С утра пораньше на полевом аэродроме техники и механики начинали греть моторы и опробовать их на разных режимах. От мощного гула авиационных двигателей дрожали окна в Чертаново, а у летчиков мгновенно отлетал сон.
Хоть и спал я в ту ночь мало, но проснулся в приподнятом настроении. С чего бы это? Ах, да! Сегодня первый боевой вылет. Скорее на улицу: как там с погодой? Если снегопад, то полетов вообще может не быть. А в хорошую погоду командир наверняка отменит мой вылет. Для такого новичка, как я, слишком велика была опасность встречи с "мессерами". В солнечный день они так и шныряли в голубом небе.
Но погода была как по заказу: десятибалльная облачность, без осадков. Значит, вылет состоится. Надо бы добраться поскорее до аэродрома. В столовой спешу проглотить свой завтрак, обжигаюсь горячим чаем. Но командир эскадрильи капитан В. Малинкин останавливает:
- Не торопитесь, Ефимов. Вместе поедем!
Говорит спокойно, с улыбкой. Ни на лице, ни в жестах ни тени тревоги. А ведь командир не только провожает нас, но и сам летит ведущим. Значит, ему будет труднее, чем нам, но он умеет держаться. Мне тоже хотелось научиться управлять своими чувствами, чтобы в любой ситуации оставаться спокойным. Стараюсь показать, что я тоже не особенно волнуюсь, прошу официантку Раю принести мне добавку и чаю.
- Теперь уж наверняка до обеда есть не захочется, - говорю я.
А в ответ - смех летчиков.
- До обеда-то еще дожить надо, Саша! - назидательно говорит кто-то из них.
Иногда не все летчики возвращались с задания - об этом мы уже знали. За короткий срок нашего пребывания в полку за столами появилось несколько свободных мест. Трудно было привыкать к этому, но что сделаешь: шла беспощадная, жестокая война с врагом, который топтал нашу землю, ел наш хлеб, пытался поработить советский народ, уничтожить наш социалистический строй.
На аэродроме перед вылетом нашу четверку собрал командир звена.
- Летим штурмовать эшелоны на станции Осуга, - еще раз напомнил лейтенант Васильев.
Это - южнее Ржева, на железной дороге Ржев - Вязьма. По картам уточнили маршрут, порядок взлета и построения группы. Я летел замыкающим правым ведомым. Мой ведущий в паре - Анисимов.
- Чтобы от меня ни на шаг! - предупредил он. - Повторять за мной все мои действия! Ясно?
Вопросов, требовавших согласования, оставалось еще порядком. Например, кто из нас наносит удар по эшелону, а кто парализует зенитки? Бросаем ли мы сначала бомбы, а потом обстреливаем цель эрэсами, пулеметно-пушечным огнем? Или все делаем в иной последовательности? В какую сторону выходим из атаки после пикирования?..
Однако я постеснялся задать эти вопросы. Молчали все летчики, молчал и я. Вдруг возьмет командир и скажет: "Не умничайте, Ефимов!" Или, чего доброго, отстранит от полета как неподготовленного. Нет, уж лучше промолчать. Может, и правда, сама обстановка в воздухе подскажет, как надо действовать?
...Зеленая ракета искрами рассыпалась под нижней кромкой облачности. Это сигнал нашей четверке. Мы уже сидим в кабинах, одетые по-зимнему - в меховых шлемофонах, теплых комбинезонах и унтах.
Взлетели хорошо и собрались быстро. Линию фронта пересекли на малой высоте, вышли на железную дорогу и взяли курс строго на север. Через пятнадцать минут полета должен появиться объект штурмовки. Над нами - сплошная низкая облачность. Она, как щит, прикрывает нас сверху от фашистских истребителей, поэтому мы летим без прикрытия. Но каждый из нас постоянно осматривает воздушное пространство. Бывало, что гитлеровские асы и в такую погоду вылетали на войск наших связных самолетов или других подходящих для них целей.
- Горбатые, подтянитесь! - слышим голос ведущего.
В те годы распространенное в авиации название штурмовиков ничуть не обижало нас. Это было придумано довольно метко: из-за характерной конфигурации Ил-2.
С прозвищем все свыклись. По этому поводу среди летчиков ходили даже анекдоты:
"Истребитель встречает штурмовика, летящего на задание, и спрашивает:
- Куда летишь, горбатый?
