Я встал, принял душ и выпил кофе. За кофе я все мечтал, как бы я мог вчера поступить с Генриеттой и чего, к сожалению, дурак, не сделал.

Вы сами понимаете, что эта дамочка могла действовать так по одной из двух причин: или она действительно влюбилась в меня, и тогда я мог заставить ее рассказать мне все. Или она меня обманывала и только делала вид, что рассказывает мне правду. Во всяком случае, и в том и в другом варианте я упустил большие возможности.

Сидя на кровати, я вспоминал, чему нас учили в доброе старое время в федеральном училище. Помню, один старичок, читавший нам лекции по одному из предметов, часто говорил:

«Всегда делайте что-нибудь. Не думайте слишком много. Если на данном этапе у вас нет прямых указаний, сами решайте, что делать. Если не знаете, что делать, болтайтесь среди людей, создавайте такие ситуации, чтобы тот, кто старается скрыть от вас какой-нибудь факт, испытывал страх. И в этом случае он непременно проболтается».

И он был прав, этот старик. О'кей! С этого и начну. Припугну кого надо.

Прежде всего вы должны согласиться со мной, что все мошенники, связанные с этим делом, считают меня величайшим ослом, у которого мозги поросли мхом. Кроме того, все они двурушники. Возьмите к примеру хотя бы того же Бэрдля. Сначала он разыгрывал дружеский акт в отношении Генриетты, уговаривал слуг Эймсов дать показания на следствии, что Генриетты не было в Нью-Йорке в ночь смерти Грэнворта, а потом он делает все, чтобы вбить мне в голову, что Грэнворта убила Генриетта. А Фернандес помогает ему в этом. Он тоже сначала собирался жениться на Генриетте, а потом у него вдруг возникла мысль, что Генриетта связана с фальшивомонетчиками, и жениться он раздумал. Собственно, и

Бэрдль связью Генриетты с фальшивомонетчиками и убийством мужа объяснял перемену в своем поведении.

А что Генриетта?

А она вообще ничего существенного не говорила, а вместо этого разыграла великолепную сцену влюбленной в меня дамы.

Я тоже мог бы влюбиться в Генриетту — она мне очень нравится. Но я никогда не развлекаюсь с женщинами, которые подозреваются в убийстве, так как это может осложнить всю мою работу. Во всяком случае, Генриетте известен характер моей профессии, и вряд ли она может обижаться на меня, если я подозреваю ее в неискренности.

Сейчас я собираюсь провести одно интереснейшее мероприятие, которое несказанно удивит всех, замешанных в этом деле, и прежде всего саму Генриетту.

Все-таки, несмотря на все ухищрения, им не удастся сбить меня с пути. Пусть Бэрдль и Генриетта думают, что я такой парень, которого легко сбить с толку. Я сейчас докажу им, что они глубоко ошибаются.

В этом деле меня интересуют два момента. Прежде всего меня интересует ход мыслей Грэнворта Эймса перед его смертью. Ведь совершенно очевидно, что не было никаких видимых оснований для того, чтобы он покончил жизнь самоубийством. У него были деньги, отличное здоровье — он только что прошел медицинское обследование при страховой компании, — и я не верю, что он решил покончить жизнь самоубийством только потому, что Генриетта заявила ему, что она подаст заявление о разводе. Зачем ему было умирать? Парень, который путался с десятками женщин, как об этом говорил Фернандес, вряд ли будет убивать себя из-за того, что жене стали вдруг известны его шашни и она решила уйти от него. А тот факт, что он когда-то раньше пытался покончить с собой, тоже еще ничего не доказывает. В тот момент он был настолько пьян, что не соображал, что делает.

Когда он заявил, что собирается начать новую жизнь, честную, может быть, он именно так и думал. Конечно же, он говорил это искренне, иначе зачем ему было увеличивать сумму страховки? И он отлично знал, что в случае самоубийства выплаты страховки не будет.

Между прочим, я придаю очень большое значение этому факту — увеличение страховой премии.

И второе, что меня интересует, — это, конечно, Полет— та Бенито. По-моему, любому человеку должно прийти в голову, что эта дамочка каким-то образом была связана с этим делом. Но ни Бэрдль, ни Фернандес не упоминали о ней. Видимо, они хотели сосредоточить мое внимание только на Генриетте.

