Но сперва орган нужно вынуть из Яра и поместить в мага.

Яр закрыл глаза, терпя резанувшую боль. Тяжело задышал. Однако он сам управлял этой болью: орудовал невидимыми нитями силы в собственной груди, обрезая у выращенного сердца питавшие сосуды, разрывая нервные волокна. Затем стало еще больнее: орган следовало разрезать на составляющие куски, чтобы вытащить наружу. Куски мышечной ткани продолжали дергаться, согласно сокращаться — пусть и разрезанное, благодаря незримому соединению посредством волшебства, сердце всё еще было единым целым и, как ни удивительно, оставалось вполне жизнеспособным. Яр криво усмехнулся этой забавной мысли, мелькнувшей на фоне мучительной острой боли.

Он коротко закашлялся, подавился, задохнулся: незримые нити разрезали плоть между органами и через пищевод потянули кусок за куском вверх к горлу. Из внутренней раны хлынула кровь, Яр торопливо сжал губы. И выпустил из ладони нити силы в грудь некроманта. Прошив кожу насквозь, обогнув ребра, те настигли слабо сжимающееся сердце мага, оплели его, отодвигая чуть в сторону от привычного места, давая простор для дальнейшего действия.

Сильван дернулся от пронзившей боли, открыл рот в немом крике, чем Яр немедленно воспользовался: прильнул алыми губами к бескровным губам, заставил раскрыть рот как можно шире, едва не вывихнув ему челюсть. И влил ему в горло свою кровь, вместе с потоком которой по языку в глотку Сильвана скользнуло его новое трепещущее, ровно вздрагивающее сердце — часть за частью, кусок за куском. Яр буквально проталкивал в него жизнь, пропитанную чарами, заставляя делать душащие крупные глотки.

Когда куски, наконец, закончились, Яр разорвал подобие поцелуя. У обоих по искривленным болью губам потекли капли крови — теперь уже смешанной, мага и лесного владыки. Незримые нити вспороли внутренности Сильвана, проделав для нового сердца дорожку — и проводили цепочкой от горла вниз, затем в рану разрезанного пищевода, вглубь тела, часть за частью, кусок за куском, причиняя магу несказанные страдания.

И, наконец, собравшись на положенном месте рядом с прежним сердцем, новый орган принялся выстраиваться заново. Нити безошибочно складывали кровавую мозаику, Яр держал ладонь на груди, чувствуя жар магии, управляя нитями, словно кукловод из шапито, только вместо марионетки — на концах нитей жизнь существа, единственного на всём свете, которого бывший эльф мог назвать своим другом…

Яр уронил голову, без сил уткнулся пылающим лбом в прохладную грудь некроманта. Нужно было отдышаться. Им обоим. Острая боль отхлынула, оставив тупую, давящую, которая еще не скоро пройдет. Наконец-то. Он всё сделал правильно, у него получилось… А прежнее сердце пусть пока останется, так будет спокойнее наблюдать за приживлением нового.

Взгляд лесного владыки прояснился. Он досадливо цокнул языком, заметив, что струйка крови всё-таки пролилась на подушку, запачкав белье. Руку с груди мага он по-прежнему не убирал: горячее, пульсирующее сердце ворочалось внутри, нити ставили капризный орган на место, где ему предстоит трудиться еще век по меньшей мере, сращивали сосуды, сгоняли вылившуюся кровь в желудок, сшивали волокна нервов, причиняя жесточайшую боль. Боль, которую сейчас Яр ощущал, как свою собственную — вдобавок к своей собственной, ведь «наведение порядка» внутри себя он оставил напоследок, лишь торопливо зарастив самые серьезные повреждения. С собой владыка Леса как-нибудь попозже разберется, резь в левом боку можно пока и потерпеть, не умрет он от этого. Он и раньше был бессмертным эльфом, а как лесной царь — вообще богоподобен.

Он усмехнулся: должно быть, разлегшийся на бледном некроманте не менее бледный бывший эльф, приникший к безволосой груди в распахнутом балахоне, смотрится весьма двусмысленно. А глубокий кровавый поцелуй вообще тошнотворное отвратительное зрелище. Хорошо, что смотреть на них было некому…

Яр вздрогнул, пронзенный озарением, и оглянулся на дверь: свидетель-таки нашелся. Глава общины гоблинов, упросившая оставить ее во дворце на положении личной горничной и сиделки бывшей богини. Зеленое лицо приобрело нежно салатовую бледность. Глубоко посаженные глазки, обычно маленькие, округлились по медяку. Хорошо хоть догадалась за собой дверь закрыть, так и встала, прижавшись к двери спиной. Зато в руках очень кстати держит стопку свежего постельного белья.

