— Н-нет.

— Поясню: ты оказалась в ненужном месте и в ненужное время. Проще говоря, тебя обвиняют в участии в восстании, вспыхнувшем на Арене. Вацлав видит в тебе угрозу, которая может лишить меня, то есть нас… — великодушный жест рукой, и Реми продолжает: — ..Власти, — не могу не отметить сарказм, который так и сочится в его тоне, и непонимающе смотрю на то, как он подается вперед и, опираясь локтями о стол, сцепляет пальцы под подбородком.

А ведь он даже не переодел рубашку.

— Позволь мне, Дамиан, — Вацлав делает шаг ближе, и я рефлекторно сжимаюсь, словно ожидая удара. — Это не просто обвинение, а обвинение, основанное на неоспоримых фактах. Именно поэтому меня интересуют несколько вопросов: во-первых, как ты мог допустить, что твоя рабыня нашла возможность связаться с повстанцами? Во-вторых, по какой причине ты так тщательно выгораживаешь ее и даже не поленился прийти в участок, убить моих людей и забрать дело? — Вацлав прижимает ладонь к груди, будто скорбя по убитым полицейским, а Господин слегка прищуривает глаза, смотря на него безотрывно, почти не мигая, источая завидное хладнокровие. — Ты не имел права вмешиваться в расследование, Дамиан, тем самым ты выразил свое недоверие моим методам, моей работе, а также нарушил законы, установленные тобой же, — Вацлав говорит неторопливо тягуче, угрожающе тихо, отчего вся моя кожа покрывается мурашками, и я ощущаю себя загнанной в капкан, готовый вот-вот захлопнуться.

Я боюсь, боюсь так сильно, что забываю дышать, вслушиваясь в каждое слово и осознавая всю тяжесть совершенного мною поступка. Он рассматривает меня как одного из повстанцев, замешанных в заговоре против системы, и только статус Господина не позволяет ему просто схватить меня и увести с собой. Кажется, в тот день, в участке, Хозяин упоминал о смертной казни.

Бог ты мой.

— Я уважаю твое маниакальное желание защитить наш мир, Вацлав. Правда. Я уважаю твои методы и проведенную тобой работу. За все время, что ты был рядом, ты ни разу не подвел меня. Скажу без лести — ты отличный хранитель, но сделай исключение и позволь мне самому взять контроль над этой ситуацией. Посмотри на нее, — Рэми кивает в мою сторону, и Вацлав послушно переводит пронзительный взгляд, вынуждая меня нервно вцепиться в края футболки. — Она слишком юна, чтобы играть в игры, и слишком труслива, чтобы пойти против власти. Скажу честно, у нее не хватит ума, чтобы участвовать в заговоре за моей спиной.

— И все же, на то, чтобы сбежать от тебя, у нее ума хватило… — как бы между прочим роняет Вацлав, и я замечаю, как белеют костяшки пальцев, когда Господин сжимает кулаки, наверняка сдерживая бушующую в нем ярость.

— К сожалению, в этом есть моя вина. Я опрометчиво оставил ее без присмотра. Такая ситуация больше не повторится.

— Если она столь строптива, продай мне, я научу ее покорности, — Вацлав встает напротив меня, и я распахиваю глаза от страха, глядя в его непроницаемое лицо, явно скрывающее мертвую душу настоящего садиста. Представляю, какими методами он будет добиваться моей покорности, и прикусываю губу, силясь не расплакаться и не упасть в ноги Господина, умоляя его не продавать меня.

— Мы ушли от темы.

— Действительно. По показаниям очевидцев, она имела контакт с Итаном Нуаре, а затем оказалась в эпицентре событий на Аране. Смею предположить, что скрывающийся от нас повстанец мог передать ей нечто важное. Например, оружие, которое, в свою очередь, она отдала Элисон Картер при разговоре с ней.

— Это неправда. Я ничего не передавала ей, — не знаю, где я нахожу смелость перебить его, каким образом справляюсь с оцепенением, но слишком поздно понимаю, что своим поведением проявляю к нему неуважение. Впрочем, если речь идет о возможной смерти и наказании за болтливость, то я выберу последнее. — Я лишь перекинулась с ней парой фраз и спросила о доме.