- На охоту!
- А почему сгорбился?
- Не видишь, сколько бомб везу!.."
- Впереди цель! - предупредил по радио ведущий.
Но и без того было ясно, что мы обнаружены противником еще на дальних подступах к станции. Навстречу штурмовикам потянулись огненно-красные трассы "эрликонов". Шапки мутно-серых разрывов вспыхивали по курсу полета, выше и ниже нас. Плоскостью самолета разрезаешь такой пухлый дымный клубок, а навстречу с земли - новая серия огненно-красных трасс. Хотя разрывов было много, но отчетливого чувства опасности я не испытывал. Вероятно, это чувство было подавлено стремлением в критический момент не оказаться хуже других.
В дыму разрывов зенитных снарядов почти не видно ведущего. Новая трасса "эрликонов" - летящих красных шаров... Выполняю противозенитный маневр. Со снижением резко ухожу в сторону и отчетливо вижу внизу четыре зенитных орудия, прислугу возле них, дымки выстрелов. Перевожу самолет в пологое пикирование. Даю по батарее пушечную очередь. Еще одну и еще... Кажется, попал! С креном проношусь над батареей. Через боковое стекло успеваю заметить, как в панике разбегаются от орудий гитлеровцы.
При выходе из атаки снова попал под огонь зенитки. Вспомнил заповедь бывалых летчиков: "Увидишь близко разрыв зенитки - иди на него. Следующий разрыв будет в другом месте, в соответствии с поправкой стрельбы на движение самолета. Если разрыв произошел далеко - уходи от него, ибо противник ясно увидит большой промах и в следующем залпе будет подводить разрывы к самолету. Уход от разрыва снова вызовет ошибку в прицеливании".
В теории мне это было ясно. Но на практике оказалось, что я никак не могу определить по разрывам, когда они близко, а когда далеко. Решил посмотреть, как делает противозенитный маневр ведущий. Однако случилось то, о чем меня предупреждали самым строгим образом: пока я маневрировал, потерял ведущего и всю свою группу.
Но нет худа без добра! Отрыв от ведущего дал мне неожиданное тактическое преимущество. Вторая гитлеровская батарея, защищавшая станцию, вела огонь по трем нашим самолетам, а мой штурмовик противник либо потерял, либо посчитал подбитым. Так или иначе, я получил относительную свободу действий и обрушил огонь пушек и пулеметов на эту батарею.
Бил короткими очередями, а потом, прицелившись, пустил четыре реактивных снаряда. Они разорвались в расположении батареи. Выхожу из пикирования. Пора пристраиваться к своим. Вижу их теперь хорошо. Васильев, Жаров и Анисимов, сосредоточив все внимание на эшелоне, разбили десятка два вагонов, вывели из строя паровоз, а потом умело вышли из зоны огня.
Удачно пристроился к группе и я. И тут только вспомнил, что не сбросил бомбы и, к своему стыду, везу их обратно. Четыре фугасно-осколочные, каждая по сто килограммов! Решительно разворачиваюсь вправо и снова выхожу на боевой курс. Проношусь над эшелоном. Из двух вагонов валит дым. Белые струйки пара поднимаются к небу из продырявленного котла паровоза. Ближе к нему бросаю бомбы. Развернувшись на 180 градусов, снова прохожу над эшелоном и фиксирую, что бомбы упали в районе цели и разворотили железнодорожный путь. Тут немцам надолго хватит работы. А после доклада ведущего командир, наверное, еще пошлет сюда четверку штурмовиков. Надо же добить врага!
Казалось, мой первый боевой вылет в общем-то складывался нормально: во-первых, не сдрейфил под сильным зенитным огнем, во-вторых, сам нагнал страху на две батареи гитлеровцев. И с бомбами, можно считать, хорошо получилось. Станцию мы закупорили, паровоз повредили, в эшелоне - пожары.
Опьяненный успехом, я уже больше не опасался "эрликонов". Хотелось еще чем-то досадить гитлеровцам. Но бомб и эрэсов больше не было. Снаряды и патроны на исходе - надо уходить домой. Но чем больше я остывал от боя, тем сильнее меня грызло сомнение: а все ли мною правильно сделано? Конечно, я допустил ошибку, оторвавшись от боевого порядка звена. Но победителей не судят, успокаивал я себя, самостоятельно возвращаясь с боевого задания...