Вот только его молчание… оно не оставляет надежды.

Обреченно разжимаю пальцы, освобождая его руку от плена, и сникаю, опуская голову и утыкаясь пустым взглядом в его начищенные ботинки. Красивые, с классической шнуровкой и наверняка ручной работы. На носке одного из них замечаю засохшую капельку крови и на полном автомате беру подол платья, чтобы стереть ее — она не должна испортить идеальный блеск идеальной обуви. Как и я не должна ставить себя выше интересов Хозяина.

— Что ты делаешь? — Рэми раздраженно отходит назад, чуть ли не пронзая меня брезгливым тоном, который сочится из его уст, в очередной раз напоминая мне мое место. Действительно, как я смею прикасаться к нему, просить о чем-то… Ничего не отвечаю, не считаю нужным, все-таки справляясь с очередным разочарованием и смиренно складывая руки на колени. Я больше не трону его своими глупыми просьбами. Наверное, он чувствует мое состояние, понимает его, потому что уже в следующую секунду одним резким движением хватает за предплечье и с легкостью поднимает на ноги. Смотрит с такой злостью, что у меня перехватывает дыхание и озноб пробирает до самых костей. — Мне нужно было отпустить тебя, просто дать тебе умереть, дождаться, когда ты истечешь кровью и исчезнешь из моей жизни. И только представь, сейчас я искренне жалею о том, что не сделал этого, потому что ты ходячая проблема, Джил, — отпускает, внезапно, оставляя пульсирующую боль в месте сжатия и с силой отталкивая от себя. Его грубость опрокидывает меня на пол, и я кидаю на него полный обиды взгляд, ведь это не я возомнила себя богом, скупая жизни и превращая людей в игрушки. Это не я взяла в заложники чужую душу.

— Любой выбор рождает возможность сожаления, мой Господин, и мне жаль, что вы приняли неправильное решение.

Мне правда жаль.

— У тебя есть полчаса, чтобы привести себя в порядок, — с глухим рычанием говорит он, тут же покидая спальню и с нечеловеческой силой хлопая дверью, отчего стены вибрируют, а я чуть ли не проглатываю язык от страха. Сердце пускается в галоп, и я неверяще смотрю в пустоту, где лишь мгновение назад стоял Рэми, пока внезапная догадка о том, что он прислушался к моей просьбе, не заставляет меня подняться на ноги и, преодолев непонятную слабость, рвануть в ванную.

Всего полчаса.

***

Мне хватает семнадцати минут для того, чтобы принять душ, немного обсушить волосы и надеть серое хлопковое платье в комплекте с ботильонами на низком каблуке. Всего тридцать секунд на дорогу от комнаты до кухни, где в одном из шкафчиков я нахожу зачерствелый кусок багета, в который впиваюсь зубами, пытаясь заглушить внезапно нахлынувший голод. Он с трудом поддается мне, поэтому не нахожу ничего лучше, чем прислониться к стене в гостиной, как можно дальше от зашторенных окон, и, в ожидании Хозяина, посасывать его, ведь Леви так и не купил продуктов, словно не надеясь, что они могут пригодиться, либо же попросту не успев. И, как только я вспоминаю его, он выныривает из кабинета, держа под мышкой скатанный в рулон ковер. Что ж, если кухню он мог проигнорировать, то кабинет Хозяина нет. Смотрю на него настороженно, не зная, как он отнесется ко мне после случившегося, но Леви не подает вида, будто бы я и не являюсь прямым доказательством нарушения закона, будто не было моей “полусмерти”, будто бы время повернулось вспять и мы все еще собираемся в Изоляцию.

— Сейчас четыре часа. Это утро или вечер? — спрашиваю я, косясь на окна и боясь к ним подходить. Нет никакого желания стать мишенью тех, кто не смог убить меня с первого раза.

— Утро, — поясняет он, а я изумленно открываю рот. Почти сутки, почти целые сутки понадобилось мне, чтобы вернуться назад. Вот откуда чувство голода и некая слабость. Быть может, странные образы тоже результат продолжительного сна? Возвращаюсь к своему занятию, уже не чувствуя той радости и восторга, что заставляли меня улыбаться вчера, потому что эти эмоции обманчивы, они могут предать и превратиться в боль всего за одно мгновение. Лучше я потерплю до встречи с мамой, чем буду сходить с ума от призрачной возможности, готовой упорхнуть в любой момент.