— Что ты видела? — спросил Яр. Дергаться не стал: подумаешь, обнимает старого друга! К своей досаде он совершенно не заметил, когда именно она вошла в спальню, слишком был занят.

— Ничего не видела, величество! — слишком быстро отозвалась гоблинша. — Не нашего ума дело влезать в деяния богинь. И я стучала, прежде чем войти, только ответа не услыхала, не серчайте, подумала, мол, тут нет никого.

— Миленке не разболтай.

— Ваша дочь, вы и разбирайтесь, — буркнула та.

Дверь за ее спиной содрогнулась от удара плечом: легкая на помине Милена толкнулась с разбегу, как обычно, и удивилась, найдя гостевую опочивальню запертой. Она принялась дергать за ручку.

— Скажи ей подождать, — поморщился Яр. Дочка слишком уж быстро вернулась.

Коренастая гоблинша без особого усилия припирала собою трясущуюся от царевниного нетерпения дверь, высокие русалки на ее месте давно бы отлетели в сторону. Она громко произнесла, как велено:

— Высочество, извольте обождать, постель перестилаем! — И добавила от себя о наболевшем: — А я говорю: негоже незамужней девице за мужчиной ухаживать! Неприлично! Уж мне-то, вдовой бабе, иной раз стыдно делается, когда, скажем, переодеть надо, а барышня всё вперед меня старается влезть, пока вы, величество, не видите!

Милена с той стороны смиренно затихла.

— Верно говоришь, негоже! Да только совсем дочка от рук отбилась, отца слушать не желает! — громко поддакнул Яр, посмеиваясь.

Дышать становилось легче с каждой минутой: рубцы от сращивания кусков на новом сердце совершенно разгладились, не оставив следа, оно перестало бестолково дергаться и забилось ровно, хорошо, принимая на себя поток крови от старого. То же, освобожденное от непосильной роли, также подладилось под здоровый пульс. Кажется, два органа вполне неплохо сработаются. Боль почти совсем рассеялась. Осталось лишь добавить еще немного живительной силы, позаимствованной у Леса, но это можно сделать уже не в кровати, ведь перестелить постель действительно не помешает. Поэтому Яр слез со своего приятеля, вновь пойманного на грани перехода на тот свет… И ухватился за крепкую руку подоспевшей гоблинши, иначе поцеловался бы с полом.

— Спасибо, — выдохнул, с трудом разогнувшись, стараясь не обращать внимания, как танцует вокруг него комната. Собственное тело всё-таки мстило за пренебрежение к себе.

Гоблинша что-то невнятно буркнула в ответ. Яр очень осторожно, стараясь не делать резких движений, развернулся, откинул одеяло, поднял на руки костлявого некроманта. Снова медленно разогнулся, развернулся, отошел к широкому креслу, сел, пристроив закутанного в черный балахон мага у себя на коленях, уложив фиолетоволосую голову себе на плечо. Гоблинша споро занялась постелью. Яр наконец-то мог перевести дух.

— Погодите, вот! — Она достала из кармана фартучка платок, смочила водой из кувшина для умывания — и жестом показала, что неплохо бы вытереть кровь с лица. Причем заляпались оба. Яр улыбкой поблагодарил, на что новая служанка ответила смущенным бурчанием. Лесной владыка заулыбался еще шире: у гоблинши, похоже, имелся особый тон ворчания для любой ситуации.

И только гоблинша забрала платок, чтобы заодно отправить в стирку, как изящная щеколда под дверной ручкой откинулась будто бы сама собой — Милена вспомнила, что она не только послушная дочь владыки, но и колдунья.

— Ну вы закончили? У меня молоко остывает! Козье! С медом! — не утерпела-таки она, сунулась, приоткрыв дверь щелкой. Узрела родителя со спасённым, сидящими в одном кресле, умиленно заулыбалась: — Вы чего тут обнимаетесь в уголке? Что без меня делали, а?

— А ты как думаешь? — игриво прищурился Яр. — Целовались!