— Верю Королеве Призраков. Хм. Истинная правда.

Королева Призраков. У стад зверей-мутантов были чрезвычайно забавные верования. Их роду не дозволялось заходить в ядро, и для них Анамнезис была богиней корабля, которую надлежало всегда слушаться и умилостивлять посредством поклонения. Сражаясь в ямах, они приносили ей в жертву сердца врагов. В ночи, отведенные под ритуалы племени, они порой приносили в жертву детей.

— Верь ей, — повторил я.

— Верю, да, но…

Рассерженная его несговорчивостью, Гира зарычала. В ответ Цах'к оскалил на нее зубы.

«Прекратите, вы оба».

Цах'к трижды поклонился, согласно традиции, и отвернулся. Несколько других членов экипажа продолжали бросать на нас беглые взгляды. Я прокашлялся, чтобы привлечь внимание мутанта.

— Старик, почему я чувствую в твоих мыслях эту… тревогу?

Цах'к запнулся, вздрогнув, словно его ударили.

— Не знаю, лорд Хайон.

— Подойди сюда.

Он вновь приблизился ко мне, лязгая по палубе подкованными железом копытами.

— Чего изволите, лорд Хайон?

— Посмотри на меня, Цах'к.

К нам начинало поворачиваться все больше голов, причем их мысли были сдобрены чем-то вроде голодного шипения. Любопытно, любопытно.

Мало кто из рабов когда-либо напрямую встречался взглядом с Ашур-Каем или мной, и Цах'к не являлся исключением, несмотря на более высокое положение. Мутант поднял свою чудовищную голову, опасливо оглядывая меня выпуклыми черными глазами, один из которых скрывался за пластиковой линзой прицельного монокуляра. Остроконечные рога цвета грязной слоновой кости делали его достаточно высоким, чтобы быть одного роста со мной, сойди я с трона.

Вот оно. Причина его сегодняшнего беспокойства: мутная белизна, начинающая появляться в черной сфере правого глаза. Образующаяся катаракта.

— Цах'к, с годами твое зрение угасает. Не так ли?

Он оскалил свои зубы, плоские, словно надгробные плиты, и инстинктивно зарычал — не на меня, а на остальных присутствующих на командной палубе. От ближайших мутантов наплывал грубый вал насмешливой злобы. Несколько из них тоже издали довольное рычание, демонстрируя собственные зубы.

«Возвращайтесь к своим обязанностям», — передал я в сознание всех живых существ на мостике.

Психическое принуждение перегрузило разумы нескольких сервиторов, и те либо безвольно застыли у своих консолей, либо с бессловесным стоном обмякли в служебных люльках, нуждаясь в помощи техноадепта. Вскоре предстояла очередная лекция от Ашур-Кая касательно беспечного применения силы.

Цах'к опять повернулся ко мне. В его мыслях мерцали образы окровавленной шерсти и ножей во мраке. Своими словами я посрамил его, указав на его слабость в присутствии множества тех самых созданий, с кем ему предстояло биться на аренах для воинов кланов. Учитывая, сколько его сородичей годами терпели побои надсмотрщика, после этого публичного позора многие бы поспешили нанести ответный удар.

Он упрямо щелкнул звериными челюстями, стараясь не выплеснуть злость на меня. На Сорциариусе рождались преданные, хитроумные рабы.

Я велел ему опуститься на колени. Ноги с вывернутыми назад суставами делали эту задачу нелегким испытанием, да и от старых костей помощи было мало. В такой близости от него становилось гораздо легче разглядеть сотни шрамов, крест-накрест пересекающих мех более светлыми полосками шерсти. Раны на предплечьях, бицепсах, груди, горле, лице, руках… все спереди. Цах'к всегда встречал врагов лицом к лицу. Уверен, эта грубая отвага вызвала бы у Леора восхищение.

Закрыть и исцелить рану совсем не сложно. Просто заставляешь плоть выполнять ее природную функцию — образуются струпья, рубцы затягиваются и так далее. Но обратить вспять разрушения, нанесенные плоти, крови и костям временем? Это требует большего умения в Искусстве, чем многие когда-либо смогут добиться.

Имперские омолаживающие процедуры сочетают в себе науку химии и хирургическое мастерство, но все равно не достигают вершин Искусства. Они лишь имитируют наименьшие из его достижений. Врачи и гематоры просто обманывают генетику, клонируя плоть, синтезируя кровь или же извлекая собственную кровь пациента и меняя ее природу посредством восстанавливающих и обогатительных процедур.

