Мама, Айрин, Элисон и даже проклятое кафе, в котором я работала за гроши — останется здесь, в темно-зеленой тетради в мелкую клеточку, которую я прячу под подушкой, отчего-то боясь показывать ее Рэми. Словно, забрав мою свободу, он может с легкостью забрать все остальное, лишив меня любых воспоминаний.

Сегодня дождь, сумрачно-серый, барабанящий в окна и искажающий действительность. Сегодня я хочу чьего-то присутствия, поэтому спускаюсь вниз и прохожу прямиком на кухню, где хозяйничает Хелен. Ее руки в муке и стол вокруг весь покрыт мучной пылью, вылетающей из миски, в которой она мнет тесто. Она не слышит моих осторожных шагов и продолжает напевать песню, иногда отвлекаясь на то, чтобы попробовать тесто на соль.

— Добрый вечер, — смущенно комкаю в ладонях подол платья и не решаюсь пройти дальше, словно боясь помешать ей, но Хелен напротив, улыбается и всем своим видом показывает, что рада видеть меня.

— Садись, Джиллиан, — она указывает на высокий стул напротив стола и отряхивает руки о фартук, напоминая мне маму, мою маму. Она далеко. — Ужасная погода, не люблю осень в Митрополе, здесь всегда дождливо и пасмурно, а солнце довольно редкий гость.

— И почему же не переедете? В Венсен, к примеру? Кажется, я видела там солнце. Пару раз, — шучу я, попутно отщипывая кусочек теста и начиная скручивать его в шарик.

— Мы не выбираем, где нам жить. Ты еще не поняла этого?

Опускаю взгляд, и шуточное настроение как рукой снимает. Действительно, не выбираем, и с моей стороны кощунственно задевать эту тему. Почему вдруг я решила, что Хелен имеет больше прав?

— Как вы здесь оказались?

— Была продана.

— И как давно?

— Даже не вспомнить, — она вновь ухмыляется, по-доброму глядя на меня и продолжая заниматься своими делами. С одной стороны я рада ее разговорчивости, а с другой до ужаса боюсь того, что может принести наш диалог. Например, что надежды Мадлен — чушь, и она никогда не выберется отсюда, даже если отработает контракт. Ведь Хелен же не выбралась, осталась, запуталась, утонула… как сейчас тону я, постепенно забывая прежнюю себя — девчонку в потрепанных джинсах и кедах, бредущую по улицам Изоляции и мечтающую о лучшей жизни. Вот она — в мире вампиров, и далеко не лучшая, потому что может в любой момент оборваться.

— Разве вы не мечтали вернуться домой? — я смотрю на ее полные руки с потемневшей кожей на тыльной стороне ладони, на ее запястья с браслетами-нитками, на ее смуглое лицо, сохранившее былую привлекательность, и черные брови в разлет. Могу поспорить, в молодости она была очень красивой, потому что время, каким бы оно ни было всесильным, не смогло стереть приятные взору черты.

—Иногда бывает так, что уже некуда возвращаться, Джиллиан. Приедешь домой, а дома уже нет — одни обломки, как и дорогих тебе людей. Моя семья погибла в сопротивлении… — Хелен не успевает договорить, как я перебиваю ее, резко дергаясь вперед и цепляясь за ее руку. Я слышу что-то новое и что-то чуждое для меня, потому что даже предположить не могла, что ЭТО возможно. Борьба возможна.

— Сопротивление? Что это, Хелен? Где? — шепчу так жарко и нетерпеливо, что она теряется, с опаской оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к звукам. Молю Бога, чтобы Рэми не пришел домой именно сейчас, только не сегодня, не в вечер, когда у меня есть возможность узнать другую историю. — О чем ты говоришь? Ведь мы даже не знали о существовании колоний, предназначенных для вампиров. Всю свою жизнь я думала, что стена изолирует нас от более удачливых, более счастливых, более смелых. Я не верила в сказки, но верила в то, что за стеной у нас есть шанс выбраться из этого болота.

— Маленькая, тебе лучше не знать этого, зря я начала. Не тешь себя пустыми надеждами, Джил, ведь тех, кто боролся во имя свободы, уже нет. Мы слишком слабы против них, и это было так давно. Так давно, что я уже и не помню.

