Особенно критическая ситуация к моменту приезда Гувера образовалась в Австрии. «Миротворцы сделали все возможное, чтобы оставить Австрию без еды», – сухо замечает Гувер в своих мемуарах. (Для человека, который не отличался чувством юмора в повседневной жизни, его воспоминания бывают иногда довольно ироничными.) По оценкам Гувера, до следующего урожая Австрии необходимо было получить продовольственную помощь на 100 миллионов долларов, но не удавалось собрать даже часть этой суммы. США не могли оказать помощь, потому что, согласно законодательству, они не имели прав предоставлять заем вражеским государствам, даже после того как те перестали считаться врагами. Чтобы обойти этот закон, Гувер распорядился выдать взаймы 45 миллионов Великобритании, Франции и Италии, которые передали эти средства Австрии на покупку продовольствия в Америке. Таким образом удалось преодолеть бюрократические препоны, спасти голодающих и помочь американским фермерам избавиться от излишков. Но впоследствии, когда Австрия объявила дефолт, Конгресс решил настоять на том, чтобы три союзных государства выплатили долги. Союзники указали на то, что они взяли деньги в долг только в техническом смысле и не получили при этом никакой выгоды, тогда как американские фермеры обогатились на 45 миллионов долларов. Тем не менее, Конгресс стоял на своем. Такие действия способствовали увеличению благосостояния Америки, но уменьшали ее престиж за рубежом.
Однако на авторитет самого Гувера это никак не повлияло. Казалось, он обладает иммунитетом от любых обвинений и подозрений. Однако более тщательный анализ фактов может показать, что он был не настолько героической и благородной личностью, как принято считать. Некий исследователь по имени Джон Хэмилл в книге «Странная карьера мистера Гувера под двумя флагами» утверждает, что Гувер в результате деятельности Комиссии помощи Бельгии значительно обогатился. Эти подозрения так и не были доказаны – возможно, потому, что они ни на чем не основывались, – но зато оказались верными другие, более серьезные обвинения. Во время войны Гувер в рамках своей деятельности нелегально закупал химикаты в Германии. Примечательно также, что он покупал их не потому, что они не были доступны в Британии, а потому, что в Германии они стоили дешевле. В военное время такие закупки считались преступлением, хотя сам Гувер не видел никакой моральной проблемы в том, чтобы поддерживать экономику той страны, которая вела боевые действия против его собственной и убивала сыновей и братьев тех, с кем он работал. Удивительно, но всего лишь за десятилетие до того, как Герберт Гувер стал президентом Соединенных Штатов, он был вовлечен в деятельность, за которую его вполне могли поставить к стенке и расстрелять.
В 1919 году, закончив свои дела в Европе, Гувер вернулся в США, где с тех пор и проживал постоянно. За границей он провел более двадцати лет, и в своей стране, до некоторой степени, походил на иностранца, хотя его настолько уважали, что он мог бы выдвинуть свою кандидатуру на пост президента от обеих главных политических партий. Часто писали, что Гувер провел вдали от родины столько времени, что сам не знал, республиканец он или демократ. Это не совсем так. Еще в 1919 году он вступил в Республиканскую партию, но не особенно увлекался политикой и никогда не голосовал на президентских выборах. В марте 1921 года он стал министром торговли в кабинете Уоррена Г. Гардинга. После скоропостижной смерти Гардинга в 1923 году, он продолжил занимать этот пост при президенте Калвине Кулидже.
Гувер аккуратно исполнял свои обязанности, отличаясь трудолюбием и прилежанием, но был лишен привлекательных качеств. Он был холоден, тщеславен, придирчив и раздражителен. Он никогда не спрашивал подчиненных о здоровье или о том, как у них идут дела. Внешне он казался недружелюбным и сухим. Гувер даже не любил пожимать руки. У президента Кулиджа было весьма своеобразное чувство юмора, и иногда он вел себя, как мальчишка – например, однажды умудрился позвонить во все колокольчики во всем Белом доме, а потом спрятался за портьеру и наблюдал замешательство среди слуг, – но у Гувера вообще не было чувства юмора. Один из его приближенных заметил, что за тридцать лет никогда не слышал, чтобы Гувер громко рассмеялся.