Только варп позволяет переделывать саму плоть. Однако, вдыхая его в кровеносную систему, необходимо доверять ему. Его мутагенное прикосновение не всегда столь милосердно, как хотелось бы надеяться. Как я уже говорил ранее, в Великом Оке все мы носим на коже печать собственных прегрешений.

Кончики пальцев моей перчатки коснулись лба Цах'ка. Мне не было нужды притрагиваться к нему, однако касте рабов требуется определенная театральность. И, как и в любой демонстрации власти, фокус состоит в том, чтобы добиться результата без видимых усилий.

— Встань, — произнес я мгновением позже. — Встань и возвращайся к своим обязанностям.

Он открыл свои выпуклые глаза. Оба черные. Оба ясные, чисто-черные. Одно козлиное ухо дернулось. Дыша тухлятиной, он пронзительно вскрикнул — совсем как тот зверь, что составлял большую часть его генетической сути.

— Благодарю, лорд Хайон.

— Знаю. Ступай.

Он был слишком полезен, чтобы терять его в простом племенном поединке. Когда он приближался, сородичи пятились или сгибались над консолями, устрашенные его внезапной силой и аурой моей благосклонности. Даже его шерсть стала темнее: белые пряди седины вновь посерели. Один из самых высоких и сильных самцов отважился встретить возвращение Цах'ка лающим блеянием и был вознагражден за это ударом приклада винтовки в скулу. Буян покорно пригнул рога и вновь обратил окровавленную морду к своим делам. Вызов откладывался на другую ночь.

— Включить вокс-связь с третичной секцией экипажа.

— Включаю, — откликнулась Анамнезис через динамики вокса.

При звуке ее голоса несколько зверей-мутантов, по обычаю, прикоснулись к талисманам из кости или высушенной кожи, висевшим на шнурках на их мохнатых шеях.

— Неудачно, — сказала она. — Неудачно. Неудачно. Не удалось.

Никакого ответа от Фалька и его братьев. Ну конечно.

Я откинулся на троне из красного железа и резной кости, наблюдая за оккулусом, где разворачивалось бесконечное ничто. Гира у моих ног тихо зарычала. Ее белые глаза следили за тем, как я поглаживаю отключенный клинок силового топора.

«О чем ты думаешь, Гира?»

«Еще никто из Нерожденных не возвращался невредимым с Лучезарных Миров».

Ее слова заставили меня улыбнуться.

«Мы пройдем мимо них, даю тебе слово».

Взгляд ее перламутровых глаз переместился с топора на мой кобальтово-синий доспех.

«Пламя твоей души пылает ярче, господин. Я вижу, как секира плавится в твоих руках, а броня обгорела дочерна».

Я провел большим пальцем перчатки вдоль лезвия Саэрна. Мягкий скребущий звук умиротворял меня. В тот момент я считал, что ее слова — всего лишь особенности нечеловеческого восприятия окружающего нас мира. Я думал, что Гира не видит обыденных деталей и воспринимает мироздание посредством искаженных чувств демона, усматривая значимость во всем, вне зависимости от того, заслуживает оно того или нет.

Она продолжала смотреть на меня.

«Скоро пламя твоей души будет пылать так ярко, что заставит Нерожденных преклонять колени».

«Ты говоришь, будто Токугра».

В ответ на мою насмешку волчица резко щелкнула челюстями.

«Смейся сколько угодно, господин. Но я вижу тебя в опаленной броне, стоящим на коленях перед другим».

— Я покончил со стоянием на коленях.

Последние слова я произнес вслух и, осознав это, тут же пожалел о своей оплошности — ко мне повернулись звериные головы со всей палубы.

«Император мертв, а мой отец проклят. И я больше никогда не встану на колени».

Так дерзко. Так уверенно. Так невежественно. Гордыня тех, кому не за что сражаться.

Когда мы возникли из ничто Разрыва Авернуса, то вышли прямо в небо, залитое огнем. Только что были тишина и пустая темнота, а уже в следующий миг мы скользили в Пространстве Ока и пустота пылала золотым светом. Мою сетчатку болезненно резануло размытое яркое пятно. Мутанты и люди отпрянули от внезапного едкого сияния. Мы вынырнули из паутины в область Ока, опаляемую Астрономиконом Императора.