Рути Кроккет, все выходные пролежавшая бледной и нездоровой в постели, в понедельник утром исчезла. Это исчезновение осталось незамеченным. Мать ее лежала в подвале возле полок со своими консервациями, накрытая просмоленным полотном, а Ларри Кроккет, который проснулся поздно, просто подумал, что дочка ушла в школу. Сам он решил сегодня не идти в контору. Он чувствовал пустоту, слабость и головокружение. "Грипп какой-то, что ли", - подумал он. Свет резал ему глаза. Он встал и задернул занавески, вскрикнув, когда солнечный луч упал ему на руку. Надо будет заменить стекла, как только ему станет лучше. Такой дефект стекла не шутка. В один прекрасный солнечный день обнаружишь, что твой дом сгорел дотла, а крючкотворы из страховой компании объявят это самопроизвольным возгоранием и не выплатят ни цента. Он подумал о чашке кофе и почувствовал тошноту. Слабо удивился, где бы это могла быть жена, и тут же забыл об этом. Отправился обратно в постель, ощупывая пальцами странный бритвенный порез под подбородком, натянул простыню на впалую щеку и снова заснул.

А дочь его в это время спала в эмалевой темноте внутри выброшенного холодильника рядом с Дадом Роджерсом: в ночном мире своего нового существования она нашла его авансы между кучами мусора весьма привлекательными.

Лоретта Старчер, библиотекарша, тоже исчезла, хотя в ее одинокой жизни старой девы не нашлось, кому это заметить. Теперь она обитала на темном и пыльном третьем этаже публичной библиотеки Джерусалемз Лота. Третий этаж всегда стоял запертым (единственный ключ она всегда носила на цепочке на шее), за исключением тех случаев, когда какому-нибудь просителю удавалось убедить ее в своей достаточной важности, интеллигентности и нравственности, чтобы получить специальный допуск.

Сейчас она распоряжалась здесь сама - первое издание особого рода новенькая, как будто только появилась на свет. Ее, так сказать, пуповина еще не оторвалась.

Исчезновение Вирджила Рэтберна также прошло незамеченным. Франклин Боддин проснулся в их общей хибаре в девять, удивился, что койка Вирджила пуста, но не стал раздумывать об этом и принялся выбираться из постели, чтобы поискать пива. Голова у него кружилась, ноги казались резиновыми, и он снова лег.

"Боже, - подумал он, прежде чем заснуть опять, - чего же это мы надрались вчера? Керосина?"

А под полом хижины в прохладе двадцатилетнего слоя сухих листьев, посреди галактики заржавевших пивных крышечек, провалившихся в щели, Вирджил дожидался ночи. В темной глине его мозга витали, может быть, видения жидкости - горячего шотландского виски, которое привлекательнее тончайшего вина.

Ева Миллер заметила отсутствие Хорька Крэйга за завтраком, но думала об этом мало. Она слишком захлопоталась у печи с завтраками для постояльцев, готовящихся взглянуть в глаза новой трудовой неделе. Потом ее поглотила уборка и мытье тарелок для этого проклятого Гровера Веррила и этого негодного Мики Сильвестра, которые стойко игнорировали надпись: "Пожалуйста, мойте за собой посуду", висящую на кухне многие годы.

Но когда в дом возвратилась тишина и лихорадочный сгусток утренней работы выродился в спокойную ежедневную рутину, она опять заметила, что Крэйга нет. В понедельник с их улицы вывозили мусор, а Хорек всегда носил большие зеленые корзины в грузовик Рояла Сноу. Сегодня корзины все еще стояли на заднем крыльце.

Она поднялась к нему и тихо постучала в дверь:

- Эд!

Никакого ответа. В другое время она решила бы, что он пьян, и просто вынесла бы корзины сама, чуть больше обычного сжав губы. Но в это утро слабое беспокойство червяком шевелилось в ней, и она повернула дверную ручку.

- Эд, - снова позвала она, просунув голову в комнату.

Комната оказалась пустой. Занавеси открытого окна у изголовья кровати трепетали на утреннем ветерке. Постель была в беспорядке, и Ева, не думая, автоматически убрала ее. Под ногой что-то хрустнуло. Ева взглянула вниз и увидела разбитое настольное зеркало Хорька. Она подняла его и повертела в руках, потом нахмурилась. Зеркало досталось Хорьку от матери, он как-то раз отказался отдать его антиквару за десять долларов. Уже после того, как спился.

В холле Ева достала тряпку и принялась вытирать пыль медленными задумчивыми движениями. Она знала, что Хорек вчера ушел спать трезвым и что негде ему было купить пива после девяти вечера, если не ехать к Деллу или в Кэмберленд. Выбрасывая осколки зеркала в мусорную корзину, Ева убедилась, что там не было пустых бутылок. Да и не в стиле Хорька тайное пьянство.

Ладно. Объявится.

Но беспокойство не ушло. Ее чувство к Хорьку было глубже дружеской привязанности, хотя она не сознавалась в этом даже самой себе.

- Мэм!

Она вздрогнула и наконец увидела в своей кухне постороннего. Посторонний оказался мальчишкой, опрятно одетым в джинсы и свежую голубую тенниску. "Похоже, мальчик слегка не в себе", - подумала она. Паренек выглядел знакомым, но точно вспомнить его никак не удавалось. Скорее всего, он из этих новых семей с Джойнтер-авеню.

- Мистер Бен Мерс живет здесь?

Ева открыла было рот спросить, почему он не в школе, но удержалась. Мальчик выглядел очень серьезным, даже мрачным. Под глазами обозначились синие круги.

- Он спит.

- Могу я подождать?

...Гомер Маккэслин из мертвецкой Грина прямиком отправился в дом Нортонов на Брок-стрит. Он добрался туда к одиннадцати. Миссис Нортон заливалась слезами, Билл Нортон казался довольно спокойным, но осунулся и постоянно курил.

Маккэслин согласился разослать описание девушки по всем полицейским постам. Да, он позвонит, как только узнает что-нибудь. Да, он проверит все больницы - это часть процедуры (морги, кстати, тоже). Про себя он подумал, что девушка, должно быть, загуляла из протеста. Мать призналась, что они поссорились и дочка собиралась отселяться.

Тем не менее он объехал кое-какие из проселочных дорог, внимательно приглядываясь и прислушиваясь. Через несколько минут после полуночи, возвращаясь в город по Брукс-роуд, он заметил, как свет подфарников сверкнул на металле, - в лесу стояла машина.

Он вышел из автомобиля. Машина обнаружилась за поворотом на заброшенной лесной дороге. "Вега", светло-коричневая, два года. Он вытащил из кармана тяжелый блокнот на цепочке, пролистал запись интервью с Беном и Джимми, нашел лучом фонарика номер машины, названный ему миссис Нортон. Номер совпал. Да, машина девушки. Оказывается, дело серьезное. Он потрогал капот. Холодный. Давно стоит.

- Шериф!

Легкий беззаботный голос, как звон колокольчика. Почему же рука его упала на кобуру пистолета?

Он обернулся и увидел девочку Нортонов, выглядевшую невозможно красивой. Она подходила рука об руку с незнакомцем - молодым человеком с черными волосами, немодно зачесанными назад со лба. Маккэслин направил фонарь им в лица и поразился: ему показалось, что свет пронизывает их насквозь, совсем не освещая. Они шли, но не оставляли в мягкой земле никаких следов. Он ощутил страх, нервы предостерегающе натянулись, рука стиснула револьвер... и разжалась. Он выключил фонарь и пассивно ждал.

- Шериф, - повторила она тихим ласкающим голосом.

- Как хорошо, что вы пришли, - сказал незнакомец.

Они бросились на него.

Теперь его патрульная машина стояла в дальнем, заросшем ежевикой конце лесной дороги, и едва ли хоть один проблеск хрома виднелся сквозь листву. Маккэслин скорчился в багажнике. Радио вызывало его через правильные интервалы - безрезультатно.

...Ранним утром Сьюзен нанесла короткий визит матери, но причинила немного вреда: как пиявка, насытившаяся на медлительном пловце, она была удовлетворена. Однако ее пригласили, и теперь она могла приходить и уходить, когда вздумается. Этой ночью будет новый голод... каждой ночью.

Чарльз Гриффин в утро понедельника разбудил жену чуть позднее пяти, гнев исказил его лицо сардонической гримасой. Снаружи ревели с полным выменем недоенные коровы. Гриффин высказал суть произошедшего четырьмя словами: