Один из охотников сказал: - Мы готовы, лорд.

"И это! Лорд!" Они дали ему титул Владыки Ложной Зари. Глиф не понимал. Не видел ценности в заре, ложной или истинной. Не знал, кто именно придумал пышное звание. Как будто оно вылезло из мерзлой почвы, или слетело с хлопьями снега. Ему титул не нравился, но, как и Нарад - Дозорный, он не мог сражаться с приливом. Нечто схватило обоих, эти руки холодны и неумолимы. - Хорошо. Лаханис, нужно идти в тишине, не оступаясь. Эти легионеры - разведчики и следопыты.

- Знаю, - ответила она. - Нужно быть как тени.

- Ты окрасила кожу. Отлично.

Она нахмурилась: - Ничего не делала. - Подняла руку, всмотрелась. Кожа ее стала цвета золы. Лаханис моргнула, подняв глаза на Глифа: - Ты такой же. Но я видела, как вы натираете лица золой. Задумала сделать так же, но забыла. Мы запятнаны, но не по своей воле.

Потрясенный Глиф оглянулся на Нарада, что стоял лицом к лесу. - Я думал... он заболел от видений.

- Мы Отрицатели. - Лаханис приняла это прозвание, будто родилась с ним.

Остальные что-то бормотали, лица стали озабоченными. Очевидным было, что никто ничего не замечал. Глиф не мог придумать, что сказать, какой ответ дать им или Лаханис.

- Только сегодня, - сказал Неерак, тот охотник, что недавно обращался к нему. Глаза его широко раскрылись. - На заре, вчера, мой лорд, я видел отражение в чистом льду. Лицо бледное, но не как у Лиосан. Бледное как всегда. Но теперь я смотрю на ладони, на предплечья - нас поразила чума?

"Чума".

- Мы выбрали ни то, ни это, - заявила Лаханис. - Отвергли Анди. Отвергли Лиосан. Встали в стороне.

- Но сегодня?.. - вопросил Неерак, разворачиваясь к ней. - Почему? Что изменилось?

Глиф ответил: - Я разговаривал с Дозорным. Спросил, начнем ли мы сегодня войну?

- Он велел перебить разведчиков, - объяснила Лаханис. - Поистине война начата. Глиф, он священник. Не знаю, что за титул вы ему дали, но он ходит не по одному миру. Сегодня по его благословению мы стали армией.

Он смотрел в эти глаза и видел жадный свет, посул огня и разрушения.

"Последняя Рыба идет на поиски старого врага. Озеро почти забыто, лиги пролегли меж ним и тем местом, где он сейчас. Вода, помнит он, была чистой. Не было ничего, способного скрыть от него будущее, будущее, полное слез. Из воды он вышел и в воду должен вернуться. Заканчиваю там, где начал". - Война призвала нас, - сказал он. И взял лук. - По благословению Дозорного мы стали убийцами жен и мужей. Идемте же. Лес - наш дом. Пора его защитить.

Натянув тряпку на лицо ниже глаз, он пошел, и отряд двинулся следом.

Они торопливо шагали по старым тропам, горбясь под пологом ветвей, топча звериные следы. Бежали, поглощая лиги. Неслись быстро, но без особого шума - снег принимал шаги, тени деревьев и кустов рассеивали их собственные тени. Они стремились вперед. Секрет легкости: стать своим, не сражаться с лесом, пригибаться и кланяться, обходить преграды.

Почти на закате Глиф, ведущий всех, заметил силуэты. Трое сблизились и, похоже, совещались. Неуклюжие позы выдали их присутствие, как и блеск железных пряжек, светлые ремни, дыхание из незащищенных ртов. Они шептались. Уловив движение Глифа и его охотников, один крикнул и схватился за меч.

Стрела Глифа утонула в правой глазнице, заставив упасть.

Еще две стрелы пролетели, шипя, мимо Глифа.

Оставшиеся разведчики упали.

Охотники подошли к телам, перетекли сверху, как вода, ухитрившись на ходу вытащить стрелы. Лаханис осмотрела разведчиков, но Глиф знал: это было уже не нужно. Все трое умерли, не успев коснуться снега. Он шагал дальше, стряхивая кровь с наконечника. Древко расщепилось, острие погнулось, потому что попало в череп. На ходу Глиф высвободил острие и сунул в кошель у пояса, чтобы потом выправить. Обломал древко, чтобы сохранить оперение, и бросил остаток.

