Тишина опустилась, как одеяло. Они сидели в рабочей комнате Грина, и тело Марджори Глик лежало на сверкающем стальном столе.
Когда Джимми осматривал тело, он отбросил простыню. Миссис Глик была одета в домашнее платье и вязаные тапочки. На ее левой голени виднелся приклеенный кусочек пластыря. Бен старался отвести от него взгляд - и не мог.
- Что скажете? - спросил он у Джимми.
- Не хочу рисковать своей репутацией, раз часа через три все и так решится. Но состояние ее тела очень похоже на то, которое было у Майка Райсона: никакого поверхностного оттока крови, никакого окоченения. - Он натянул простыню обратно и замолчал.
Было 7:02.
Джимми вдруг спросил:
- Где ваш крест?
Бен вздрогнул:
- Крест? Боже мой, у меня его нет.
- Вы никогда не были бойскаутом, - Джимми открыл чемоданчик, - а вот я всегда ко всему готовлюсь.
Он вытащил два ларингологических шпателя, снял целлофановую оболочку и скрепил их клейкой лентой под прямым углом.
- Благословите его.
- Что?.. Я не могу... я не знаю, как, - растерялся Бен.
- Так сочините, - приятное лицо Джимми внезапно сделалось напряженным. - Вы писатель, вам и карты в руки. Ради Христа, поторопитесь. По-моему, что-то сейчас произойдет. Разве вы не чувствуете?
И Бен почувствовал. Что-то назревало в пурпурных сумерках, еще невидимое, но тяжелое и давящее. Во рту пересохло, и ему пришлось облизнуть губы, чтобы заговорить:
- Во имя Отца и Сына, и Святого Духа... - Подумав, он добавил: - И во имя Девы Марии тоже. Благословляю этот крест и... и...
Слова вдруг полились со сверхъестественной легкостью:
"Господь - мой пастырь, и я не нуждаюсь. Он уложит меня на зеленых пастбищах, он проведет меня через тихие воды. Он воскресит мою душу".
Слова падали, как камни в глубокое озеро, и тонули без всплеска. Голос Джимми присоединился к его голосу.
"Он выведет меня на тропы праведные во имя Свое. Идя через долину смертных теней да не убоюсь я зла..."
Стало трудно дышать. Все тело Бена покрылось гусиной кожей, волоски на нем кололись, будто встали дыбом.
"...Ты накроешь передо мной стол при врагах моих, ты умастишь мне голову елеем. Праведность и милосердие станут..."
Простыня, покрывающая тело Марджори Глик, задрожала. Из-под нее вывалилась рука, пальцы танцевали в воздухе, раздвигаясь и скрючиваясь.
- Бог мой, я действительно это вижу? - прошептал Джимми, побледневший так, что веснушки выступили на его лице подобно брызгам грязи на оконном стекле.
"...иди за мной во все дни моей жизни..."
Бен уже говорил один и вдруг замолчал.
- Джимми, взгляните на крест, - наконец выдохнул он.
Крест сиял. Свет лился на руки Бена волшебным потоком.
Сдавленный голос медленно прозвучал в тишине, скрежеча, как осколки глиняной посуды:
- Дэнни...
Язык Бена прилип к гортани. Силуэт под простыней садился. Тени в потемневшей комнате двигались и дрожали.
- Дэнни, где ты, мой дорогой?
Простыня упала с лица на колени.
Лицо Марджори Глик явилось бледным лунообразным кругом с черными провалами глаз. Она увидела Бена и Джимми, рот ее исказился в ужасном злобном рычании. Уходящие отсветы дня замерцали на ее клыках.
Она сбросила ноги со стола, один тапочек свалился и лег подошвой вверх.
- Сиди на месте, - велел ей Джимми. - Не двигайся.
В ответ снова прозвучало собачье рычание. Она соскользнула со стола, качнулась и пошла к ним. Бен поймал себя на том, что смотрит в эти сквозные глаза, и с трудом оторвал свой взгляд от них. Это были черные галактики, обрамленные красным. В этих омутах удобно тонуть.
- Не смотрите ей в глаза, - сказал он Джимми.
Они отступали от нее и позволили прижать себя к двери, ведущей в прихожую.
- Попробуйте крест, Бен.
Бен почти забыл о кресте. Он поднял его - и крест сверкнул новым сиянием, от которого пришлось зажмуриться. Миссис Глик издала шипящий звук отчаяния и рывком закрыла лицо руками. Черты ее, казалось, извивались, как гнездо змей. Шатаясь, она отступила назад.
