно, скажете вы?