Кулидж отличался необычайным легкомыслием, в том числе и в финансовых вопросах. Как выразился один очевидец, весь свой президентский срок он «посвятил бездействию». Его секретарь казначейства, Эндрю Меллон, изобретал различные способы сократить налоги, сколачивая свое личное состояние. Согласно историку Артуру М. Шлезингеру-младшему, одним законом Меллон снял с себя такое налоговое бремя, какое равнялось налогам, выплачиваемым целым населением Небраски. Меллон поручал своим людям из Государственной налоговой службы как можно сильнее занижать свою налоговую декларацию. Глава службы даже помогал Меллону уклоняться от налогов. Биограф Меллона, Дэвид Кэннадайн, утверждает, что Меллон также использовал свое служебное положение в личных делах – например, попросил госсекретаря заручиться поддержкой одной китайской компании, с которой он вел дела. Благодаря всем этим хитростям общее состояние Меллона за время службы почти удвоилось и превысило 150 миллионов, а состояние его близких, за которым он также наблюдал, превысило 2 миллиарда долларов.
В 1927 году Кулидж занимался государственными делами не более четырех с половиной часов в день – «гораздо более свободный график, чем у большинства президентов, а то и у большинства других людей», как выразился политолог Роберт Э. Гилберт. Остальное время он дремал. «Никакой другой президент на моей памяти не спал так много», – вспоминал дворецкий Белого дома. Когда Кулидж не спал, он просто сидел, положив по своей давней привычке ноги в открытый ящик стола, и считал автомобили, проезжавшие по Пенсильвания-авеню.
Все это давало Герберту Гуверу прекрасные возможности отличиться и в других сферах, не требовавших его непосредственного участия, и ничто не приносило Гуверу такого удовольствия, как освоение новых административных территорий. Он прикладывал свои руки практически ко всему – участвовал в профсоюзных диспутах, составлял нормативные положения для радио, разрабатывал маршруты авиаперевозок, регулировал иностранные кредиты, боролся с автомобильными пробками, занимался правами на использование воды основных рек, следил за ценами на резину, внедрял правила гигиены для детей – в общем, вмешивался во все, что зачастую даже и близко не имело отношения к внутренней торговле. Коллеги называли его «Министром торговли и заместителем по всему остальному». Когда было принято положение о лицензировании самолетов, то выдавало эти лицензии министерство Гувера. Когда вульгарный бродвейский импресарио Эрл Кэррол публично объявил о приеме на работу в сомнительных выступлениях на сцене старшеклассниц, именно к Гуверу за помощью обратилась организация под названием «Матери Америки» (вопрос был решен удачно). Когда Американская телефонная и телеграфная компания (AT&T) захотела продемонстрировать новое изобретение под названием «телевидение», то перед камерой встал сам Герберт Гувер. В 1927 году он даже нашел время для написания статьи об улучшении национальных рыбных питомников, которая была опубликована в журнале «Атлантик монтли». («Я желаю сообщить факт, описать положение, предложить эксперимент, определить план, выразить протест и предоставить объяснения всему», – писал он во вступительном абзаце статьи, со всей важностью доказывая, что нет ничего настолько малого, что прошло бы мимо его внимания.) Когда Гувер не решал проблемы национального масштаба, он много разъезжал и получал награды. За всю жизнь он получил более пятисот наград, включая почетные степени восьмидесяти пяти университетов.
Кулиджу вообще не нравились люди, но больше всего он невзлюбил Гувера. «Этот человек, без всякой моей просьбы, на протяжении шести лет предлагал мне свои советы, и все плохие!» – огрызнулся однажды Кулидж, когда речь зашла о Гувере. В апреле 1927 года Кулидж озадачил свет, опубликовав официальное заявление о том, что никогда не назначит Гувера государственным секретарем. Заголовки первой страницы «Нью-Йорк таймс» за 16 апреля 1927 года гласили:
