— Я не хочу, чтобы Том увидел Натали в моих мыслях.

— О, Мерлин! — взмолился Реддл.

Ожидание изводило его особенно сильно. Он и так ждал так долго. Целый год считал дни до каникул и походов в Хогсмит, писал длинные письма и мечтал вновь услышать ее голос. И вот, наконец, настал день, когда он сможет назвать ее полноценно своей. И это утро просто бесконечно.

Но ожидание не может длиться вечно. И вот между рядов потопала маленькая девочка, разбрасывая лепестки роз, а потом появилась и Натали. Всегда веселый Алексей явно едва сдерживал слезы, а Татьяна начала плакать еще до того, как ее дочь вышла. В белоснежном кружевном платье, почти невидимая за густой вуалью, она словно не касалась земли. Алексей вложил руку дочери в ладонь Тома, кивнул и шмыгнул, из последних сил сдерживая непрошеные слезы. Дочку он обожал. И хотя Тома он одобрил сам, теперь свадьба казалась ему слишком ранней. Она только школу окончила, а уже замуж.

Как и для Тома, для Наты этот день был бесконечно волнительным. Сборы невесты, платье, туфли, смешки одевавших ее девушек, всего будто не существовало. Она и боялась этого дня, и не могла дождаться момента, когда они принесут клятвы. И вот распорядитель, наконец, завершил свою долгую речь, торжественное «клянусь» прозвучало, белые голуби взмыли в небеса и их официально признали мужем и женой. Больше всего Том в тот момент жалел, что все эти люди не могут оставить их наедине хотя бы на несколько минут. Одного поцелуя ему было недостаточно.

Но свадьба уже требовала внимания виновников торжества. Их поздравляли, дарили подарки, все мужчины желали станцевать с невестой, все женщины — с женихом. Им позволили наслаждаться обществом друг друга лишь поздно вечером, когда сад освещали фонарики, а многие гости разбрелись обсуждать что-то отвлеченное, но не менее радостное. Том, нежно обнимая теперь уже жену, не сводил с нее глаз.

— Сегодня, кажется, самый счастливый день, — признался он.

— Я сегодня так же сказала маме, — улыбнулась Натали, — и она мне посоветовала дождаться дня, когда у нас родится ребенок.

Том, тихо засмеявшись, наклонился к ней, целуя. Мысли о том, что у них будут дети, казались Тому даже слишком нереальными. Это, наверное, будет запредельное счастье. Он теперь может, не остерегаясь посторонних, называть ее любимой, милой, дорогой. Он улыбнулся еще радостнее, подумав о том, как будет приятно возвращаться домой. А потом вспомнил, что у них впереди целый месяц, их медовый месяц, и вновь поцеловал ее.

— А знаешь, у меня для тебя есть маленький подарок, — призналась Натали.

— Честно говоря, я думал, что ты — мой главный подарок.

Девушка легонько ударила его кулачком в грудь.

— Когда-то я считала, что никогда не смогу полюбить настолько, чтобы прочитать что-то подобное, — продолжила она, — но потом появился ты.

— Стих? Я люблю, когда ты читаешь…

Натали, смотря ему в глаза, начала:

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,

Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,

Оттого что я тебе спою — как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,

У всех золотых знамён, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —

Оттого что в земной ночи́ я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты —

О проклятие! — у тебя остаешься — ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, —

Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир! *

— Как много иносказаний, — грустно признался Том. — Объяснишь?

— У нас вся жизнь впереди, не так ли? — Натали сверкнула карими глазами и, встав на носочки, поцеловала Тома.

— А как называлось то стихотворение, что тогда читал Тони? Думаю, мне стоит его выучить.

* Марина Цветаева, 1916 год. Тут действительно много иносказаний. Но главное — это стихотворение о том, как может любить женщина. То есть всецело, не отдавая своего возлюбленного, будучи готовой даже поспорить с Богом, отняв его у смерти.

========== Эпилог. ==========

Одним сентябрьским деньком четыре замужние дамы собрались на традиционный пятничный чай. И, как часто бывает у матерей, обсуждали преимущественно детей. Тем более было, что обсуждать. Вальбурга, горестно вздыхая, жаловалась на старшего сына.

— И ведь все началось с того, что он поступил на Гриффиндор. Учился бы на Слизерине, не было бы ничего подобного.

— Валя, дорогая, — Натали улыбалась, — Уж если Том, с таким-то предком, смирился с поступлением Алекса на Гриффиндор, то и тебе не стоит беспокоиться.

— Я уверена, что Алекс и Борис просто не смогли бросить Сириуса. Они же с самого детства вместе. Надо было его пороть в детстве. Но нет, я же его обожала. И теперь вот. Очередное письмо. Взорвали унитаз. Позор-то какой!

Натали, все еще улыбаясь, плеснула в чайную чашку подруги немного виски. Вальбурга, обреченно глянув на миссис Реддл, залпом выпила алкоголь. Старший сын, прежде главная гордость матери, поздний и долгожданный ребенок, теперь постоянно ее огорчал. Натали, помнится, заливисто смеялась, когда пришло то памятное письмо от сына.

«Пап, прости, но мы решили поступить на Гриффиндор».

Знаменитая выдержка Тома практически треснула по швам. Пришлось успокаивать Наследника Слизерина. Ну и заодно отчитывать старшего сына за громкий смех по этому поводу.

У ее мальчишек была большая разница в возрасте. Старший, Даниэль, был точной копией отца. Учился на Слизерине, стал лучшим учеником, блестяще сдал экзамены. Том гордился сыном, но немного расстроился, когда старший твердо решил заниматься наукой. Политика его не интересовала.

А в прошлом году в Хогвартс поступил младшенький. И — подумать только — выросший в доме практически потомственных слизеринцев, он поступил на Гриффиндор. Хотя хватило наглости объяснить свое решение желанием взглянуть на обучение в Хогвартсе с другой стороны. Благодаря этому событию женщины собирались на пятничный чай уже вчетвером. Натали пригласила миссис Поттер, которая разделяла с Вальбургой горечь от воспитания сына-сорванца.

— Все же взорванный унитаз — это действительно перебор, — согласилась она. — Еще и в собственной спальне.

Женщины опять переглянулись и вздохнули. Звучало бы не так ужасно, если бы мальчишки, скажем, решили прокрасться в подземелья и там устроить пакость своим вечным соперникам. А унитаз, взорванный в гостиной Гриффиндора — это не столь смешно. Это даже не слишком-то по-гриффиндорски.

— Чем чаще я вас слушаю, тем больше радуюсь, что у меня девчонки, — вздохнула Друэлла.

— Тебе напомнить, к кому еще недавно приходило большинство гневных писем из школы? — не смогла удержаться от шпильки Вальбурга, — Потому что Белс была той еще штучкой.

— Кстати, Элла, нам нужно уже назначить день помолвки, — напомнила Натали, — Иначе мы станем бабушками до того, как сыграем свадьбу.

— Эта девчонка, — зло вздохнула Элла. — Я вообще не понимаю, как Даниэль ее терпит. Я ее мать, и то считаю ее невыносимой.

— Думаю, у него просто нет выбора, — усмехнулась Вальбурга, — Белс распугала всех девушек. Или ты забыла, что было написано в большинстве гневных писем из Хогвартса?

— Они — прекрасная пара, — успокоила спорщиц Натали. — Моему сыну нужен кто-то вроде Белс.

— Конечно, ты ее любишь, — вздохнула Друэлла, — У тебя дома она — просто образец идеальной девушки.

— Не считая тех моментов, когда мне приходится напоминать им о приличиях, — смущенно добавила Натали.