Желудки больных
больше не воспринимали пищу,
а так хотелось
родного, дорогого накормить,
хоть немножечко
боль родному облегчить.
Как любила я
муженька родного, ненаглядного?
А мой родной так меня жалел,
наверное, на свою погибель.
Больным с каждым днём
становилось хуже, хуже.
Надежды никакой!..
только я, как человек,
который мужу нужен.
При муже на глазах
я крепилась и держалась.
Отойду от милого, родного
и снова вся в слезах.
Вскоре, радиация, ожоги мужа
стали выходить наружу.
Во рту, щёках появились
сначала маленькие язвочки,
вид принимали странный,
быстро разрастались,
превращаясь в раны.
Пластами отходила слизистая,
цвет тела становился синий,
потом ярко-красный
и, в конце концов,
буро-чёрный, чёрный.
Муж менялся на глазах,
каждый день я встречала
другого человека,
посмотрю тайком на мужа
и вся душа в слезах.
К больным в палаты
стало заходить опасно,
всё радиацией "светилось" -
всё в изотопах...
и мебель, и полы, и штукатурка
на стенах и потолках.
Мне иногда становилось
даже страшно.
Первоначально, надписи
украшали стены.
В туалете написано пером:
"В палате были тараканы,
понюхали рентгена,
убежали мигом".
Нынче, не до шуток стало.
Медсёстры, врачи
от переоблучённых больных
получили допустимую дозу
радиоактивного облучения.
Заходили теперь в палаты,
обслуживали обречённых
только медики-солдаты.
На соседних этажах
выселили всех больных.
Убрали людей нормальных
от людей радиоактивных.
Убрали от радиации подальше.
Жён к больным, кроме меня
не пустили больше.
Я знала, находиться рядом
с обречённым мужем
смертельно и опасно,
но я рвалась к нему
и остановить меня,
мою любовь к родному,
казалось, невозможно.
Меня предупреждали, мне запрещали,
ругали сгоряча,
но к мужу родному, дорогому
пропускали молча.
Жить мне предложили
в общежитии для медработников
на территории при больнице
и дежурная выдала мне ключи
от номера в гостинице.
В номере уютно и светло,
санузел с душем,
телефон, радио и цветы.
Проблема появилась.
Не было в гостинице -
ни кухни, ни плиты.
Вдобавок, забрали всю мою одежду,
пропитанную радиацией
и подаренные мужем туфельки,
купленные в универмаге "Украина"
в давке и нарасхват,
выдали комнатные тапочки
и больничный, свеженький халат.
Как мне дальше жить?
В чём в магазин сходить?
Как мужу и себе и на чём
бульончику сварить?
Было бы желание,
стремление и мечта,
были люди добрые -
помогла любовь, беда.
Как я его любила -
своего родного, ненаглядного?
Как любила?
Словами душу не понять.
Целыми ночами с мужем
время проводила.
Меняла мужу простыни,
подушку поправляла.
Постоянно, держала его ладонь
горячую, как огонь.
Медсёстры отделения
сотни раз
ругали, предупреждали.
Убеждали в коридоре:
"Близко не подходить!"
Самоубийцей называли.
Просили: "Рядом не сиди!"
Потом махнули рукой:
"Хочешь умереть. Иди!"
Гуськова Ангелина
узнала, что я беременная,
вызвала к себе, вскоре
я стояла как школьница
у Ангелины на ковре.
"Что за стыд и что за срам!
Как ты могла?
Ты ребёнка погубила! -
строго отчитала,
потом вежливо сказала. -
Рожать приедешь к нам!"
Муж, моя роднулька, постоянно -
хотел меня чем-то удивить
и даже рассмешить,
мог уйти, как-будто по делам,
собрать букет цветов
и подарить мне лично.
Накануне, ещё в Припяти,
выйдя из дома со мной на улицу,
муж сказал с улыбкой:
"9-го повезу тебя в Москву
покажу столицу".
Показал Москву столицу -
вспоминаю с грустью.
Не всё как обещал,
но выполнил всё с честью.
Сегодня 9-е мая -
день Победы.
Кругом улыбки -
радость и цветы.
Живи и радуйся,
если б не было беды.
Муж попросил меня:
"Открой окно".
Он так хотел
мне показать Москву,
о салюте
он мечтал давно.
Пройдя в одночасье - огонь,
радиацию и воду,
но свою последнюю мечту
воплотил он в жизнь.
Я на постель посадила мужа
у окна 8-го этажа,
а на постели осталась
со спины кусками кожа.
Улыбнулась я родному,
ненаглядному, как младенцу,
муж показал столицу.
Навернулись слёзы...
мне больно и тоскливо,
за судьбу обидно,
салют в двадцать один 00
прогремел красиво.
Любил мой, родной,
на торжества, на праздники
мне дарить цветы
и в тяжкую для него годину
не прошло всё мимо,
достал три гвоздики,
поцеловал мне руку
и подарил цветы.
"Поздравляю!
С днём Победы и весны!
Медсестре дал деньги,
медсестра купила
твои любимые цветы".
"Спасибо, мой родной!" -
обняла, поцеловала.
Больным с лучевой болезнью
делали пересадку костного мозга.
Из дома вызывали
родственников больных,
брали пробы костного мозга -
больным вводили.
К Василию приезжала
сестра из Ленинграда,
два часа на операционном столе
с братом рядышком лежала.
Прости нас боже,
я на всё согласна, может ему,
моему родному, ненаглядному -
в конце концов,
что нибудь поможет.
Мужу становилось хуже-хуже -
особенно после операции Гейла.
Надежды никакой -
напрасно бога я просила.
Теперь Василий и все с лучевой
лежали в барокамерах
из прозрачной плёнки,
там такие приспособления,
чтобы не заходить,
можно было вводить уколы,
катэтор ставить
и передавать таблетки.
Несмотря на приём таблеток
роста и обновления клеток,
Василию вскоре стало так плохо,
что я не могла от него,
своего родного -