— Так вы еще и из одной колонии? Удивительное совпадение, — цокает языком Вацлав, а я подаюсь чуть в сторону, чтобы увидеть Господина, а заодно и прочесть его эмоции. С надеждой смотрю на него, пока он, все также прищурившись, наблюдает за нами, будто в любой момент готовясь прийти на помощь. Наверное, впервые я так сильно нуждаюсь в его поддержке, защите, присутствии. Лишь бы он не ушел, не оставил меня наедине с Вацлавом, мечтающим перетереть меня жерновами закона.

— Д-да, — заикаюсь, думая о том, что это признание еще более усугубит ситуацию, и начинаю нервно дышать, напрасно пытаясь утихомирить взбунтовавшееся сердце. Напряжение, повисшее в воздухе, сдавливает меня в тиски, и я уже не могу понять, что мне можно говорить, а что нельзя. Какое именно из моих признаний может подвести меня к краю.

— А Итан? Ты сталкивалась с ним раньше?

Отчаянно мотаю головой, вновь прикусывая губы и дрожа от холода. Мои ноги едва заметно трясутся, и мне приходится полностью поставить стопы на пол, чтобы скрыть от цепкого взгляда Вацлава прямое доказательство страха перед ним. Хотя он наверняка читается в моих глазах, позе и слышится даже в голосе, сейчас унизительно тихом, загнанном, жалком.

— Нет, это было наше первое знакомство. Он помог мне перевязать рану и рассказал, как найти Арену.

— Он что-нибудь говорил тебе? Быть может, озвучивал свои планы или намекал на что-то?

— Нет, не знаю, я не помню, — совершенно теряюсь под его пристальным вниманием и еще больше начинаю нервничать, действительно не припоминая ничего такого, к чему можно бы было прицепиться.

— Так нет, не знаешь или не помнишь?

— Достаточно, Вацлав, своими вопросами ты лишь напугал ее. Вряд ли сейчас она скажет что-нибудь вразумительное, — вмешивается Рэми, и я облегченно выдыхаю, когда Вацлав наконец отвлекается от меня и поворачивается к Хозяину, медленно встающему со стула. Привычная леность появляется в его движениях, когда он в несколько шагов достигает нас и встает напротив Вацлава, пряча руки в карманы брюк и слегка приподнимая подбородок, тем самым показывая некое превосходство в своем положении. — Если ты вновь захочешь поговорить с ней, только скажи, но сейчас у меня есть важные дела, не требующие отлагательств. Благодарю тебя за рвение, с которым ты пытаешься найти виновных. Но, боюсь, ты не там ищешь.

Скулы Вацлава напрягаются, и все же он выдавливает из себя натянутую улыбку, склоняясь в средневековом поклоне и незаметно кидая на меня подозрительный взгляд, от которого становится не по себе. Господи, просто пусть он уйдет.

— Я провожу, — вежливо говорит Реми и проходит к двери, открывая ее нараспашку и показывая ладонью на выход. Он дожидается, когда Вацлав, коротко кивнув, выйдет, а потом закрывает дверь и несколько секунд молчит. Смотрит на меня и молчит, все еще крепко сжимая ручку двери и будто раздумывая над чем-то. — Что же мне с тобой делать, Джиллиан Холл? — тянет он, лениво двигаясь к столу и говоря это скорее себе, чем мне. На его лбу появляется хмурая складка, и Господин берет в руки телефон, постукивая по нему большим пальцем. — Иди к себе, оденься во что-нибудь более приличное и возвращайся.

Не дожидаюсь повторного приказа и срываюсь с места, даже не представляя, что со мной будет, когда я вернусь. Отчего-то сейчас, после всего произошедшего, я всем сердцем верю — верю в то, что Господин не позволит меня забрать, не отдаст на растерзание закона и не допустит, чтобы я попала в руки Вацлава. Только не к нему.

Выбегаю из кабинета, краем глаза замечая надевающего черное пальто Вацлава. Он стоит у двери, вместе с Леви, держащим его перчатки и трость, и я стараюсь как можно скорее добежать до лестницы, но, пронзенная ярким воспоминанием, останавливаюсь. Хмурюсь, воссоздавая в памяти события того дня, когда я была на Арене, и ошарашенно разворачиваюсь к Вацлаву, поймавшему мой растерянный взгляд. Он с неким удивлением наблюдает за тем, как я постепенно приближаюсь и встаю на расстоянии вытянутой руки от него, в данный момент не стесняясь ни своего вида, ни Леви, и не боясь общества древнего вампира, а также гнева Хозяина, могущего увидеть эту сцену.