Они мчались, сумрак медленно смыкался вокруг.

"Было как раньше. В мой первый раз, когда они сидели у костра и смеялись, и заигрывали с женщиной. Никто из них не проник внутрь. Не вызвал симпатии, не притупил холодной, острой жажды нести смерть.

Убийцы детей. Кровь если не на руках, то на мундирах. Они клялись знамени, несли на плечах нашивки легиона мясников. Я ничего не чувствовал, убивая их. Ничего не чувствовал, посылая кремень в брюхо последнего. Ничего не чувствовал, гоня его.

Должно быть, так мыслят солдаты. Никак иначе, ибо кто же готов резать детей? Беззащитных старцев? Жен и мужей у очагов?

Что за существа?

Ну, я стал одним из таких.

Покажусь ли смешным, сказав, что охочусь на мундиры? Убивая мундиры? Что мундир мой враг, простые куски сшитой ткани, лишенные жизни ремни, пряжки и шерсть? Или это единственный путь, единственная надежда сохранить здравый рассудок?

Итак, вот что такое война. Начавшееся снаружи должно случиться и внутри".

Хорошо, думал он, мчась в ночи, что я перерожден, ведь прежнее я должно было уже умереть, смертельно раненой горем и ужасом.

"Вода озера была чистой, но ныне, ох, ныне она стала алой.

Йедан Нарад, вижу, что снедает тебя. За тебя, видевшего то, что нам предстоит, болит моя грудь".

Сзади Лаханис прошипела: - Рань следующего, вождь. Мои ножи жаждут крови.

И он кивнул. Лучше было всем им утолить жажду.

Словно грязная вода, текли они сквозь лес, пока небом овладевала ночь. Странствовали по миру теней.

Ночь была предназначена для убийств, и они убивали.

Ее Милость Шекканто приподняли в постели, будто привязанный к спинке труп. Подушки держали ее полусидя, голова опускалась даже во время разговора, пока подбородок не упирался в грудь, делая слова неразборчивыми. Юная служка сидела рядом, готовая помочь старухе вновь поднять голову. Но, невзирая на все старания, Шекканто изрекала что-то невразумительное.

Ведун Реш подался вперед, упер руки в бедра, пытаясь расслышать - и понять - Ее Милость. Финарра Стоун была в паре шагов, давно прекратив такие попытки. Ясное дело, для Шекканто это последняя аудиенция. Никто не знал, что тревожит старуху. По годам ей еще подобало оставаться сильной и ясной разумом, смирять супруга с его нелепыми заявлениями. "Они будто провели годы, горбясь над кузнечным горном. Бывает проклятие железа, крадущее память и вселяющее смуту в мысли. Что-то их отравило. Я стала свидетелем жесточайшего из убийств?"

Ужасным новостям, наконец добравшимся до монастыря, не составило труда пробудить необузданные подозрения, поиски заговоров. Благородство пало первой жертвой. Возможно, это очередная работа Хунна Раала, достойная назваться гениальной. Куда как лучше, нежели просто убить Шекканто и Скеленала: отныне трясы на месяцы, если не годы, парализованы неэффективным управлением. Их корона уже разбилась, хотя и не успела слететь с головы.

Нет далеких расстояний для руки отравителя легионов, убийцы лорда Ренда, истребившего и Хранителей Внешнего Предела. А он казался заурядным, вспоминала она - наглец, это так, но мало отличимый от большинства солдат. Дерзость зачастую - лишь фасад, скрывающий душевные раны. Такую браваду можно простить... Он был также пьяницей, из тех, что любят притворяться трезвыми, но на лице дурацкая улыбка, словно он считает, что обманул всех, хотя обманывает лишь себя. Но дурак оказался умным. Пьянчуги типа Раала имеют обыкновение пожирать сами себя, алкоголь лишь служит для приглушения боли. Она ожидала бы постепенной деградации, пока тело не одрябнет, а разум не заполнится страхами. Медленного, трясущегося спуска к смерти.

Однако оказалось, что само зло явилось миру в этом мужчине, наделив его сверхъестественной энергией, избавив от тени сочувствия. Теперь, верила она, он способен на всё.

"Он отравил их? У него агенты среди трясов? Шпионы, ассасины? Почему верность не выбелила их кожу? Оглядись - все мы не изменились, хотя, если припомнить... янтарный оттенок стал тусклее, словно на нас осела пыль.