Чувствую, знаю, что она уходит от разговора, прячется в притворстве, понимая, что взболтнула лишнего, но я… я уже не могу остановиться. Поэтому слетаю со стула и, огибая стол, подхожу к ней близко, вновь настойчиво цепляясь за руку и не давая отвернуться. Ладонь Хелен теплая и мягкая, и я мараюсь в муке, крепко сжимая ее и ожидая ответа.

— Хелен, я умоляю тебя, прошу, расскажи. Я должна знать.

— Зачем?

— Чтобы верить, верить, что у людей есть шанс. У Мадлен, у тебя, у меня, у тысяч таких, как мы.

— В том-то и дело, что у нас его нет, — она произносит это с такой горечью, Господи, с такой пугающей обреченностью, что я растерянно затихаю, разглядывая ее лицо и ища в нем хоть какой-нибудь намек. Ну же, хоть один, что это неправда, и мы не безнадежны, но молчаливая грусть, окутавшая Хелен, обнимает и меня, заставляет сникнуть, опустить руки и застыть. Я обдумываю ее слова, всего несколько секунд, а потом резко вскидываю подбородок и выдавливаю из себя улыбку. Плевать, если она не верит, но я не позволю ей погубить веру во мне.

— Нет, ты не права, — мотаю головой, делая шаг назад и позволяя себе взглянуть на нее с вызовом, ведь теперь, узнав, что сопротивление БЫЛО, я ни за что не оставлю надежду. — Шанс есть, иначе бы Господин не приехал в Митрополь. Второй член Совета убит, а это значит, что теперь все может измениться.

— С чего ты взяла, что к этому причастны люди? Ведь это может быть банальный передел власти.

В глубине дома хлопает дверь, и я вздрагиваю, не от громкого на фоне наступившей тишины звука, а от слов Хелен, версия которой тоже имеет право существовать. Действительно, с чего я взяла, что к этому причастны мы? Слабые, затравленные людишки, выращиваемые для поддержания жизни вампиров.

Как же наивно с моей стороны. Не говорю больше ни слова, ошарашенно осматриваясь по сторонам и будто не узнавая, где я. Мне становится так мерзко и так противно, словно кто-то прошелся по мне грязными сапогами. Покидаю кухню, медленно шагая по лестнице и обдумывая ее слова. На улице все тот же дождь, и, чем ближе я ко второму этажу, тем отчетливее слышу шум барабанящих по черепице капель. Может, поэтому не сразу обращаю внимание на тихий зов Рэми. Дверь в его спальню открыта, и я останавливаюсь в шаге от нее, вовремя вспоминая о его приказе. Мне хватает нескольких секунд, чтобы наклониться и снять с себя белье, которое он запретил мне носить, но без которого, как оказалось, я чувствую себя неуютно.

Быть может, когда-нибудь я привыкну.

Как можно более незаметно вешу трусики на ручку двери, со стороны коридора, надеясь забрать их при уходе.

— Зайди ко мне, Джиллиан.

Несмело заглядываю внутрь и только после этого прохожу в его спальню, окидывая ее быстрым взглядом. Я здесь ни разу не была, с самого нашего приезда, поэтому с интересом отмечаю каждую деталь, в том числе заложенный множеством книг стол. Некоторые из них совсем старые, с кожаными обложками, истертыми, потрескавшимися; желтые страницы и чернильная вязь на них.

Рэми сидит у окна, в глубоком гобеленовом кресле. Белая классическая рубашка, как всегда с закатанными рукавами; жилетка из серой плотной ткани и в тон ее брюки; пиджак, небрежно скинутый на подлокотник кресла и почти свисающий на пол. Осторожно прощупываю его настроение и удивляюсь видимым переменам — в Венсене он был другим, не таким уставшим, не таким измотанным. Сейчас же передо мной сидит обыкновенный мужчина, столкнувшийся с серьезными проблемами, правда, точно уверенный, что они решаемы. Ведь иначе и быть не может, не так ли?

— Тебе здесь нравится?

— Очень, — под его испытующим взглядом переминаюсь с ноги на ногу, не зная, для чего именно он меня позвал: поговорить? заняться сексом? насытиться? Или все вместе?

— Мне тоже. Правда, лет двести назад это было куда более тихое место, а затем Митрополь разросся, всосал в себя тысячи жизней. Радует одно: старые кварталы почти сохранили свою индивидуальность, — в его голосе тоже сквозит усталость, и против воли я даже сочувствую ему. Наверное, ответственность за целый мир — тяжелая ноша даже для бессмертного вампира. — Ты сдружилась с Хелен?