— Накинь это, — приказывает Рэми, спускающийся с лестницы и кинувший в меня черную накидку, которую я едва успеваю словить, при этом чуть не выронив багет из рук. Послушно накидываю на плечи тяжелую ткань и сильнее вжимаюсь в стену, когда Хозяин останавливается напротив и смотрит на меня с видимым недовольством, будто я своим отчаянным упорством подпортила все его планы. Но я их действительно подпортила, отсрочив момент мести на целый день. Тем удивительнее видеть его здесь, со мной, а не где-нибудь в Ратуши, устраивающим публичную казнь. При мыслях об этом мне становится не по себе, и я представляю Адель вместо Аруша: острый крюк пронзает ее горло, и она извивается словно змея, пытаясь вырваться из хватки Господина, наверняка уже вынесшего приговор. Мне почти жаль ее. Почти — потому что в глубине души я разделяю подозрения Рэми насчет ее причастности к моему “убийству”, а также участии в заговоре, ведь она действительно проявила нездоровый интерес к происходящему.

Не слышу, о чем говорит Хозяин с Леви, и нетерпеливо мнусь у порога, все продолжая мучить кусок багета и едва успевая отойти с дороги закончившего разговор и прущего как танк Господина. За ним шлейфом следует напряжение, оно чуть ли не искрится, и я предпочитаю не отставать, тут же выходя на улицу и окунаясь в плотный вязкий туман, ложащийся на плечи холодными влажными клочьями. За эти сутки многое изменилось, и снег вокруг превратился в тяжелое просевшее покрывало, заляпанное грязными пятнами. Длинная мне накидка постепенно намокает, становясь еще тяжелее, и я путаюсь в ней, стараясь не потерять Господина в тумане и следуя за ним молчаливой тенью. Свет фонарей размыт окружающей мутью, и наступающее утро выглядит мрачно таинственным, неуютным, пугающим, поэтому я облегченно выдыхаю, садясь в машину и прячась в иллюзии защищенности от внешнего мира. Осталось вжаться в сиденье и не привлекать к себе внимания, чтобы доехать до Изоляции живой и невредимой, ведь настроение Рэми не предвещает ничего хорошего.

***

У меня получается быть незаметной около сорока минут, пока мы выезжаем из спящего города, минуя десятки перекрестков, поворотов, дорог, оставляя за спиной погруженные в туманную завесу здания и постепенно выбираясь в пригород, где туман оказывается еще плотнее, скорее из-за начавшихся низин и близости источника воды. Изредка я бросаю настороженные взгляды на Господина, напряженно опасного и молчаливого, уверенно ведущего машину одной рукой и делающего вид, что меня здесь не существует. Вообще. Наверняка потому, что он до сих пор чувствует злость и видит во мне, как он выразился, “ходячую проблему”, доставившую ему массу неудобств. Если честно, я сама не рада, что влипла во все это, и не могу не признать, что Хозяин делает для меня много больше, чем для пустого места. По крайней мере, он пытается меня защитить, он, рискуя своим положением, вытащил меня с того света и сейчас везет к маме. Опять же, если бы он не купил мою свободу тогда, этого бы не было.

Мы ответственны за того, кого приручили.

— Простите, я могу задать вопрос? — желая скрыть неловкость, шепчу я и впиваюсь пальцами в ткань накидки, затравленно глядя на Рэми, заметно сжавшего руль, но даже не посмотревшего в мою сторону.

— Ты уже это сделала.

Затыкаюсь, боясь произнести хоть слово, и с разочарованным вздохом отворачиваюсь к окну.

— Интересно, с каких это пор ты стала такой послушной…

— Я просто хотела спросить, ваша кровь, она помогла мне исцелиться. Исцелиться до какой степени?

— Если ты имеешь в виду свою болезнь, то нет, иначе бы кровь вампира стала панацеей от всех недугов, и тогда в мире не существовало бы таких понятий как рак, туберкулез, СПИД и многих других. Нам не пришлось бы тратиться на строительство больниц, а в природе нарушился бы баланс в виде естественного отбора. Только переродившись посредством смерти ты можешь избавиться от своей болезни, ma fille naïve**, проще говоря, тебе нужно умереть.