- Есть! - закричал Джимми.
Бен наступал, держа крест перед собой. Она выбросила скрюченную руку, пытаясь схватить его. Бен увернулся и снова замахнулся крестом. Вибрирующий вопль вырвался из ее горла.
Для Бена все окрасилось в зловещие цвета дурного сна. Ему предстояли еще худшие ужасы, но это наступление на Марджори Глик всегда оставалось кошмаром его дней и ночей.
Она отступала неохотно, взгляд ее метался между ненавистным крестом и шеей Бена - справа от подбородка. Она издавала шипение, глухо клокочущие звуки, что-то в ее движениях напоминало гигантское отвратительное насекомое. Бен отчетливо понимал: не будь у него креста, она бы рассекла ему горло и упилась его кровью. Она купалась бы в крови.
Джимми обходил ее слева. Она его не видела. Ее глаза были устремлены только на Бена - полные ненависти... и страха.
Джимми обошел ее с другой стороны и, когда она метнулась было за стол, с криком схватил ее двумя руками за шею.
Она издала высокий свистящий звук. Бен видел, как ногти Джимми содрали кожу на ее плече - и ничего не потекло оттуда; разрез походил на безгубый рот. А затем - он не поверил глазам - она швырнула Джимми через всю комнату. Джимми тяжело рухнул в углу, сбив переносной телевизор Мори Грина.
Марджори метнулась туда как молния. Перед Беном только мелькнуло видение, как она прыгает на Джимми, вцепляется в его воротник, а потом поворот головы, открытые челюсти...
Джимми Коди закричал - высокий отчаянный вопль проклятого навеки.
Бен бросился туда, споткнулся и чуть не упал на осколки кинескопа. Он слышал ее шелестящее, как солома, дыхание и еще - тошнотворное чмоканье сосущих губ.
Он схватил ее за воротник домашнего халатика и дернул вверх, забыв на минуту о кресте. Она обернулась с пугающей быстротой. Ее глаза были расширены и сверкали, на губах и подбородке чернела кровь.
Ее дыхание было неописуемо зловонным дыханием могилы. Как в замедленной съемке он видел язык, облизывающий губы.
Он поднял крест как раз тогда, когда она притянула его к себе бессильного, как тряпка, в ее железных руках. Закругленный конец шпателя ткнул ее в подбородок и прошел дальше, не встретив сопротивления. Бена ослепила вспышка не-света, произошедшая не перед глазами, а как бы за ними. Повеяло жарким запахом паленой плоти. На этот раз ее крик был воплем агонии. Бен скорее почувствовал, чем увидел, как она дернулась назад, споткнулась о телевизор и рухнула на пол, выбросив белую руку. Потом снова вскочила, подвижная, как волчица, сузившиеся от боли глаза все еще были переполнены бешеным голодом. Плоть на ее нижней челюсти почернела и дымилась. Она рычала.
- Ну, ты, - выдохнул он, - подходи, подходи...
Он снова протянул вперед крест и загнал ее в угол.
И вдруг она издала высокий режущий смешок, заставивший его содрогнуться. Как будто провели вилкой по фарфору.
- Все-таки я смеюсь. Все-таки вас стало меньше.
Ее тело удлинилось и сделалось прозрачным. Только что она стояла здесь и смеялась над ним - и вот белое сияние уличных ламп освещает уже пустые стены, и осталось только покалывание на кончиках нервов.
Она исчезла.
Как будто дымом просочилась в поры стен.
А Джимми кричал.
Он обернулся, но Джимми уже был на ногах и зажимал рукой шею. Пальцы блестели красным.
- Она укусила меня! Господи Иисусе, она меня укусила! Бен попытался обнять его, но Джимми отскочил в сторону. Глаза его бешено вращались.
- Не трогай меня. Я нечист.
- Джимми...
- Дай мне мой чемоданчик. Боже, Бен, я чувствую, как это во мне действует. Ради Христа, дай мне мой чемоданчик!
Чемоданчик лежал в углу. Джимми выхватил его у Бена, быстро положил на стол и открыл. Лицо Джимми, смертельно бледное, блестело от пота. Кровь толчками вытекала из рваной раны на шее. Он сел на стол и принялся судорожно рыться в чемоданчике, со свистом дыша через открытый рот.