Совершенно очевидно, что Полетте должно быть что-то известно в отношении этого дела. И мне нужно как можно скорее увидеться с ней, что я непременно и сделаю, как только закончу кое-какие дела здесь. Я заставлю эту даму заговорить, пусть даже она находится в Мексике, за пределами юрисдикции США. Сонойто находился в Мексике, но на самой границе со штатом Аризона, и если мне понадобится для того, чтобы она заговорила, переправить ее на территорию Штатов, я это сделаю, даже без оформления соответствующих документов, хотя бы для этого мне пришлось перетащить ее через границу за волосы.

Я позвонил Меттсу, и мы с ним договорились по всем вопросам.

Хороший парень этот Меттс. Умный, готов к сотрудничеству, а, к сожалению, редкий полицейский обладает такими достоинствами.

А договорились мы с ним вот о чем. Он пошлет двух своих сотрудников на гасиенду Алтмира, чтобы забрать оттуда Генриетту. Они должны доставить ее в управление к Меттсу ровно в 11 часов. А в половине двенадцатого, когда Перейра и Фернандес будут ломать головы, стараясь догадаться, куда и зачем ее увезли, полицейские вернутся обратно на гасиенду и прихватят и этих двух героев. После этого все и начнется.

Я разоделся франтом: роскошный светло-серый костюм, под цвет костюма шляпа и серебристо-серый галстук, как будто иду куда-нибудь в гости. На самом деле же я шел в управление к Меттсу.

Меттс предоставил мне свой кабинет и сигару в придачу. Я сел в кресло и стал ждать.

Вскоре полицейские привезли Генриетту. Она была крайне удивлена всем происшедшим, что, однако, не мешало ей прекрасно выглядеть. Ох, ребята, и умеет же эта беби выбирать платья и носить их.

На ней был костюм светло-лимонного цвета, купленный в заведении, где умеют держать в руках ножницы и иголку. Шелковая коричневая блузка, шляпка лимонного цвета с коричневой лентой, туфельки коричневые с белым и нейлоновые чулки.

Она села на стул, который для нее поставили с другой стороны письменного стола, как раз напротив меня, и многозначительным взглядом уставилась на мою шляпу, которую я слегка надвинул на один глаз. Полицейские ушли, оставив нас вдвоем.

— Доброе утро, Лемми, — начала она, обращаясь ко мне как к старому другу и улыбаясь. — Что случилось? — продолжала она. — Меня что, арестовали? И я бы попросила вас не сидеть в шляпе в присутствии дамы.

— Ерунда, сестрица, — ответил я ей. — Вот что я вам скажу. Я еще не решил, как мне поступить с вами: арестовать по обвинению в убийстве, задержать как свидетельницу или просто допросить с пристрастием. Но я попрошу вас уяснить себе, что я отнюдь не обязан снимать шляпу, когда разговариваю с лицом, подозреваемым в мошенничестве, неважно, мужчина это или женщина. Вы лучше придержите при себе все эти ваши советы по поводу хорошего тона, потому что мне они уже и без того порядком надоели. Понятно?

От этих слов она настолько оторопела, как будто ее огрели по голове кочергой. Видели бы вы ее изумление. Да, собственно, это и не удивительно. Прошлой ночью она разыграла со мной любовную сценку и, вероятно, полагала, что подцепила меня на крючок, и вдруг сегодня утром я говорю ей такие грубости, от которых ее буквально бросило в дрожь. Вероятно, и вы тоже на ее месте очень удивились бы.

— Понятно, — произнесла она наконец ледяным тоном. — Ну, и что же мы теперь будем делать?

— А вот что, дорогуша, — сказал я ей. — Я решил возобновить расследование по делу о смерти вашего мужа. Я пришел к заключению, что Грэнворт Эймс был убит, и, по-моему, вам об этом известно гораздо больше, чем вы соизволили мне сказать. Я также склонен полагать, что вам гораздо больше известно и насчет дела о фальшивых облигациях. И я могу возбудить против вас дело по обвинению в том, что вы хотели подсунуть в здешний банк в Палм Спрингсе фальшивые облигации, зная, что облигации эти липовые. Ну, как вам это понравится?